141. Идеология хомейнизма - 3.

[morozov5]

ТРЕТЬЕЙ ЧЕРТОЙ ИДЕОЛОГИИ ХОМЕЙНИЗМА назовём очень существенное место в ней сильной централизаторской идеи.

Откуда это в хомейнизме? Когда-то давно, разбирая тему Индонезии, было отмечено, что тогдашний её лидер Сукарно до самого своего политического краха так и не понял как следует необходимую роль централизации. Позже разбор антиимпериалистического процесса в арабском мире, в частности - в Египте времён Насера, показал, что поначалу этого не понимал и Насер, но в похвалу ему надо сказать, что это пониманию к нему скоро пришло.

По-видимому, нет ничего удивительного в том, что общественные процессы, в которых преобладающее место занимает мелкая буржуазия, больше склонны к развёрнутым буржуазно-демократическим идеям, к наивной вере в свободную «коллективную мудрость вольного народа» (слова Бакунина).

Идея крепкого централизма с самого начала присутствовала в советской и китайской революциях в очень сильном виде. Но это естественно, - там ведь во главе общественных процессов стояли коммунистически ориентированные партии. Почему же настолько же крепко и сильно эта идея с самого начала зазвучала в идеологии хомейнизма?

Да, можно сказать так: будучи свидетелем развития национально-освободительных движений в странах региона, хомейнисты правильно учли их практический опыт. Можно сделать и такое предположение: являясь выходцем из исламской идеологии феодального времени, идеология хомейнизма сохранила командные централистские идеи, свойственные этой своей предшественнице. Но всё же представляется, что эти факторы, хоть и имели место, но были не самыми главными, а может быть, просто способствующими. Главным же фактором давайте (хотя бы в качестве версии, - возможно, это нужно ещё доказывать) назовём сам факт антиимпериалистической революции.

В сукарновской Индонезии антиимпериалистической революции не было, да и империалистическая агрессивность себя почти не проявляла. В арабском мире времён Насера антиимпериалистической революции тоже не было, но империалистическая агрессивность постепенно нарастала и требовала правильных ответных решений. В Иране же процесс, возглавляемый хомейнистами, был антиимпериалистической революцией с самого начала, и это объективное обстоятельство и явилось главной причиной соответствующих субъективных действий.

Да, революция была не той, которая меняет политэкономическую сущность строя. В отличие от антиимпериалистических революций в нашей стране и в Китае (осуществлявшихся на путях социалистического развития и значит соединившихся с революцией социальной) иранская революция оставляла политэкономическую сущность строя капиталистической, но политическую сущность этого капитализма меняла. Вот почему она тоже вполне правомерно может быть названа революцией (политической революцией), ведь революцией (в противоположность эволюции) называется именно резкая смена сущности.

Да, развивавшийся в иранском обществе капитализм остался капитализмом, но не капитализмом обычного типа (в этом случае он не мог бы оторваться от империалистической зависимости), а капитализмом, политически строящимся так, чтобы из этой зависимости вырваться.

Всякая революция настоятельно требует централизации - и политической, и экономической, и идеологической, и организационной. Без такой централизации никакая революция не осуществима. Три фактора, - неотъемлемых фактора любой революции, - требуют этого. Во-первых, всякая резкая смена сущности никак не может происходить без сильного сопротивления элементов прежней сущности. Необходимость сосредоточения сил для преодоления врага - вот первая причина обязательного централизма в революции. Во-вторых, всякая революция поднимает очень большую народную массу и тем самым порождает необходимость её правильной организации. Необходимость превратить огромную разношерстную массу в единый сильный монолит - это вторая причина обязательности революционного централизма. И наконец, в-третьих, во всякой революции активизируются не только те политические силы, которые действуют или в русле этой революции, или прямо против неё, но и другие, побочные, сопутствующие, течения. Правильно поступить с ними (направить, подправить, использовать как союзников, подавить или сделать временно нейтральными) невозможно без единого крепкого политического центра.

Думаю, многие знают известные слова Энгельса: «Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна».

Такие меры хомейнистов, как первоначально запрет всех партий, кроме хомейнистской (а позже - формальное разрешение некоторых общественных организаций, но фактически под строжайшим контролем властей); недопущение самостоятельной политической власти приватной капиталистической буржуазии, а тем более буржуазии, склонной к развёрнутой буржуазной демократии или к прозападническим настроениям; пресечение идеологического плюрализма; организация сильного госсектора экономики; всевластная централизаторская фигура несменяемого вождя; создание военных формирований, специально находящихся в рамках власти вождя и его идеологии, - все эти меры, вытекающие из хомейнистских идей, вполне соответствуют требованиям этой революции.

