Архив Митрохина. Глава 2. ОТ ЛЕНИНСКОЙ ЧК К СТАЛИНСКОМУ ОГПУ. Продолжение.
Предыдущий пост.
Ленин в гриме и парике
НА РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ операции ЧК как внутри страны, так и за рубежом оказало глубокое влияние не только наследие охранки, но и собственный дореволюционный опыт большевиков как в значительной степени нелегального подполья. Многие из их руководства настолько привыкли жить под чужими именами до 1917 года, что сохранили свои псевдонимы и после революции: среди них русский дворянин Владимир Ильич Ульянов,22 сохранивший псевдоним Ленин, и грузин Иосиф Виссарионович Джугашвили, который продолжал фигурировать под кличкой Сталин. И Ленин, и Сталин сохранили многие привычки мышления, выработанные во время их подпольной жизни. В особо важных вопросах Ленин настаивал на том, чтобы его инструкции не копировались, а оригинал либо возвращался ему для уничтожения, либо уничтожался получателем. К счастью историков, его указания не всегда выполнялись23.
В 1920-е годы Сталин продолжал подделывать свои дореволюционные записи, изменив даже день и год своего рождения; правильная дата (6 декабря 1878 года) была обнародована только в 1996 году24. Во время посещения секретного отдела Главного архивного управления Москвы (Главархива) Митрохину однажды показали досье охранки на Джугашвили. Обложка и название дела соответствовали стандартному формату Охранного отделения, но, заглянув внутрь, Митрохин обнаружил, что там ничего нет. Вероятно, в Охране были компрометирующие материалы на молодого Джугашвили, и при первой же возможности Сталин распорядился выпотрошить это досье. Однако в типичной советской бюрократической манере обложка была сохранена, поскольку существование досье было неизгладимо зафиксировано в секретных журналах. Митрохин подозревает, что тот, кто выпотрошил досье, предположительно по указанию Сталина, был позже устранен, чтобы сохранить в тайне пропавшее содержимое25.
То, что Сталин больше всего хотел уничтожить, вполне возможно, было доказательством его работы осведомителем охранки. Хотя и не убедительное, а косвенное, такое свидетельство все же сохранилось. Согласно донесениям агента охранки, обнаруженным в Государственном архиве Российской Федерации, бакинские большевики перед Первой мировой войной “предъявляли Джугашвили-Сталину обвинения в том, что он провокатор и агент полиции безопасности а также в том, что он присвоил средства партии”.26
Почти с самого начала гражданской войны в 1918 году, следуя большевистской традиции действовать под вымышленными именами, ЧК начала засылать офицеров и агентов под разными личинами и псевдонимами за линию фронта для сбора разведданных. К июню 1919 года число этих “нелегалов” стало достаточно большим, что потребовало создания отдела нелегальных операций (позднее ставшего Управлением “С” Первого главного управления КГБ). 27 Секретные истории КГБ отмечают, что отныне “нелегальные” операции стали “неотъемлемой частью внешней разведки”. 20 декабря 1920 года, в третью годовщину создания ВЧК, был создан новый иностранный отдел (ИНО) для руководства всеми операциями за пределами советских границ. В первые годы существования Советской России, когда коммунистический режим оставался международным изгоем, у него было мало официальных представительств за рубежом, способных обеспечить официальное прикрытие “легальных” разведывательных пунктов (“резидентур” на жаргоне ЧК), поэтому он полагался в основном на нелегалов. По мере создания дипломатических и торговых представительств в зарубежных столицах, каждое из них получало “легальную резидентуру” во главе с “резидентом”, личность которого официально сообщалась только послу или главе представительства. Нелегалы, иногда объединенные в “нелегальные резидентуры”, действовали без дипломатического или официального прикрытия и отчитывались непосредственно перед ИНО в Москве28.
Во время гражданской войны 1918-20 гг. сбор иностранной информации имел второстепенное значение по сравнению с ролью ЧК в содействии победе Красной армии над белогвардейцами врагами. Как и КГБ впоследствии, ВЧК любила оценивать свои успехи количественно. Осенью 1919 года, вероятно, в переломный момент гражданской войны, она с гордостью заявила, что за первые девятнадцать месяцев своего существования обнаружила и обезвредила “412 подпольных антисоветских организаций “29. Самым эффективным методом борьбы с оппозицией для ЧК был террор. Хотя ее любовь к количественным показателям не доходила до подсчета числа жертв, очевидно, что ЧК значительно превосходила охранку как по масштабам, так и по жестокости своего наступления на политическую оппозицию. В 1901 году 4 113 россиян находились во внутренней ссылке за политические преступления, из них только 180 - на каторжных работах. Казни за политические преступления ограничивались только теми, кто был причастен к реальным убийствам или покушениям. Во время гражданской войны, напротив, число казней ЧК, вероятно, достигало 250 000, и вполне могло превышать число погибших в боях30.
Во время Октябрьской революции Ленину и в голову не приходило, что он и большевистское руководство будут ответственны за возрождение охранки в новой и гораздо более ужасной форме. В работе “Государство и революция”, которую он почти закончил летом 1917 года, он утверждал, что после революции не будет необходимости в полиции, не говоря уже о политической полиции. Хотя необходимо будет организовать “подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних наемных рабов”, такое подавление будет “сравнительно легким”. Пролетарская диктатура”, которая возглавит быстрое разрушение буржуазного строя, потребует минимум правил, регламентации и бюрократии. Ленин никогда не предполагал возможности массовой оппозиции революции, совершенной именем народа31. Но, оказавшись у власти, он использовал любые методы, необходимые для ее сохранения, постоянно утверждая, что большевики защищают “народную власть”, и отказываясь признать реальность того, что он сделал себя непогрешимым вождем первого в мире однопартийного государства.
