(no subject)
Если что-то и должно звучать в день победы, кроме пропахших порохом песен, то - симфонический оркестр, 4 симфония Чайковского и концерт Брамса с солистом-скрипачом Венгеровым. Кроме этого, все должно замолчать: те, кто вбрасывают эти злосчастные ленточки в каждый кадр; те, кто шумно это ругают; тот, кто безразличен и тот, кто нет - это, кажется, единственный в году день и единственный праздник, в котором сопричастность образуется до-: до встречи, до взгляда, до слова - она уже есть, не требуется ничего для ее выражения, все и так знают, все и так чтут, все и так счастливы. Счастья больше, когда Венгеров эмоционально исполняет, кажется, стонущего Брамса (с тех пор как прочла «Пианистку» Елинек, Брамс неразрывно связан с образом улиток и слизи), потом - Баха, а после, уже почти попрощавшись, хватает в руки палочку дирижера и оркестр берет второе дыхание. Есть в этом что-то поразительное, в основном то, что музыка рождается и тут же погибает, но почему-то никто и не думает, что ее нужно спасать - в этом случае Венгеров сразу в двух вариантах ее и создал и уничтожил.