Шрам внутри тебя
Сегодня сон тоже был стремный, но хотя бы полезный, из тех, что я не просто так записываю, чтобы перестало быть страшно, а откладываю, чтобы потом положить в подходящий большой текст. Ну, знаете, как сыр в жаркое кладут, чтоб вкуснее было. Или - так точнее будет - чеснок, хотя отдельно от всего чеснок жрать совершенно невозможно.
Я так и подумала, когда проснулась окончательно и обнаружила, что сижу над кружкой кофе, уставившись на фотографию объекта загородной недвижимости, который мне на этой неделе следует любить и всячески воспевать (работа такая).
"Надо это срочно перегнать в буквы, потому что это не просто так, а полезный кусок из романа!" - подумала я.
И перегнала. Понятное дело, пока это кошмарный сырец, но потом как-нибудь во что-нибудь пристойное непременно превратится.
Я позвонил Марине с вызова. Я был грязный, как черт, вонючий и вымотанный до предела. Я хотел извиниться и отменить встречу, но она сказала, что будет ждать, сколько понадобится. Что ей обязательно нужно встретиться со мной сегодня.
- Вы не понимаете, Кирилл, у меня особая ситуация! - всхлипнула она в трубку.
Почти все мои клиенты свято убеждены в том, что их ситуация - особая. И все ошибаются. Меня довольно трудно удивить, но вполне можно надавить на жалость. Я сдался и поехал - в чем был, только выпросил у Ольги дутую куртку-унисекс, валявшуюся в багажнике на всякий случай. Она была значительно чище моей. Свою я попросту выбросил, поскольку чистке она уже не подлежала.
Да, зря.
Да, я дурак.
Дальше что?
Этой женщине зачем-то нужно было сегодня сожрать мой мозг. У нее было много денег и все такое, но это не делало ее действительно хорошим клиентом.
- Олеся говорила, что вы - экстрасенс. Может, покажете мне что-нибудь из того, что вы умеете? Вот, можете сдвинуть с места ложку?
- Не мой профиль.
- Тогда карты Таро? Кофейная гуща? Может, заказать вам куриный салат?
Наверное, я мог бы пропустить это мимо ушей. Глупость и бестактность - не такие уж страшные преступления.
- Покажите мне, как вы это делаете! - не унималась она. - Где мои гарантии, что вы просто не выдумаете что-нибудь, чтобы получить мои деньги? Я же должна быть уверена, что вы - не мошенник.
Я знаю, что это не оправдание, но у меня был действительно плохой день. Я хотел домой. Я так вымотался, что в меня уже не лезла еда. Я мерз - не от холода, от усталости. И ругал себя за то, что согласился приехать. В таком состоянии меня не следует подпускать к другим людям. Ради их же блага.
Мне следовало извиниться и слинять.
Вместо этого я закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и сразу увидел то, что было пригодно для гадания в большей степени, чем кофейная гуща. Во всяком случае, для моего гадания. Он был совершенно незаметен под волосами - короткий белый шрамик чуть повыше марининого виска.
Ей хочется фокусов? О'кей, я покажу. Не говорите потом, что вы этого не заказывали.
Это очень просто - оказаться внутри чьей-нибудь головы. Надо смотреть. Надо слушать. Надо забыть о том, что ты существуешь отдельно от этого человека, которого собираешься познать. Все, что остается от тебя - это любовь и принятие собеседника, каким бы он ни был. Очень большой кусок любви и принятия, положенный в тебя, как сыр в мышеловку.
Мышка не должна заметить за сыром тебя. Иначе ничего не выйдет.
- Эй, привет, - говорю я. - Как там? Не болит?
Она напрягается, ушки подрагивают, усики шевелятся.
- Ладно, - говорю я. - Не переживай, не нужно, потому что я с тобой и я - за тебя. Что бы ни случилось. Поняла?
Я трогаю ее шрам изнутри воображаемым пальцем и она вздрагивает, готовая заплакать. И я стараюсь не думать о том, что на нас может кто-то смотреть сейчас - официант, уличный нищий, случайный посетитель этого очень дорогого и неудачно расположенного кафе в центре Москвы. ей так давно хотелось рассказать кому-нибудь об этом, рассказать так, чтобы никто не заподозрил, что она жалуется.
У нее ведь все хорошо, так? Гендиректор, две машины, дача, счет в банке, коллекция туфель и двое детей - мальчик и девочка. А шрам - что? Его и не видно, в общем-то. А то, что больно, можно ведь и не показывать.
Я нажал немного - и она открылась, чтобы показать мне свое "однажды". Это у каждого есть, вы не думайте. У меня тоже, только выглядит иначе, закопано поглубже и закрыто намного тщательнее. Такой специальный особый момент, который определяет, какой будет твоя жизнь. Люди складывают туда порой всякую фигню - не купленную игрушку, чей-нибудь поцелуй, ссору с отцом, коллекцию серий "Отчаянных домохозяек" и прочее в том же духе.