УМЕСТНО СКАЗАТЬ, ЧТО МЕМОРИАЛ, установленный рядом с Лубянкой в последние годы советской эпохи в память о “жертвах тоталитарных репрессий”, состоит из большой гранитной глыбы, взятой не из сталинского ГУЛАГа, а из концлагеря, созданного Лениным на Белом море осенью 1918 года. Многие чекисты считали жестокость по отношению к своим классовым врагам революционной добродетелью. Согласно отчету Моршанского ЧК:
“Тот, кто борется за лучшее будущее, будет беспощаден к своим врагам. Тот, кто стремится защитить бедных людей, ожесточает свое сердце против жалости и становится жестоким”32.
«В подвалах ЧК», картина И. А. Владимирова
Даже в то время, когда советский режим боролся за свое выживание во время гражданской войны, многих его сторонников отвращали масштабы жестокости ЧК. Многие следователи ЧК, некоторые из которых были ещё подростками,33 применяли пытки, в варварство которых трудно поверить. В Харькове с рук жертв сдирали кожу, чтобы сделать из неё “перчатки”; в Воронеже голых заключенных катали в бочках, утыканных гвоздями; в Полтаве священников сажали на кол; в Одессе пленных белых офицеров привязывали к доскам и медленно двигали в горящую печь; в Киеве клетки с крысами прикрепляли к телам заключенных и нагревали, пока крысы не прогрызали себе путь в кишки жертв34.
Хотя Ленин не одобрял такой садизм, он довольствовался тем, что отдал исправление таких “эксцессов” на откуп Дзержинскому. Отмахиваясь от жалоб на жестокость ЧК, он в полной мере оценил ее роль в победе в гражданской войне. ЧК, по его словам, оказалась “разрушительным оружием против бесчисленных заговоров и бесчисленных покушений на советскую власть со стороны людей, которые бесконечно сильнее нас”:
Господа капиталисты России и зарубежья! Мы знаем, что вы не можете любить это учреждение. Это действительно так! [ЧК] сумела противостоять вашим интригам и вашим махинациям так, как никто другой не смог бы это сделать, когда вы душили нас, когда вы окружали нас интервентами, когда вы организовывали внутренние заговоры и не останавливались ни перед какими преступлениями, чтобы разрушить нашу мирную работу 35.
Некоторые из самых секретных документов в архиве Дзержинского содержат пометку о том, что должно быть сделано только десять копий: одна для Ленина, остальные - для начальников отделов ЧК36. Погруженность Ленина в дела ВЧК распространялась даже на оперативные детали. Он послал Дзержинскому советы о том, как проводить обыски и вести наблюдение, и проинструктировал его, что аресты лучше всего проводить ночью37. Ленин также проявил несколько наивный интерес к применению новых технологий для поиска контрреволюционеров, велев Дзержинскому сконструировать большой электромагнит, способный обнаружить спрятанное оружие при обыске в каждом доме. Хотя эксперимент был опробован и не удался, Дзержинскому с некоторым трудом удалось убедить Ленина в том, что “магниты не слишком полезны при обысках”38.
Гораздо важнее, чем иногда эксцентричный интерес Ленина к методам и технологиям разведки, была его вера в огромное значение ЧК для защиты большевистского однопартийного государства от империализма и контрреволюции.
Степень страха Ленина и Дзержинского перед империалистической подрывной деятельностью хорошо иллюстрируется их глубоким подозрением к помощи, которую они были вынуждены принять в августе 1921 года от Американской ассоциации помощи (АРА), чтобы накормить миллионы голодающих советских граждан. Ленин был убежден, что АРА является прикрытием для американской разведки, и приказал установить самое тщательное наблюдение за всеми ее членами. Когда АРА приступила к работе, он был также убежден, что она использует продовольствие как инструмент подрывной деятельности. Он жаловался заместителю Дзержинского Иосифу Станиславовичу Уншлихту (фото), что иностранные агенты “занимаются массовым подкупом голодных и оборванных чекистов [подчёркнуто Лениным]. Опасность здесь чрезвычайно велика”. Ленин настаивал на принятии срочных мер, чтобы “накормить и одеть чекистов” во избежания подвергнуть их империалистическому соблазну.39.
Хотя в Соединенных Штатах все еще не было шпионского агентства мирного времени, ЧК сообщила, что более 200 из 300 сотрудников АРА, отдававших все свои силы борьбе с одним из самых страшных голодов в современной европейской истории, на самом деле были тайными офицерами разведки, которые “могли стать первоклассными инструкторами для контрреволюционного восстания”. ЧК также утверждала, что АРА создавала в Вене большой запас продовольствия, чтобы “в случае переворота [она] могла оказать немедленную поддержку белому правительству”40. Ленина гораздо больше беспокоили несуществующие разведывательные операции АРА, чем примерно пять миллионов русских и украинцев, умерших от голода. Без масштабной программы помощи АРА, которая в 1922 году кормила до одиннадцати миллионов человек в день, голод был бы намного хуже. Однако даже после ухода АРА советская разведка осталась убежденной в том, что она была, прежде всего, шпионским, а не гуманитарным агентством. Четверть века спустя все оставшиеся в живых российские сотрудники АРА были вынуждены подписать признание в том, что они были американскими шпионами41.
Приоритеты советской разведки при Ленине, а еще больше при Сталине, продолжали формироваться под влиянием сильно преувеличенных убеждений в неумолимом заговоре западных правительств и их спецслужб. Чтобы понять операции советской разведки в период между войнами, нужно было погрузиться в мир напущенного тумана, где цель является в равной степени как продуктом большевистских заблуждений, так и реального контрреволюционного заговора. Советская склонность к теории заговора вытекала как из природы однопартийного государства, так и из его марксистско-ленинской идеологии. Все авторитарные режимы, поскольку они считают оппозицию принципиально нелегитимной, склонны рассматривать своих противников как участников подрывного заговора. Большевистская идеология также диктовала, что капиталистические режимы не могут не замышлять свержения первого и единственного в мире рабоче-крестьянского государства. Они, может, и не готовили вооруженное вторжение, но их спецслужбы обязательно должны были тайно замышлять и проводить подрывную деятельность против Советской России изнутри.
