Про слезинку ребенка Достоевский пишет в "Братьях Карамазовых".
Брат Ваня, условно представляющий "ум" человека, долго описывает страдания детей брату Алеше, представляющему "душу" человека.
На самом деле страдают-то все, но детей взял нарочно для ясности. Про взрослых можно сказать, что они, дескать, страдания свои заслужили, хучь бы всего лишь не то яблоко съели, а про детей и того сказать нельзя. И спрашивает блаженного братца:
- Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
- Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша.
Нет такой цели, ради которой стоило бы причинять страдания. Будущие радости одних не покупаются страданиями других. В принципе.
- И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены.
Нельзя топить печку людьми! Даже если бы согрелось все человечество, а в печку надо было засунуть всего одного тщедушного ребеночка.
Сделанное зло есть зло, и остается злом, и будет всегда злом, и нет никаких ему оправданий, хоть заобъясняйся, какие большие, какие сладкие шанежки получатся из того ребенка. Нет никакого "одобренного", "узаконенного", "обоснованного" зла. Нет такого "отмщенья" злодею, которое обосновало бы его злодейство, за которое ему потом "отмстят".
Нельзя творить зло. Даже бог не имеет на то права, потому что дело тут не в "правах", а в принципиальном противоречии добра и зла. Никакими рассуждениями зло в добро не оборачивается. Нечего тут оценивать и взвешивать. Сделка изначально порочна, невозможна.
Эта теория "оправдания зла (якобы) добром", которую отвергает Иван Карамазов - есть становой хребет леватчины. Тем и живут. Перефразируя обратно Мефистофеля, "творят зло, всему желая добра". Поскольку на самом деле зло так и есть зло, то и желают они зла, и делают зло. А "желание добра" есть абстрактная демагогия, оправдание и самооправдание того зла. Болезнь, галюциногенный червячок в мозгу, выворачивающий вещи наизнанку.
Достоевский знал, о чем говорил, он описывал болезнь изнутри.
И как же поймут Достоевского сами больные? Да так и поймут: вот очередное классное оправдание зла, способ объявить его добром. Они все так понимают. Для них ведь непредставимо, что они не делают зла. То есть добра, в их классификации. Не сжечь ребеночка нельзя. Ну им же холодно. Вот это ощущение холода и засовывание сопротивляющегося ребенка в печку у них следуют непосредственно друг за другом без всякой мысли в промежутке. Там просто нет места ни для какой мысли, там не о чем мыслить.
Сделка для них изначально возможна, непорочна. Раскольников изначально убийца, он чувствует себя "имеющим право", изнутри, оттуда, где еще нет никаких мыслей. Рассуждения, почему именно "можно и нужно" (хотя это самоочевидно, что можно и нужно) - идут необязательным приложением. В реальной жизни преступники ими даже не заморачиваются, они возникают после поимки или в расчете на возможность поимки. "Что сказать другим". Себе говорить, в принципе, необязательно.
И там возможны два разных понимания Достоевского.
1. Достоевский (якобы) говорит, что слезинка ребенка стоит всего мира.
То есть за одну слезинку можно и нужно замучить весь мир. Написано, что никакой величины горы добра нельзя покупать даже за каплю невинных страданий. А больной читает: можно и нужно причинять любые горы зла, ради хоть бы малой крошки добра.
2. Или. Слезинка ребенка (якобы) вообще ничего не стоит. Лей слезинки реками, жги детей напалмом, а уж про взрослых и говорить нечего. Бред все это, рассуждения про ценность субъективных страданий. Рассуждений стоит только объективная реальность - сколько золотых зубов добыто, сколько мыла и абажуров произведено, сколько паровозов на них куплено. Причиняй любые горы зла, ради крошки добра.
Нетрудно заметить, что никакого противоречия между двумя этими позициями нет. Это одна и та же позиция - "имею право на безграничное зло, хоть так, хоть задом наперед". Санитар повесил объявление: "Слезы не продаются и не покупаются". Больные подняли вой, стали трясти спинками кроватей, стучать тарелками по полу, образовали две партии и стали драться мокрыми полотенцами. Одни имеют право получить весь мир даром, потому что и одна их слезинка стоит всего мира. А другие имеют право получить весь мир даром, потому что ничего та слезинка не стоит.
Ошибочно в плакате противопоставление этих двух позиций. Слезинка не имеет цены. Она не продается и не покупается. А у кого она покупается, у тех никакой инфляции нет. У тех цена всегда одна - "все за ничего". Внутри палаты номер 6 они могут рисовать биржевые индексы, но снаружи палаты график один - ровная линия. Безнадежны.