Элли, скажи, ну зачем тебе этот хлам? Этот страшила... по дому одна солома! Этот плюшевый песик без пуговок-глаз и лап. Где ты их откопала? Помойку разводишь дома!
Элли, скажи, может, выкинем этого льва? Ты посмотри на него, он такой плешивый. Ты пыталась пришить ему смелость, но не смогла? И поэтому распорола и не зашила?
Домашние девочки думают, может стоило лет в шестнадцать сбежать в Казань? Домашние мальчики думают: как её догнать, да за что же ты, господи, мною её наказал, Ведь жила себе, никого не трогала, в шаре своем хрустальном, в башне без дна над бездной, Вышивала, спала спокойно тысячи лет, а теперь бежит куда-то одна посреди кромешного леса.
Вот так и живут: болтаясь на общем тросе, но избегая взглядов, кивков, касаний. Один никогда не расскажет, если не спросят. Другой никогда не спросит. Ждёт, чтобы сами.
Да что у меня, нормально все, так, условно. Болею уже, наверно, недели две. Мы вроде и говорим с тобой, а дословно Известно все, как эпиграф к пустой главе. Не видимся совершенно, а чувство, словно Ношу тебя, как заложника, в голове. (Полозкова)