ДВА ПЕРВЫХ руководителя ИНО проработали там в общей сложности всего восемнадцать месяцев. Первым руководителем внешней разведки стал Михаил Абрамович Трилиссер (фото), назначенный главой ИНО в 1922 году - несомненно, с личного одобрения Ленина. Еврей Трилиссер стал профессиональным революционером в 1901 году в возрасте всего восемнадцати лет. Как и Дзержинский, он провел большую часть своей ранней карьеры в изгнании или в царских тюрьмах. До Первой мировой войны он специализировался на выслеживании полицейских шпионов среди большевистских эмигрантов. Во время службы в ЧК в 1918 году он, по слухам, был пойман “бандитами” и повешен на дереве, но веревку вовремя перерубили красные и оживили его. В отличие от всех своих преемников, Трилиссер иногда выезжал за границу для встреч с агентами ИНО42. По крайней мере, до тех пор, пока Ленин не потерял трудоспособность из-за третьего инсульта в марте 1923 года, он продолжал проявлять активный интерес к отчетам ИНО, хотя его информировали не полностью. Он отметил, например, что несколько неточная информация, полученная в 1922 году от одного из немногих ранних британских источников ЧК, журналиста Артура Рэнсома (впоследствии известного как детский писатель), была “очень важной и, вероятно, в корне верной”43.
Первоочередными задачами зарубежных операций ИНО, утвержденными Лениным, были:
выявление на территории каждого государства контрреволюционных групп, действующих против Российской Социалистической Федеративной Советской Республики; тщательное изучение всех организаций, занимающихся шпионажем против нашей страны; выяснение политического курса каждого государства и его экономического положения; приобретение документальных материалов по всем перечисленным требованиям44.
Другими «Контрреволюционными группами», представлявшими наибольший интерес для Ленина и ЧК после гражданской войны, были остатки разбитых белых армий и украинские националисты. После того, как в конце 1920 года последние белые войска покинули российскую землю, у них не было реальных шансов бросить серьезный вызов большевистскому правлению. Однако Ленин так не считал. “Побитая армия, - заявлял он, - многому учится”. По его оценкам, в России насчитывалось от полутора до двух миллионов антибольшевистски настроенных эмигрантов:
Мы можем наблюдать, как они работают все вместе, независимо от их прежних политических партий… Они умело используют любую возможность, чтобы тем или иным способом напасть на Советскую Россию и разбить ее вдребезги… Эти контрреволюционные эмигранты очень хорошо информированы, прекрасно организованы и являются хорошими стратегами45.
Таким образом, в начале и середине 1920-х годов главной мишенью ИНО стали эмигранты-белогвардейцы, базировавшиеся в основном в Берлине, Париже и Варшаве, которые продолжали замышлять свержение большевистского режима - гораздо менее эффективно, чем предполагал Ленин.
Другая “контрреволюционная” угроза, которая больше всего беспокоила Ленина и большевистское руководство, исходила от украинских националистов, боровшихся как с красными, так и с белыми силами, в попытках завоевать свою независимость. Зимой 1920 года и весной 1921 года вся украинская глубинка восстала против большевистского правления. Даже после жестокого “усмирения” Украины Красной армией и ЧК партизанские отряды, укрывшиеся в Польше и Румынии, продолжали совершать трансграничные рейды46. Весной 1922 года ГПУ Украины получило разведданные о том, что украинское правительство в изгнании Симона Петлюры создало “партизанский штаб” под руководством генерала Юрко Тютюнника, который посылал тайных эмиссаров на Украину для создания националистического подполья47.
ГПУ было приказано не только собирать разведданные о белогвардейцах-эмигрантах и украинских националистах, но и проникать в их среду и дестабилизировать изнутри48. Стратегия против обоих противников была одинаковой - создать фиктивное антибольшевистское подполье под контролем ГПУ, которое можно было бы использовать для выманивания генерала Тютюнника и ведущих белых генералов обратно через границу. Первым шагом по возвращению Тютюнника на Украину (операция под кодовым названием CASE 39) стала поимка Заярного, одного из его офицеров “особого назначения”, который был задержан при переходе границы в 1922 году. Заярный был успешно перевербован ГПУ и направлен в штаб Тютюнника с фальшивыми сообщениями о том, что в Украине был создан подпольная Высшая военная рада (ВВР), которой теперь нужен был оперативный штаб под руководством Тютюнника для ведения войны против большевиков. Тютюнник был слишком осторожен, чтобы вернуться немедленно, но послал несколько эмиссаров, которые присутствовали на организованных собраниях ВВР, на которых переодетые в украинских националистов офицеры ГПУ рассказывали о быстром росте подпольной оппозиции большевикам и уверяли посланников в том, что срочно нуждаются в Тютюннике в качестве своего лидера. Как и Заярный, один из эмиссаров, Петр Стахов, близкий соратник Тютюнника, был завербован ГПУ и использовался как двойной агент. Попытки убедить самого Тютюнника вернуться в Украину наконец увенчались успехом 26 июня 1923 года 49. Тютюнник со своим телохранителем и помощниками прибыл в отдаленный хутор на румынском берегу Днестра, где его встретил Заярный, сообщив, что на другом берегу ждут представители Верховной Рады и Петр Стахов. В 11 часов вечера световой сигнал с украинского берега дал знать, что Тютюннику и его свите можно переходить реку. Все еще осторожничая, Тютюнник послал своего телохранителя убедиться, что для него не приготовлена ловушка. Стахов вернулся с телохранителем и успокоил Тютюнника. Согласно отчету ОГПУ, Тютюнник сказал ему: “Петр, я знаю тебя, а ты знаешь меня. Мы не обманем друг друга. ВВР - это фикция, не так ли?”. “Да нет же, - ответил Стахов. - Я знаю их всех, особенно тех, кто со мной [сегодня]. Ты знаешь, что можешь на меня положиться…”. Тютюнник сел в лодку вместе со Стаховым и переправился через Днестр. Как только он оказался в руках ОГПУ, видным украинским националистам за рубежом были разосланы письма, написанные Тютюнником или от его имени, в которых говорилось, что их борьба безнадежна и что он бесповоротно присоединился к советам. Через шесть лет он был казнен50.