Ясно, как к этому относится либеральствующая и «демократствующая» часть буржуазии, - обвинения  в диктаторстве, тоталитаризме, а то и фашизме она применяет уверенно и не сомневаясь. Но обозначение хомейнистского режима как «фашистского» можно услышать и от тех, кто называет себя коммунистами. Если для первых такое «демократство» объяснимо, то коммунистам положено всё-таки знать, что такое фашизм, и не употреблять этот термин не к месту

Вот почему не мешает немного вспомнить, что именно принято называть в коммунистической терминологии фашизмом.

- - - -

Как известно, всякое буржуазное государство является диктатурой буржуазии. Есть люди, которые понимают слово «диктатура» в смысле деспотизма, тирании, в смысле ограничения всех свобод и жестоких мер подавления. Нет, понятие «диктатура» означает лишь то, что тот, кто осуществляет власть, не делит её ни с кем и не позволяет никому ограничивать её со стороны. А как именно осуществляется эта власть, - деспотически жёстко или в «бархатных перчатках», - это к сути не относится. Тот или иной характер диктатуры, та или иная форма её осуществления зависит от обстоятельств.

Понятно, что если в обществе есть классы с противоположными интересами, то власть не может быть предоставлена и тем и другим. Вот почему  в таких обществах власть всегда является диктатурой одного из таких классов.

Класс буржуазии многочислен, и в классическом капитализме каждый частный собственник сам себе «маленький царёк». Вот почему классу буржуазии более подходяща такая форма осуществления диктатуры, которая учитывает (во всяком случае - пытается учитывать) интересы всего класса со всеми нюансами отдельных его частей. Такая форма организации диктатуры буржуазии называется буржуазной демократией.

Безусловно, и наёмные работники могут допускаться к пользованию демократическим механизмом (особенно, если они этого требуют и настойчиво добиваются); это не нарушает буржуазного характера диктатуры, - в конце концов, эти работники тоже собственники - собственники своей рабочей силы, свободно продающие её по законам товарного общества. Вот почему если наёмные работники используют буржуазно-демократический механизм, не замахиваясь на самые основы капиталистического строя и на единовластие буржуазии, не выходят из рамок буржуазных законов, то для диктатуры буржуазии это не опасно (тем более что, будучи по факту экономически [а значит и  политически] сильнее, буржуазия вполне может «на законных основаниях» выигрывать в этих демократических играх).

Как видим, здесь имеет место диктатура всей буржуазии, осуществляемая через буржуазно-демократическую форму.

Фашистским же типом государства называется диктатура не всей буржуазии, а только её монополистической части и осуществляемая не через механизм буржуазной демократии, а прямо, непосредственно, так сказать, военным порядком.

Такой тип буржуазной диктатуры невозможен в доимпериалистическом капитализме. Во-первых, вся буржуазия в этом капитализме была ещё относительно равна и демократическое учитывание этого буржуазного равенства было необходимым; во-вторых, огромная масса мелкой буржуазии в таком обществе в значительной степени склонна к капиталистическому состоянию общества и поэтому не может ещё быть массовым союзником пролетариата; в-третьих, сама экономическая структура этого капитализма такова, что им ещё невозможно эффективно управлять централизованно.

В империалистическую же эпоху ситуация по всем эти пунктам радикально меняется. Монополистическая буржуазия резко выделяется над немонополистической и в соответствии со своим экономическим местом в общем хозяйстве поднимает свои интересы гораздо-гораздо выше интересов всякой прочей буржуазии; значительная масса мелкой буржуазии начинает всё больше испытывать недовольство от гнёта крупнейшего монополистического капитала и поэтому может становиться в народных протестных действиях массовым союзником пролетариата; наконец, сложившаяся крупная государственно-монополистическая структура управления общим хозяйством уже вполне позволяет управлять централизованно.

Вот почему фашистский тип государства становится возможным только в империалистическую эпоху. Но стать возможным ещё не значит обязательно стать таковым.

Пока низы в империалистической державе относительно спокойны, монополистическая буржуазия может осуществлять свою диктатуру и буржуазно-демократическими методами, тем более что теперь именно для неё справедливо то, что было раньше сказано о буржуазии в целом: будучи по факту экономически (а значит и политически) несравнимо сильнее, монополистическая часть буржуазии вполне может «на законном основании» выигрывать в этих демократических играх у остальной, немонополистической, буржуазии, не говоря уже о мелкой.
Некоторые товарищи, наблюдая такую систему, делают ошибку. Видя явное, местами просто вопиющее, перетягивание буржуазно-демократического «одеяла» в пользу монополистов, да ещё и сопровождаемое, если нужно, некоторыми насильственными мерами, они заявляют: «Вот! Это уже и есть фашизм!»