В ее "однажды" была ранняя осень, когда еще не все листья на деревьях пожелтели, а моросящие дожди уже сделались привычными.
Тошнит всю дорогу до офиса. Проспала и пожрать даже не успела перед выходом. Морда отекшая, губы синие, глаза красные - а нефиг спать по три часа в сутки. (Какой-то придурок наступает тебе на ногу и ворчит "расселась тут, шалава"). У турникета В.И. - ждет, подлюка, глазками сальновато поблескивает (Вам, Мариночка, наверное, не так уж нужна премия. Впрочем, можете зайти ко мне в кабинет после обеда, обсудим). В почте - отказ и письмо от админа, который ужом вился вокруг на последнем корпоративе (Марина, а что скажет В.И., если узнает, что вы ищете новую работу?). Сволочь! Шесть вечера, надо домой, но вот фиг тебе - вот по этому пакету отчетов нужна аналитика (И нужна сегодня, Марина, вы слышите меня?"). Это потому, что никак не хочется после обеда заходить на "обсуждение" к В.И. "Обсудишь" минут за 15 - получишь премию, избавишься от подлянок, можешь рассчитывать на проект. Но противно.
А ближе к вечеру, когда ты закрываешь за собой квартирную дверь, чтобы без сил свалиться на диван, с тобой происходит "однажды".
Однажды ты узнаешь, что носишь слишком короткую юбку, слишком громко смеешься, слишком много болтаешь. Однажды тебя убедят в том, что у тебя неподходящие друзья, неправильная работа, что ты обязана сидеть дома и не должна иметь собственных денег, а если ты не согласна с этим, значит «ты все это время строила планы, как бы от меня избавиться!». Однажды тебе говорят, что ты сама во всем виновата, что ты истеричка, постоянно врешь и провоцируешь своего мужчину. А чтобы ты лучше усвоила все это, тебя наказывают.
После того, как это произойдет, ты больше никогда не будешь в безопасности. Ты можешь иметь сколько угодно Gucci, и Louis Vuitton, и Cartier - это ничего не изменит. Какой бы ни стала твоя жизнь после этого, каждый ее момент будет наполнен ожиданием нового "однажды".
- Он ударил тебя головой о край ванны, рану потом пришлось зашивать, - закончил я и открыл глаза.
Марина держала салфетку плотно прижатой к лицу. Из носа ее текла кровь и она плакала. Ее нижняя губа тряслась, как у старухи. Ей было страшно. Но гораздо сильнее ей было стыдно от того, что я узнал об этом.
- Простите меня, - сказал я. - Я не хотел, чтобы так...
И она приняла мои извинения, хотя они ей нахрен не были нужны, потому что именно так поступают воспитанные люди.
Я так и подумала, когда проснулась окончательно и обнаружила, что сижу над кружкой кофе, уставившись на фотографию объекта загородной недвижимости, который мне на этой неделе следует любить и всячески воспевать (работа такая).
"Надо это срочно перегнать в буквы, потому что это не просто так, а полезный кусок из романа!" - подумала я.
И перегнала. Понятное дело, пока это кошмарный сырец, но потом как-нибудь во что-нибудь пристойное непременно превратится.
Я позвонил Марине с вызова. Я был грязный, как черт, вонючий и вымотанный до предела. Я хотел извиниться и отменить встречу, но она сказала, что будет ждать, сколько понадобится. Что ей обязательно нужно встретиться со мной сегодня.
- Вы не понимаете, Кирилл, у меня особая ситуация! - всхлипнула она в трубку.
Почти все мои клиенты свято убеждены в том, что их ситуация - особая. И все ошибаются. Меня довольно трудно удивить, но вполне можно надавить на жалость. Я сдался и поехал - в чем был, только выпросил у Ольги дутую куртку-унисекс, валявшуюся в багажнике на всякий случай. Она была значительно чище моей. Свою я попросту выбросил, поскольку чистке она уже не подлежала.
Да, зря.
Да, я дурак.
Дальше что?
Этой женщине зачем-то нужно было сегодня сожрать мой мозг. У нее было много денег и все такое, но это не делало ее действительно хорошим клиентом.
- Олеся говорила, что вы - экстрасенс. Может, покажете мне что-нибудь из того, что вы умеете? Вот, можете сдвинуть с места ложку?
- Не мой профиль.
- Тогда карты Таро? Кофейная гуща? Может, заказать вам куриный салат?
Наверное, я мог бы пропустить это мимо ушей. Глупость и бестактность - не такие уж страшные преступления.
- Покажите мне, как вы это делаете! - не унималась она. - Где мои гарантии, что вы просто не выдумаете что-нибудь, чтобы получить мои деньги? Я же должна быть уверена, что вы - не мошенник.
Я знаю, что это не оправдание, но у меня был действительно плохой день. Я хотел домой. Я так вымотался, что в меня уже не лезла еда. Я мерз - не от холода, от усталости. И ругал себя за то, что согласился приехать. В таком состоянии меня не следует подпускать к другим людям. Ради их же блага.