ОПЕРАЦИИ ПРОТИВ белогвардейцев напоминали операции против украинских националистов. В 1922 году берлинская резидентура завербовала бывшего царского генерала Зеленина (фото) в качестве агента для проникновения в эмигрантское сообщество. В более позднем отчете ОГПУ утверждалось, возможно, с некоторым преувеличением, что Зеленин организовал “огромный раскол в рядах белых” и заставил большое количество офицеров отколоться от барона Петра Врангеля, последнего из белых генералов, потерпевшего поражение в гражданской войне.
Среди других “кротов” ОГПУ, получивших высокую оценку за свою работу по разложению белогвардейцев, были генерал Зайцев (слева) , бывший начальник штаба казачьего атамана А. И. Дутова, и бывший царский генерал Яхонтов, эмигрировавший в США51 (справа).
Однако наибольших успехов ОГПУ в борьбе с белогвардейцами добилось в двух тщательно продуманных операциях обмана под кодовыми названиями СИНДИКАТ и ТРЕСТ, в которых агенты-провокаторы использовались с фантазией52. СИНДИКАТ был направлен против человека, которого считали самым опасным из всех белогвардейцев: Бориса Савинкова (фото), бывшего террориста-эсера, занимавшего пост заместителя военного министра во временном правительстве, свергнутом в результате большевистской революции.
Уинстон Черчилль, среди прочих, был очарован его антибольшевистским пылом. “Когда все сказано и сделано, - писал позднее Черчилль, - и со всеми пятнами и помарками, немногие люди больше старались, больше отдавали, больше смели и больше страдали за русский народ (чем он)”. Во время русско-польской войны 1920 года Савинков в значительной степени отвечал за комплектование Русской народной армии, которая сражалась под польским командованием против Красной армии. В начале 1921 года он основал в Варшаве новую организацию, занимавшуюся свержением большевистского режима: Народный союз защиты Родины и свободы (НСЗРиС), который руководил агентурной сетью внутри Советской России для сбора разведданных о большевиках и планирования восстаний против режима.
Первый этап операции против Савинкова, “СИНДИКАТ-1”, успешно нейтрализовал агентурную сеть НСЗРиС с помощью “крота” ЧК в его организации. Сорок четыре ведущих члена НСЗРиС были выставлены на показательном процессе в Москве в августе 1921 года. СИНДИКАТ-2 был направлен на то, чтобы заманить Савинкова обратно в Россию для участия в новом показательном процессе и завершения деморализации его эмигрантских сторонников.
В засекреченных документах КГБ основная заслуга в проведении этой операции принадлежит начальнику контрразведывательного отдела ОГПУ Артуру Христиановичу Артузову, (фото), впоследствии главе ИНО, русскому сыну иммигранта, швейцарско-итальянского сыродела, которому помогали Андрей Павлович Федоров и Григорий Сергеевич Сыроежкин54. Хотя “СИНДИКАТ-2” умело использовал агентов-провокаторов, однако в записях КГБ не признается, насколько им помогала растущая склонность самого Савинкова к фантазиям. Во время визита в Лондон в конце 1921 года он голословно утверждал, что глава российской торговой делегации предложил ему войти в состав советского правительства. Савинков также утверждал, что Ллойд Джордж и его семья приветствовали его в Чекерсе песней “Боже, царя храни”; на самом деле эта песня была гимном, исполненным на валлийском языке валлийским хором на предрождественском празднике.
В июле 1923 года Федоров, выдавая себя за члена антибольшевистского подполья, посетил Савинкова в Париже, где тот разместил свой штаб после распада НСЗРиС, и убедил его отправить своего адъютанта, полковника Сергея Павловского, обратно в Россию вместе с Федоровым для секретных переговоров с несуществующим подпольем. В Москве Павловский был сдан ОГПУ и использован для того, чтобы заманить самого Савинкова в Россию для дальнейших переговоров. 15 августа Савинков пересек российскую границу с несколькими своими сторонниками и попал прямо в ловушку ОГПУ. Под допросами ОГПУ сопротивление Савинкова быстро прекратилось. На показательном суде 27 августа Савинков сделал чистосердечное признание в своих контрреволюционных грехах:
«Я безусловно признаю Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, который прошел весь путь этой кровавой тяжелой борьбы против вас, я, кто доказывал вашу несостоятельность, как никто другой, я говорю ему - если ты русский, если ты любишь свой народ, ты низко поклонишься рабоче-крестьянской власти и признаешь ее безоговорочно».
Обман Савинкова продолжался и после того, как он был приговорен к пятнадцати годам лишения свободы. Он не знал, что его сокамерник, В. И. Сперанский, был офицером ОГПУ, впоследствии получившим повышение за то, что ему удалось войти в доверие к Савинкову и тайно допрашивать его в течение восьми месяцев56.
Савинков недолго пережил окончательный доклад Сперанского о нем. В документах КГБ нет никаких современных записей о том, как он встретил свою смерть. Согласно неправдоподобной современной версии событий СВР, Савинков упал или выпрыгнул из окна верхнего этажа после «дружеской попойки с группой чекистов» - несмотря на героическую попытку Григория Сыроежкина (фото) спасти его57. Более вероятно, что Сыроежкин помог ему выпасть из окна58.
