лето 2009, грустный город Самара (6)
Со стороны вокзала Самара выглядела похожей на музейный объект по имени "будний день в городе N в начале 21 века", смесь столичного и провинциального, серое небо и начинающийся небольшой дождь. Редкие холодные капли на коже вызывали странное чувство похожее на удивление: дождь? так вот, оказывается, что это такое. Мозг еще помнил казанскую жару и не сразу смог подстроиться под изменение климатических условий.
То ли дождь тому причиной, то ли накопившаяся к тому времени усталость, но Самара запомнилась странной вездесущей грустью, как будто нависающей над привокзальными хрущебами, над сгоревшими деревянными домами, сквером высоцкого и качелями рядом со сквером, трамваями, где продавали блестящие разноцветные билеты, маленькой печальной хлебной площадью и выглядывающим из разросшихся кустов грустным бюстом дзержинского, грустной рекой с неопрятным замусоренным пляжем и полузаброшенным причалом, покосившейся вышкой то ли судейской, то ли для прыжков в воду. Я на нее попыталась влезть, но слишком высоко забраться не вышло: вышку качали волны, потому что размыло опоры.
Я какое-то время походила по воде, отметив про себя, что купальник в следующий раз взять не помешает, хотя так и не стало понятнее, куда на время купания деть рюкзак с пожитками. Очень вдохновляюще выглядел абориген, который не обращая внимания на меня и дождь разделся догола и ушел плавать. Мне бы такое олимпийское спокойствие, подумала я тогда.
Свой тогдашний маршрут я помню не очень. Помню, что некоторое время от вокзала я шла пешком почти до сквера Высоцкого (напротив которого, с другой стороны, как раз и находится самарский клуб "Подвал"). Многие дома пустовали, от многих остались одни уголья. Путем подглядывания в обгоревшие дверные проемы удалось установить, что изнутри старые самарские дома очень похожи друг на друга лестницей на второй этаж и еще аркой, соединяющей два дома, иногда с воротами посередине. Потом я некоторое время ездила на трамваях, выходила, шла пешком, снова ехала и снова шла. В одном месте, проходя мимо открытых окон я подумала, странно, так может пахнуть только детский сад. Заглянула внутрь -- и правда, детский сад. Так что, оказывается, детские сады всех городов пахнут одинаково.
Был сквер на горе, были конструктивистские домики, была огромная пустая площадь Куйбышева, похожая на мертвые города из моих страшных снов, костел, драмтеатр, дом человека придумавшего местное пиво и вид на Дно сверху. Где-то примерно в это время в добрела до своей гостиницы, в девичестве называвшейся "Националем" и построенной едва ли не до первой мировой войны. Я уже раньше писала про огромное кривое зеркало в холле, которое висело с таким видом, как будто оно находилось там с самого начала. В нем я и отразилась довольно правдиво в подвернутых не первой свежести штанах и разношенных дешевых полукедах по дороге в свой номер.
Гостиницы я люблю за холодное белое белье, душ и крепкий сон в течение ограниченного времени, и за странное пробуждение с чувством непонимания, где ты сейчас находишься. Право на комфорт, купленное и уплоченное, ощущается как пауза в череде непрерывных подвигов неприкаянности.
Пока я спала, жара вернулась. Я медленно передвигала ноги по Ленинградской улице, спасаясь время от времени в дорогих сувенирных лавках. Не помню как я опять оказалась на Волге, точнее в сквере, который спускается вниз по откосу недалеко от поворота к знаменитой пивной лавке. Каюсь, до Дна я так и не дошла, и хотя местные бодро шагали на пляж с потными бутылками пива, мне очень быстро стало ясно, что, если до Дна я и доберусь, не задохнувшись, потому что движения воздуха в этом месте просто нет, то крутой подъем обратно я точно не осилю. И вспоминая русские народные сказки, где герой волочил ногу за ногу, преодолевая свой длинный героический путь, мужественно побрела по практически отвесной улице наверх.
Привал я совершила в интернете, где имела возможность наблюдать, как в Самаре знакомятся на мамбе, была послана подальше за излишнее любопытство и задолжала рубль. Что было дальше, помню плохо. Было уже довольно поздно для этой части города, улицы стояли полупустые и очень светлые, трамвайщики, размахивая руками, приглашали подвезти. Помню, что добралась до "Подвала", который оказался неожиданно приличным, потому что расчитывала увидеть что-то вроде выборгской "Кочегарки".
Потом была дорога на вокзал, и я начала подпрыгивать на месте, как у меня обычно бывает в ожидании скорого отбытия. По дороге на вокзал меня преследовали мысли и разговоры о смерти. Почему-то смерть в таком городе как Самара мне кажется куда более неприятной, чем смерть в той же Москве. Все это глупости, конечно, -- я имею в виду свои рассуждения о смерти,-- но рассказ тетки, нагнавшей меня по дороге и по окончании рассказа исчезнувшей в толпе, окончательно закрепил впечатление потусторонности, которое оставила мне Самара.
