Немного о «церковности»
Небольшое размышление по поводу и без повода:
«Церковный» человек значит такой человек, который живет жизнью Церкви во всех аспектах, у которого нет каких-то сторон, которые составляют его «другую жизнь» и в этом смысле он цельный, внутренне непротиворечивый. Церковные люди со стороны сразу опознают других церковных людей - по языку, по внешнему виду, по намекам и шуткам, - по всему, потому что цельность способа бытия отображается на всем (кстати, юбка до земли, четки, военные сапоги, борода и т.п. - еще не признак церковности). Церковный, значит, воцерковившийся, т.е. такой, который преодолел наивность только что пришедшего в Церковь, романтизм и максимализм неофита, уныние и слабость новоначального (это все разные стадии), безразличие и рутину, свойственную средне-воцерковленному, и созрел, обретя в Церкви твердую почву под ногами. Созревание - это возвращение к самому себе в каком-то новом качестве, нерушимая и ясная вера, появление особого «церковного» вкуса и чутья, и главное - совершенно новое отношение к Богу, отношение, в котором проявляется чувство близости, беспредельного доверия и любви к Нему, невозможность представить себя вне храма, вне Церкви.
Это не значит, конечно, что человек становится святым и безгрешным: часто путают понятия «церковный» и «христианский», вследствие чего возникают недоразумения. Но это не одно и то же. Можно поступать по-христиански, но быть совершенно незрелым церковно (неофиты все такие), но, с другой стороны, церковность - не в безгрешности. Она - в смене перспективы, в трансформации сознания, происходящей от того, что с Церковью человек начинает ощущать едва ли не кровную связь.
Новоначальный (или неофит) обычно ревностны и вследствие этого часто нетерпимы к другим. Но когда долго живешь в Церкви, появляется снисхождение к строптивым и согрешающим, понимание того, что они сами страдают от этого больше всех остальных. И еще начинаешь по-другому относиться к людям, действующим во вред Церкви, будь то внешние или внутренние ее враги: вместо неофитской ревности и желания бороться за «правду», вспоминаешь о «едином на потребу» и испытываешь спокойствие, растворенное глубоким внутренним убеждением (знанием), что Церкви в принципе ничто не может повредить.
И последнее. Многие люди, считающие себя верующими, посещающие богослужения и регулярно причащающиеся, остаются тем не менее нецерковными. Как объяснить этот феномен? Может быть в таком случае человек остается на поверхности, не слишком углубляясь в «церковность», потому что оберегает свою «свободу», свою «идентичность», намерение управлять своей жизнью самостоятельно? Может быть, для него остается «важной» какая-то другая жизнь, привлекающая его, но по какой-то причине не соприкасающаяся с его жизнью в Церкви? Бог не любит тех, кто взяв плуг, оглядывается назад: такие люди могут всю жизнь считать себя христианами, но никогда не станут ими, потому что оставляют для себя какое-то «свободное пространство», какой-то резерв, какую-то недоговоренность. Это как в объяснении с любимым: «Давай поживем вместе, но расписываться пока не будем, вдруг у нас ничего не получится?». Многие люди, сами того не понимая, вступают в такие отношения с Богом, словно говорят: «Знаешь, Ты очень хороший, интересный и духовный. Давай я побуду верующим и посмотрю, что Ты мне можешь дать и будешь ли Ты действовать в моих интересах (а я сам пока в Твоих интересах действовать не намерен). Но если я увижу, что наши интересы расходятся, то уж извини». Человек может всю жизнь думать, что его интересы никак не расходятся с Божиими, но Бога такая постановка вопроса не устраивает. Бог наш есть Бог ревнитель (Исх. 20, 5), и Он требует все наше сердце целиком. И получается парадокс: нецерковный человек может быть хорошим, но сердце Его не у Бога, поэтому для Бога он чужд и неинтересен, а церковный человек может быть плохим и грешным, но сердце его все-таки принадлежит только Богу, поэтому и Бог его не оставляет, но считает Своим. И еще я заметил (это просто наблюдение, я не знаю, как его объяснить), что труднее всего придти к Богу людям творческих профессий: художникам, литераторам, актерам, режиссерам и т.п. С чем это связано? Может быть, с тем, что их сердце уже принадлежит чему-то? И может такое творчество тоже нуждается в воцерковлении (если это возможно), а иначе оно остается чадом прелюбодеяния?