Ленин в гриме и парике
НА РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ операции ЧК как внутри страны, так и за рубежом оказало глубокое влияние не только наследие охранки, но и собственный дореволюционный опыт большевиков как в значительной степени нелегального подполья. Многие из их руководства настолько привыкли жить под чужими именами до 1917 года, что сохранили свои псевдонимы и после революции: среди них русский дворянин Владимир Ильич Ульянов,22 сохранивший псевдоним Ленин, и грузин Иосиф Виссарионович Джугашвили, который продолжал фигурировать под кличкой Сталин. И Ленин, и Сталин сохранили многие привычки мышления, выработанные во время их подпольной жизни. В особо важных вопросах Ленин настаивал на том, чтобы его инструкции не копировались, а оригинал либо возвращался ему для уничтожения, либо уничтожался получателем. К счастью историков, его указания не всегда выполнялись23.
В 1920-е годы Сталин продолжал подделывать свои дореволюционные записи, изменив даже день и год своего рождения; правильная дата (6 декабря 1878 года) была обнародована только в 1996 году24. Во время посещения секретного отдела Главного архивного управления Москвы (Главархива) Митрохину однажды показали досье охранки на Джугашвили. Обложка и название дела соответствовали стандартному формату Охранного отделения, но, заглянув внутрь, Митрохин обнаружил, что там ничего нет. Вероятно, в Охране были компрометирующие материалы на молодого Джугашвили, и при первой же возможности Сталин распорядился выпотрошить это досье. Однако в типичной советской бюрократической манере обложка была сохранена, поскольку существование досье было неизгладимо зафиксировано в секретных журналах. Митрохин подозревает, что тот, кто выпотрошил досье, предположительно по указанию Сталина, был позже устранен, чтобы сохранить в тайне пропавшее содержимое25.
То, что Сталин больше всего хотел уничтожить, вполне возможно, было доказательством его работы осведомителем охранки. Хотя и не убедительное, а косвенное, такое свидетельство все же сохранилось. Согласно донесениям агента охранки, обнаруженным в Государственном архиве Российской Федерации, бакинские большевики перед Первой мировой войной “предъявляли Джугашвили-Сталину обвинения в том, что он провокатор и агент полиции безопасности а также в том, что он присвоил средства партии”.26
Почти с самого начала гражданской войны в 1918 году, следуя большевистской традиции действовать под вымышленными именами, ЧК начала засылать офицеров и агентов под разными личинами и псевдонимами за линию фронта для сбора разведданных. К июню 1919 года число этих “нелегалов” стало достаточно большим, что потребовало создания отдела нелегальных операций (позднее ставшего Управлением “С” Первого главного управления КГБ). 27 Секретные истории КГБ отмечают, что отныне “нелегальные” операции стали “неотъемлемой частью внешней разведки”. 20 декабря 1920 года, в третью годовщину создания ВЧК, был создан новый иностранный отдел (ИНО) для руководства всеми операциями за пределами советских границ. В первые годы существования Советской России, когда коммунистический режим оставался международным изгоем, у него было мало официальных представительств за рубежом, способных обеспечить официальное прикрытие “легальных” разведывательных пунктов (“резидентур” на жаргоне ЧК), поэтому он полагался в основном на нелегалов. По мере создания дипломатических и торговых представительств в зарубежных столицах, каждое из них получало “легальную резидентуру” во главе с “резидентом”, личность которого официально сообщалась только послу или главе представительства. Нелегалы, иногда объединенные в “нелегальные резидентуры”, действовали без дипломатического или официального прикрытия и отчитывались непосредственно перед ИНО в Москве28.
Во время гражданской войны 1918-20 гг. сбор иностранной информации имел второстепенное значение по сравнению с ролью ЧК в содействии победе Красной армии над белогвардейцами врагами. Как и КГБ впоследствии, ВЧК любила оценивать свои успехи количественно. Осенью 1919 года, вероятно, в переломный момент гражданской войны, она с гордостью заявила, что за первые девятнадцать месяцев своего существования обнаружила и обезвредила “412 подпольных антисоветских организаций “29. Самым эффективным методом борьбы с оппозицией для ЧК был террор. Хотя ее любовь к количественным показателям не доходила до подсчета числа жертв, очевидно, что ЧК значительно превосходила охранку как по масштабам, так и по жестокости своего наступления на политическую оппозицию. В 1901 году 4 113 россиян находились во внутренней ссылке за политические преступления, из них только 180 - на каторжных работах. Казни за политические преступления ограничивались только теми, кто был причастен к реальным убийствам или покушениям. Во время гражданской войны, напротив, число казней ЧК, вероятно, достигало 250 000, и вполне могло превышать число погибших в боях30.
Во время Октябрьской революции Ленину и в голову не приходило, что он и большевистское руководство будут ответственны за возрождение охранки в новой и гораздо более ужасной форме. В работе “Государство и революция”, которую он почти закончил летом 1917 года, он утверждал, что после революции не будет необходимости в полиции, не говоря уже о политической полиции. Хотя необходимо будет организовать “подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних наемных рабов”, такое подавление будет “сравнительно легким”. Пролетарская диктатура”, которая возглавит быстрое разрушение буржуазного строя, потребует минимум правил, регламентации и бюрократии. Ленин никогда не предполагал возможности массовой оппозиции революции, совершенной именем народа31. Но, оказавшись у власти, он использовал любые методы, необходимые для ее сохранения, постоянно утверждая, что большевики защищают “народную власть”, и отказываясь признать реальность того, что он сделал себя непогрешимым вождем первого в мире однопартийного государства.