А вокзал в Самаре и, правда, достоин всяческого восхищения: стекло, металл, виды на город и лифты на перрон. Рядом с лифтами указывается номер поезда, который стоит этом перроне.
То ли дождь тому причиной, то ли накопившаяся к тому времени усталость, но Самара запомнилась странной вездесущей грустью, как будто нависающей над привокзальными хрущебами, над сгоревшими деревянными домами, сквером высоцкого и качелями рядом со сквером, трамваями, где продавали блестящие разноцветные билеты, маленькой печальной хлебной площадью и выглядывающим из разросшихся кустов грустным бюстом дзержинского, грустной рекой с неопрятным замусоренным пляжем и полузаброшенным причалом, покосившейся вышкой то ли судейской, то ли для прыжков в воду. Я на нее попыталась влезть, но слишком высоко забраться не вышло: вышку качали волны, потому что размыло опоры.
Я какое-то время походила по воде, отметив про себя, что купальник в следующий раз взять не помешает, хотя так и не стало понятнее, куда на время купания деть рюкзак с пожитками. Очень вдохновляюще выглядел абориген, который не обращая внимания на меня и дождь разделся догола и ушел плавать. Мне бы такое олимпийское спокойствие, подумала я тогда.
Свой тогдашний маршрут я помню не очень. Помню, что некоторое время от вокзала я шла пешком почти до сквера Высоцкого (напротив которого, с другой стороны, как раз и находится самарский клуб "Подвал"). Многие дома пустовали, от многих остались одни уголья. Путем подглядывания в обгоревшие дверные проемы удалось установить, что изнутри старые самарские дома очень похожи друг на друга лестницей на второй этаж и еще аркой, соединяющей два дома, иногда с воротами посередине. Потом я некоторое время ездила на трамваях, выходила, шла пешком, снова ехала и снова шла. В одном месте, проходя мимо открытых окон я подумала, странно, так может пахнуть только детский сад. Заглянула внутрь -- и правда, детский сад. Так что, оказывается, детские сады всех городов пахнут одинаково.
Был сквер на горе, были конструктивистские домики, была огромная пустая площадь Куйбышева, похожая на мертвые города из моих страшных снов, костел, драмтеатр, дом человека придумавшего местное пиво и вид на Дно сверху. Где-то примерно в это время в добрела до своей гостиницы, в девичестве называвшейся "Националем" и построенной едва ли не до первой мировой войны. Я уже раньше писала про огромное кривое зеркало в холле, которое висело с таким видом, как будто оно находилось там с самого начала. В нем я и отразилась довольно правдиво в подвернутых не первой свежести штанах и разношенных дешевых полукедах по дороге в свой номер.
Гостиницы я люблю за холодное белое белье, душ и крепкий сон в течение ограниченного времени, и за странное пробуждение с чувством непонимания, где ты сейчас находишься. Право на комфорт, купленное и уплоченное, ощущается как пауза в череде непрерывных подвигов неприкаянности.
Пока я спала, жара вернулась. Я медленно передвигала ноги по Ленинградской улице, спасаясь время от времени в дорогих сувенирных лавках. Не помню как я опять оказалась на Волге, точнее в сквере, который спускается вниз по откосу недалеко от поворота к знаменитой пивной лавке. Каюсь, до Дна я так и не дошла, и хотя местные бодро шагали на пляж с потными бутылками пива, мне очень быстро стало ясно, что, если до Дна я и доберусь, не задохнувшись, потому что движения воздуха в этом месте просто нет, то крутой подъем обратно я точно не осилю. И вспоминая русские народные сказки, где герой волочил ногу за ногу, преодолевая свой длинный героический путь, мужественно побрела по практически отвесной улице наверх.
Привал я совершила в интернете, где имела возможность наблюдать, как в Самаре знакомятся на мамбе, была послана подальше за излишнее любопытство и задолжала рубль. Что было дальше, помню плохо. Было уже довольно поздно для этой части города, улицы стояли полупустые и очень светлые, трамвайщики, размахивая руками, приглашали подвезти. Помню, что добралась до "Подвала", который оказался неожиданно приличным, потому что расчитывала увидеть что-то вроде выборгской "Кочегарки".
Потом была дорога на вокзал, и я начала подпрыгивать на месте, как у меня обычно бывает в ожидании скорого отбытия. По дороге на вокзал меня преследовали мысли и разговоры о смерти. Почему-то смерть в таком городе как Самара мне кажется куда более неприятной, чем смерть в той же Москве. Все это глупости, конечно, -- я имею в виду свои рассуждения о смерти,-- но рассказ тетки, нагнавшей меня по дороге и по окончании рассказа исчезнувшей в толпе, окончательно закрепил впечатление потусторонности, которое оставила мне Самара.
А вокзал в Самаре и, правда, достоин всяческого восхищения: стекло, металл, виды на город и лифты на перрон. Рядом с лифтами указывается номер поезда, который стоит этом перроне.