Нет, это ещё не фашизм. Это по-прежнему использование диктатурой демократической формы, но  только не в пользу всего буржуазного класса, а главным образом - в пользу его экономически господствующей части.

И только когда такое использование монополистами буржуазной демократии путём привычно освоенного перетягивания «одеяла» уже станет невозможным ввиду сильной революционизации антимонополистически настроенных низов (включая и пролетариат, и большую часть мелкой буржуазии, и некоторую часть ущемлённой средней буржуазии), тогда и наступает необходимость отбросить всякую демократическую форму и перейти к диктатуре монополистов прямой и открытой.

Разумеется, очень уж резкой границы тут может и не быть, и в случае необходимости отдельные, частные элементы, приёмы прямой диктатуры могут применяться и до установления полномерной фашистской системы. Но в этом случае так и надо говорить - «отдельные, частные элементы», - а не спешить давать название всей системе целиком.

Теперь дальше. Как бы ни была сильна монополистическая буржуазия, она всё же не может осуществлять своё прямое диктаторство в одиночку, без массовой помощи каких-то общественных слоёв. Она находит такие слои в лице части мелкой буржуазии, благодаря её известной двойственности. Перед монополистической диктатурой встают две задачи: организовать эти слои так, чтобы их можно было использовать для прямой диктатуры, и нагрузить их такой объединяющей идеологией, за которую их можно, как за прочное кольцо в носу, вести за собой, куда нужно. Вот откуда военизированные объединения мелкобуржуазного быдла, вот откуда наиболее подходящая объединяющая идеология - шовинистический национализм и социальный популизм.

Отсюда мы видим, что эти внешние проявления не являются сущностными для фашизма. Они лишь неизбежно сопутствуют ему, являясь лишь средством для выполнения им своих задач. Это очень важно понимать, так как если эти признаки не сущностные, то, во-первых, их нельзя включать в определение фашизма, а во-вторых, они могут иметь место и без фашизма, сами по себе, по каким-то совсем другим причинам, не связанным с фашизмом.

Вот почему допускают ошибку те, кто, увидев военизированное быдло и шовинистический национализм, сразу кричат о фашизме. Пример у всех перед глазами - вопли о фашизме применительно к нынешней Украине.

Ошибаться не следует и ещё в одном вопросе. Определённое сворачивание буржуазно-демократического механизма, некоторое (а то и значительное) ограничение буржуазно-демократических свобод может иметь место не только по той причине, какая здесь указана, но и по каким-то другим причинам внешнего порядка, - например, война или внешний диктат. В этом случае тоже нет оснований ни употреблять термин «фашизм» в его правильном смысле, ни выдумывать новый искусственный термин специально для данного случая - «фашизм на экспорт». Нужно просто говорить, что так, мол, и так, по тем-то и тем-то причинам буржуазная демократия частично урезана.

Это очень важно вот ещё в каком плане. Когда человек употребляет в этой ситуации ярлык «фашизма», - всё, он больше не думает; а зачем думать? о чём? - фашизм и всё, этим уже всё сказано. А вот если он скажет себе: «Нет, это, строго говоря, всё же ещё не фашизм», - ему придётся думать: а что же это тогда? каковы причины этого? что за этим на самом деле стоит? Опять-таки хороший пример - Украина. Ляпнул: «бандеровский фашизм», - и всё, закрыл тему, а значит - отсёк себе путь к исследованию. А если подумать и поисследовать, то открылось бы очень много интересного и важного, в том числе и относительно политики российского капитализма.

И вот теперь, применяя сказанное к иранской диктатуре хомейнистов, мы видим, что несмотря на то, что это - сильно централизованная диктатура буржуазии, что классическая буржуазная демократия здесь урезана, что имеются и военизированные отряды, и некоторый неизбежный национализм, и даже репрессии против организаций коммунистического толка, всё это фашизмом быть названо не может, так как имеет совсем другую причину, совсем другое происхождение, а именно: антиимпериалистическую революцию, своеобразно осуществляемую частью капиталистической буржуазии.

Разбираться в этих причинах, исследовать их, правильно толковать и оценивать происходящее, его плюсы и минусы, конечно, нужно. Но поспешно цеплять на хомейнистов ярлык «фашистскости» оснований нет.