УМЕСТНО СКАЗАТЬ, ЧТО МЕМОРИАЛ, установленный рядом с Лубянкой в последние годы советской эпохи в память о “жертвах тоталитарных репрессий”, состоит из большой гранитной глыбы, взятой не из сталинского ГУЛАГа, а из концлагеря, созданного Лениным на Белом море осенью 1918 года. Многие чекисты считали жестокость по отношению к своим классовым врагам революционной добродетелью. Согласно отчету Моршанского ЧК:
“Тот, кто борется за лучшее будущее, будет беспощаден к своим врагам. Тот, кто стремится защитить бедных людей, ожесточает свое сердце против жалости и становится жестоким”32.
«В подвалах ЧК», картина И. А. Владимирова
Даже в то время, когда советский режим боролся за свое выживание во время гражданской войны, многих его сторонников отвращали масштабы жестокости ЧК. Многие следователи ЧК, некоторые из которых были ещё подростками,33 применяли пытки, в варварство которых трудно поверить. В Харькове с рук жертв сдирали кожу, чтобы сделать из неё “перчатки”; в Воронеже голых заключенных катали в бочках, утыканных гвоздями; в Полтаве священников сажали на кол; в Одессе пленных белых офицеров привязывали к доскам и медленно двигали в горящую печь; в Киеве клетки с крысами прикрепляли к телам заключенных и нагревали, пока крысы не прогрызали себе путь в кишки жертв34.
Хотя Ленин не одобрял такой садизм, он довольствовался тем, что отдал исправление таких “эксцессов” на откуп Дзержинскому. Отмахиваясь от жалоб на жестокость ЧК, он в полной мере оценил ее роль в победе в гражданской войне. ЧК, по его словам, оказалась “разрушительным оружием против бесчисленных заговоров и бесчисленных покушений на советскую власть со стороны людей, которые бесконечно сильнее нас”:
Господа капиталисты России и зарубежья! Мы знаем, что вы не можете любить это учреждение. Это действительно так! [ЧК] сумела противостоять вашим интригам и вашим махинациям так, как никто другой не смог бы это сделать, когда вы душили нас, когда вы окружали нас интервентами, когда вы организовывали внутренние заговоры и не останавливались ни перед какими преступлениями, чтобы разрушить нашу мирную работу 35.
Некоторые из самых секретных документов в архиве Дзержинского содержат пометку о том, что должно быть сделано только десять копий: одна для Ленина, остальные - для начальников отделов ЧК36. Погруженность Ленина в дела ВЧК распространялась даже на оперативные детали. Он послал Дзержинскому советы о том, как проводить обыски и вести наблюдение, и проинструктировал его, что аресты лучше всего проводить ночью37. Ленин также проявил несколько наивный интерес к применению новых технологий для поиска контрреволюционеров, велев Дзержинскому сконструировать большой электромагнит, способный обнаружить спрятанное оружие при обыске в каждом доме. Хотя эксперимент был опробован и не удался, Дзержинскому с некоторым трудом удалось убедить Ленина в том, что “магниты не слишком полезны при обысках”38.
Гораздо важнее, чем иногда эксцентричный интерес Ленина к методам и технологиям разведки, была его вера в огромное значение ЧК для защиты большевистского однопартийного государства от империализма и контрреволюции.
Степень страха Ленина и Дзержинского перед империалистической подрывной деятельностью хорошо иллюстрируется их глубоким подозрением к помощи, которую они были вынуждены принять в августе 1921 года от Американской ассоциации помощи (АРА), чтобы накормить миллионы голодающих советских граждан. Ленин был убежден, что АРА является прикрытием для американской разведки, и приказал установить самое тщательное наблюдение за всеми ее членами. Когда АРА приступила к работе, он был также убежден, что она использует продовольствие как инструмент подрывной деятельности. Он жаловался заместителю Дзержинского Иосифу Станиславовичу Уншлихту (фото), что иностранные агенты “занимаются массовым подкупом голодных и оборванных чекистов [подчёркнуто Лениным]. Опасность здесь чрезвычайно велика”. Ленин настаивал на принятии срочных мер, чтобы “накормить и одеть чекистов” во избежания подвергнуть их империалистическому соблазну.39.
Хотя в Соединенных Штатах все еще не было шпионского агентства мирного времени, ЧК сообщила, что более 200 из 300 сотрудников АРА, отдававших все свои силы борьбе с одним из самых страшных голодов в современной европейской истории, на самом деле были тайными офицерами разведки, которые “могли стать первоклассными инструкторами для контрреволюционного восстания”. ЧК также утверждала, что АРА создавала в Вене большой запас продовольствия, чтобы “в случае переворота [она] могла оказать немедленную поддержку белому правительству”40. Ленина гораздо больше беспокоили несуществующие разведывательные операции АРА, чем примерно пять миллионов русских и украинцев, умерших от голода. Без масштабной программы помощи АРА, которая в 1922 году кормила до одиннадцати миллионов человек в день, голод был бы намного хуже. Однако даже после ухода АРА советская разведка осталась убежденной в том, что она была, прежде всего, шпионским, а не гуманитарным агентством. Четверть века спустя все оставшиеся в живых российские сотрудники АРА были вынуждены подписать признание в том, что они были американскими шпионами41.
Приоритеты советской разведки при Ленине, а еще больше при Сталине, продолжали формироваться под влиянием сильно преувеличенных убеждений в неумолимом заговоре западных правительств и их спецслужб. Чтобы понять операции советской разведки в период между войнами, нужно было погрузиться в мир напущенного тумана, где цель является в равной степени как продуктом большевистских заблуждений, так и реального контрреволюционного заговора. Советская склонность к теории заговора вытекала как из природы однопартийного государства, так и из его марксистско-ленинской идеологии. Все авторитарные режимы, поскольку они считают оппозицию принципиально нелегитимной, склонны рассматривать своих противников как участников подрывного заговора. Большевистская идеология также диктовала, что капиталистические режимы не могут не замышлять свержения первого и единственного в мире рабоче-крестьянского государства. Они, может, и не готовили вооруженное вторжение, но их спецслужбы обязательно должны были тайно замышлять и проводить подрывную деятельность против Советской России изнутри.