«Церковный» человек значит такой человек, который живет жизнью Церкви во всех аспектах, у которого нет каких-то сторон, которые составляют его «другую жизнь» и в этом смысле он цельный, внутренне непротиворечивый. Церковные люди со стороны сразу опознают других церковных людей - по языку, по внешнему виду, по намекам и шуткам, - по всему, потому что цельность способа бытия отображается на всем (кстати, юбка до земли, четки, военные сапоги, борода и т.п. - еще не признак церковности). Церковный, значит, воцерковившийся, т.е. такой, который преодолел наивность только что пришедшего в Церковь, романтизм и максимализм неофита, уныние и слабость новоначального (это все разные стадии), безразличие и рутину, свойственную средне-воцерковленному, и созрел, обретя в Церкви твердую почву под ногами. Созревание - это возвращение к самому себе в каком-то новом качестве, нерушимая и ясная вера, появление особого «церковного» вкуса и чутья, и главное - совершенно новое отношение к Богу, отношение, в котором проявляется чувство близости, беспредельного доверия и любви к Нему, невозможность представить себя вне храма, вне Церкви.
Это не значит, конечно, что человек становится святым и безгрешным: часто путают понятия «церковный» и «христианский», вследствие чего возникают недоразумения. Но это не одно и то же. Можно поступать по-христиански, но быть совершенно незрелым церковно (неофиты все такие), но, с другой стороны, церковность - не в безгрешности. Она - в смене перспективы, в трансформации сознания, происходящей от того, что с Церковью человек начинает ощущать едва ли не кровную связь.
Новоначальный (или неофит) обычно ревностны и вследствие этого часто нетерпимы к другим. Но когда долго живешь в Церкви, появляется снисхождение к строптивым и согрешающим, понимание того, что они сами страдают от этого больше всех остальных. И еще начинаешь по-другому относиться к людям, действующим во вред Церкви, будь то внешние или внутренние ее враги: вместо неофитской ревности и желания бороться за «правду», вспоминаешь о «едином на потребу» и испытываешь спокойствие, растворенное глубоким внутренним убеждением (знанием), что Церкви в принципе ничто не может повредить.
И последнее. Многие люди, считающие себя верующими, посещающие богослужения и регулярно причащающиеся, остаются тем не менее нецерковными. Как объяснить этот феномен? Может быть в таком случае человек остается на поверхности, не слишком углубляясь в «церковность», потому что оберегает свою «свободу», свою «идентичность», намерение управлять своей жизнью самостоятельно? Может быть, для него остается «важной» какая-то другая жизнь, привлекающая его, но по какой-то причине не соприкасающаяся с его жизнью в Церкви? Бог не любит тех, кто взяв плуг, оглядывается назад: такие люди могут всю жизнь считать себя христианами, но никогда не станут ими, потому что оставляют для себя какое-то «свободное пространство», какой-то резерв, какую-то недоговоренность. Это как в объяснении с любимым: «Давай поживем вместе, но расписываться пока не будем, вдруг у нас ничего не получится?». Многие люди, сами того не понимая, вступают в такие отношения с Богом, словно говорят: «Знаешь, Ты очень хороший, интересный и духовный. Давай я побуду верующим и посмотрю, что Ты мне можешь дать и будешь ли Ты действовать в моих интересах (а я сам пока в Твоих интересах действовать не намерен). Но если я увижу, что наши интересы расходятся, то уж извини». Человек может всю жизнь думать, что его интересы никак не расходятся с Божиими, но Бога такая постановка вопроса не устраивает. Бог наш есть Бог ревнитель (Исх. 20, 5), и Он требует все наше сердце целиком. И получается парадокс: нецерковный человек может быть хорошим, но сердце Его не у Бога, поэтому для Бога он чужд и неинтересен, а церковный человек может быть плохим и грешным, но сердце его все-таки принадлежит только Богу, поэтому и Бог его не оставляет, но считает Своим. И еще я заметил (это просто наблюдение, я не знаю, как его объяснить), что труднее всего придти к Богу людям творческих профессий: художникам, литераторам, актерам, режиссерам и т.п. С чем это связано? Может быть, с тем, что их сердце уже принадлежит чему-то? И может такое творчество тоже нуждается в воцерковлении (если это возможно), а иначе оно остается чадом прелюбодеяния?