Мне следовало извиниться и слинять.
Вместо этого я закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и сразу увидел то, что было пригодно для гадания в большей степени, чем кофейная гуща. Во всяком случае, для моего гадания. Он был совершенно незаметен под волосами - короткий белый шрамик чуть повыше марининого виска.
Ей хочется фокусов? О'кей, я покажу. Не говорите потом, что вы этого не заказывали.
Это очень просто - оказаться внутри чьей-нибудь головы. Надо смотреть. Надо слушать. Надо забыть о том, что ты существуешь отдельно от этого человека, которого собираешься познать. Все, что остается от тебя - это любовь и принятие собеседника, каким бы он ни был. Очень большой кусок любви и принятия, положенный в тебя, как сыр в мышеловку.
Мышка не должна заметить за сыром тебя. Иначе ничего не выйдет.
- Эй, привет, - говорю я. - Как там? Не болит?
Она напрягается, ушки подрагивают, усики шевелятся.
- Ладно, - говорю я. - Не переживай, не нужно, потому что я с тобой и я - за тебя. Что бы ни случилось. Поняла?
Я трогаю ее шрам изнутри воображаемым пальцем и она вздрагивает, готовая заплакать. И я стараюсь не думать о том, что на нас может кто-то смотреть сейчас - официант, уличный нищий, случайный посетитель этого очень дорогого и неудачно расположенного кафе в центре Москвы. ей так давно хотелось рассказать кому-нибудь об этом, рассказать так, чтобы никто не заподозрил, что она жалуется.
У нее ведь все хорошо, так? Гендиректор, две машины, дача, счет в банке, коллекция туфель и двое детей - мальчик и девочка. А шрам - что? Его и не видно, в общем-то. А то, что больно, можно ведь и не показывать.
Я нажал немного - и она открылась, чтобы показать мне свое "однажды". Это у каждого есть, вы не думайте. У меня тоже, только выглядит иначе, закопано поглубже и закрыто намного тщательнее. Такой специальный особый момент, который определяет, какой будет твоя жизнь. Люди складывают туда порой всякую фигню - не купленную игрушку, чей-нибудь поцелуй, ссору с отцом, коллекцию серий "Отчаянных домохозяек" и прочее в том же духе.
В ее "однажды" была ранняя осень, когда еще не все листья на деревьях пожелтели, а моросящие дожди уже сделались привычными.
Тошнит всю дорогу до офиса. Проспала и пожрать даже не успела перед выходом. Морда отекшая, губы синие, глаза красные - а нефиг спать по три часа в сутки. (Какой-то придурок наступает тебе на ногу и ворчит "расселась тут, шалава"). У турникета В.И. - ждет, подлюка, глазками сальновато поблескивает (Вам, Мариночка, наверное, не так уж нужна премия. Впрочем, можете зайти ко мне в кабинет после обеда, обсудим). В почте - отказ и письмо от админа, который ужом вился вокруг на последнем корпоративе (Марина, а что скажет В.И., если узнает, что вы ищете новую работу?). Сволочь! Шесть вечера, надо домой, но вот фиг тебе - вот по этому пакету отчетов нужна аналитика (И нужна сегодня, Марина, вы слышите меня?"). Это потому, что никак не хочется после обеда заходить на "обсуждение" к В.И. "Обсудишь" минут за 15 - получишь премию, избавишься от подлянок, можешь рассчитывать на проект. Но противно.
А ближе к вечеру, когда ты закрываешь за собой квартирную дверь, чтобы без сил свалиться на диван, с тобой происходит "однажды".
Однажды ты узнаешь, что носишь слишком короткую юбку, слишком громко смеешься, слишком много болтаешь. Однажды тебя убедят в том, что у тебя неподходящие друзья, неправильная работа, что ты обязана сидеть дома и не должна иметь собственных денег, а если ты не согласна с этим, значит «ты все это время строила планы, как бы от меня избавиться!». Однажды тебе говорят, что ты сама во всем виновата, что ты истеричка, постоянно врешь и провоцируешь своего мужчину. А чтобы ты лучше усвоила все это, тебя наказывают.
После того, как это произойдет, ты больше никогда не будешь в безопасности. Ты можешь иметь сколько угодно Gucci, и Louis Vuitton, и Cartier - это ничего не изменит. Какой бы ни стала твоя жизнь после этого, каждый ее момент будет наполнен ожиданием нового "однажды".
- Он ударил тебя головой о край ванны, рану потом пришлось зашивать, - закончил я и открыл глаза.
Марина держала салфетку плотно прижатой к лицу. Из носа ее текла кровь и она плакала. Ее нижняя губа тряслась, как у старухи. Ей было страшно. Но гораздо сильнее ей было стыдно от того, что я узнал об этом.
- Простите меня, - сказал я. - Я не хотел, чтобы так...
И она приняла мои извинения, хотя они ей нахрен не были нужны, потому что именно так поступают воспитанные люди.