ДВА ПЕРВЫХ руководителя ИНО проработали там в общей сложности всего восемнадцать месяцев. Первым руководителем внешней разведки стал Михаил Абрамович Трилиссер (фото), назначенный главой ИНО в 1922 году - несомненно, с личного одобрения Ленина. Еврей Трилиссер стал профессиональным революционером в 1901 году в возрасте всего восемнадцати лет. Как и Дзержинский, он провел большую часть своей ранней карьеры в изгнании или в царских тюрьмах. До Первой мировой войны он специализировался на выслеживании полицейских шпионов среди большевистских эмигрантов. Во время службы в ЧК в 1918 году он, по слухам, был пойман “бандитами” и повешен на дереве, но веревку вовремя перерубили красные и оживили его. В отличие от всех своих преемников, Трилиссер иногда выезжал за границу для встреч с агентами ИНО42. По крайней мере, до тех пор, пока Ленин не потерял трудоспособность из-за третьего инсульта в марте 1923 года, он продолжал проявлять активный интерес к отчетам ИНО, хотя его информировали не полностью. Он отметил, например, что несколько неточная информация, полученная в 1922 году от одного из немногих ранних британских источников ЧК, журналиста Артура Рэнсома (впоследствии известного как детский писатель), была “очень важной и, вероятно, в корне верной”43.
Первоочередными задачами зарубежных операций ИНО, утвержденными Лениным, были:
выявление на территории каждого государства контрреволюционных групп, действующих против Российской Социалистической Федеративной Советской Республики; тщательное изучение всех организаций, занимающихся шпионажем против нашей страны; выяснение политического курса каждого государства и его экономического положения; приобретение документальных материалов по всем перечисленным требованиям44.
Другими «Контрреволюционными группами», представлявшими наибольший интерес для Ленина и ЧК после гражданской войны, были остатки разбитых белых армий и украинские националисты. После того, как в конце 1920 года последние белые войска покинули российскую землю, у них не было реальных шансов бросить серьезный вызов большевистскому правлению. Однако Ленин так не считал. “Побитая армия, - заявлял он, - многому учится”. По его оценкам, в России насчитывалось от полутора до двух миллионов антибольшевистски настроенных эмигрантов:
Мы можем наблюдать, как они работают все вместе, независимо от их прежних политических партий… Они умело используют любую возможность, чтобы тем или иным способом напасть на Советскую Россию и разбить ее вдребезги… Эти контрреволюционные эмигранты очень хорошо информированы, прекрасно организованы и являются хорошими стратегами45.
Таким образом, в начале и середине 1920-х годов главной мишенью ИНО стали эмигранты-белогвардейцы, базировавшиеся в основном в Берлине, Париже и Варшаве, которые продолжали замышлять свержение большевистского режима - гораздо менее эффективно, чем предполагал Ленин.
Другая “контрреволюционная” угроза, которая больше всего беспокоила Ленина и большевистское руководство, исходила от украинских националистов, боровшихся как с красными, так и с белыми силами, в попытках завоевать свою независимость. Зимой 1920 года и весной 1921 года вся украинская глубинка восстала против большевистского правления. Даже после жестокого “усмирения” Украины Красной армией и ЧК партизанские отряды, укрывшиеся в Польше и Румынии, продолжали совершать трансграничные рейды46. Весной 1922 года ГПУ Украины получило разведданные о том, что украинское правительство в изгнании Симона Петлюры создало “партизанский штаб” под руководством генерала Юрко Тютюнника, который посылал тайных эмиссаров на Украину для создания националистического подполья47.
ГПУ было приказано не только собирать разведданные о белогвардейцах-эмигрантах и украинских националистах, но и проникать в их среду и дестабилизировать изнутри48. Стратегия против обоих противников была одинаковой - создать фиктивное антибольшевистское подполье под контролем ГПУ, которое можно было бы использовать для выманивания генерала Тютюнника и ведущих белых генералов обратно через границу. Первым шагом по возвращению Тютюнника на Украину (операция под кодовым названием CASE 39) стала поимка Заярного, одного из его офицеров “особого назначения”, который был задержан при переходе границы в 1922 году. Заярный был успешно перевербован ГПУ и направлен в штаб Тютюнника с фальшивыми сообщениями о том, что в Украине был создан подпольная Высшая военная рада (ВВР), которой теперь нужен был оперативный штаб под руководством Тютюнника для ведения войны против большевиков. Тютюнник был слишком осторожен, чтобы вернуться немедленно, но послал несколько эмиссаров, которые присутствовали на организованных собраниях ВВР, на которых переодетые в украинских националистов офицеры ГПУ рассказывали о быстром росте подпольной оппозиции большевикам и уверяли посланников в том, что срочно нуждаются в Тютюннике в качестве своего лидера. Как и Заярный, один из эмиссаров, Петр Стахов, близкий соратник Тютюнника, был завербован ГПУ и использовался как двойной агент. Попытки убедить самого Тютюнника вернуться в Украину наконец увенчались успехом 26 июня 1923 года 49. Тютюнник со своим телохранителем и помощниками прибыл в отдаленный хутор на румынском берегу Днестра, где его встретил Заярный, сообщив, что на другом берегу ждут представители Верховной Рады и Петр Стахов. В 11 часов вечера световой сигнал с украинского берега дал знать, что Тютюннику и его свите можно переходить реку. Все еще осторожничая, Тютюнник послал своего телохранителя убедиться, что для него не приготовлена ловушка. Стахов вернулся с телохранителем и успокоил Тютюнника. Согласно отчету ОГПУ, Тютюнник сказал ему: “Петр, я знаю тебя, а ты знаешь меня. Мы не обманем друг друга. ВВР - это фикция, не так ли?”. “Да нет же, - ответил Стахов. - Я знаю их всех, особенно тех, кто со мной [сегодня]. Ты знаешь, что можешь на меня положиться…”. Тютюнник сел в лодку вместе со Стаховым и переправился через Днестр. Как только он оказался в руках ОГПУ, видным украинским националистам за рубежом были разосланы письма, написанные Тютюнником или от его имени, в которых говорилось, что их борьба безнадежна и что он бесповоротно присоединился к советам. Через шесть лет он был казнен50.
ОПЕРАЦИИ ПРОТИВ белогвардейцев напоминали операции против украинских националистов. В 1922 году берлинская резидентура завербовала бывшего царского генерала Зеленина (фото) в качестве агента для проникновения в эмигрантское сообщество. В более позднем отчете ОГПУ утверждалось, возможно, с некоторым преувеличением, что Зеленин организовал “огромный раскол в рядах белых” и заставил большое количество офицеров отколоться от барона Петра Врангеля, последнего из белых генералов, потерпевшего поражение в гражданской войне.
Среди других “кротов” ОГПУ, получивших высокую оценку за свою работу по разложению белогвардейцев, были генерал Зайцев (слева) , бывший начальник штаба казачьего атамана А. И. Дутова, и бывший царский генерал Яхонтов, эмигрировавший в США51 (справа).
Однако наибольших успехов ОГПУ в борьбе с белогвардейцами добилось в двух тщательно продуманных операциях обмана под кодовыми названиями СИНДИКАТ и ТРЕСТ, в которых агенты-провокаторы использовались с фантазией52. СИНДИКАТ был направлен против человека, которого считали самым опасным из всех белогвардейцев: Бориса Савинкова (фото), бывшего террориста-эсера, занимавшего пост заместителя военного министра во временном правительстве, свергнутом в результате большевистской революции.
Уинстон Черчилль, среди прочих, был очарован его антибольшевистским пылом. “Когда все сказано и сделано, - писал позднее Черчилль, - и со всеми пятнами и помарками, немногие люди больше старались, больше отдавали, больше смели и больше страдали за русский народ (чем он)”. Во время русско-польской войны 1920 года Савинков в значительной степени отвечал за комплектование Русской народной армии, которая сражалась под польским командованием против Красной армии. В начале 1921 года он основал в Варшаве новую организацию, занимавшуюся свержением большевистского режима: Народный союз защиты Родины и свободы (НСЗРиС), который руководил агентурной сетью внутри Советской России для сбора разведданных о большевиках и планирования восстаний против режима.
Первый этап операции против Савинкова, “СИНДИКАТ-1”, успешно нейтрализовал агентурную сеть НСЗРиС с помощью “крота” ЧК в его организации. Сорок четыре ведущих члена НСЗРиС были выставлены на показательном процессе в Москве в августе 1921 года. СИНДИКАТ-2 был направлен на то, чтобы заманить Савинкова обратно в Россию для участия в новом показательном процессе и завершения деморализации его эмигрантских сторонников.
В засекреченных документах КГБ основная заслуга в проведении этой операции принадлежит начальнику контрразведывательного отдела ОГПУ Артуру Христиановичу Артузову, (фото), впоследствии главе ИНО, русскому сыну иммигранта, швейцарско-итальянского сыродела, которому помогали Андрей Павлович Федоров и Григорий Сергеевич Сыроежкин54. Хотя “СИНДИКАТ-2” умело использовал агентов-провокаторов, однако в записях КГБ не признается, насколько им помогала растущая склонность самого Савинкова к фантазиям. Во время визита в Лондон в конце 1921 года он голословно утверждал, что глава российской торговой делегации предложил ему войти в состав советского правительства. Савинков также утверждал, что Ллойд Джордж и его семья приветствовали его в Чекерсе песней “Боже, царя храни”; на самом деле эта песня была гимном, исполненным на валлийском языке валлийским хором на предрождественском празднике.
В июле 1923 года Федоров, выдавая себя за члена антибольшевистского подполья, посетил Савинкова в Париже, где тот разместил свой штаб после распада НСЗРиС, и убедил его отправить своего адъютанта, полковника Сергея Павловского, обратно в Россию вместе с Федоровым для секретных переговоров с несуществующим подпольем. В Москве Павловский был сдан ОГПУ и использован для того, чтобы заманить самого Савинкова в Россию для дальнейших переговоров. 15 августа Савинков пересек российскую границу с несколькими своими сторонниками и попал прямо в ловушку ОГПУ. Под допросами ОГПУ сопротивление Савинкова быстро прекратилось. На показательном суде 27 августа Савинков сделал чистосердечное признание в своих контрреволюционных грехах:
«Я безусловно признаю Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, который прошел весь путь этой кровавой тяжелой борьбы против вас, я, кто доказывал вашу несостоятельность, как никто другой, я говорю ему - если ты русский, если ты любишь свой народ, ты низко поклонишься рабоче-крестьянской власти и признаешь ее безоговорочно».
Обман Савинкова продолжался и после того, как он был приговорен к пятнадцати годам лишения свободы. Он не знал, что его сокамерник, В. И. Сперанский, был офицером ОГПУ, впоследствии получившим повышение за то, что ему удалось войти в доверие к Савинкову и тайно допрашивать его в течение восьми месяцев56.
Савинков недолго пережил окончательный доклад Сперанского о нем. В документах КГБ нет никаких современных записей о том, как он встретил свою смерть. Согласно неправдоподобной современной версии событий СВР, Савинков упал или выпрыгнул из окна верхнего этажа после «дружеской попойки с группой чекистов» - несмотря на героическую попытку Григория Сыроежкина (фото) спасти его57. Более вероятно, что Сыроежкин помог ему выпасть из окна58.