подруги дней моих суровых
этот фанфик, конечно, имеет непосредственное отношение к некоторым дням рождениям, но является посвящением, а не подарком. поэтому читать можно вне зависимости от времени их «наступления».
Иногда малышку Кэролайн звали в особенные гости. Снаряжаться для таких выходов приходилось по нескольку часов. В «Поместье рабов» были налажены дипломатические отношения со многими эпохами и культурами. Но никакие балы и приемы прошлых веков не могли сравниться с визитами вглубь тысячелетий. Шутка ли - колыбель цивилизации, буквально святая святых, да к тому же божественное присутствие... На этот случай в саду можно было сорвать лавровые ветви, потом оставалось только обернуться нарядной простыней и, схватив первый попавшийся треножник, вознестись на Олимп или на Парнас.
На Парнасе, понятное дело, всегда гостить приятнее - атмосфера расслабленная, все-таки боги творческие, церемоний не любят, с Вакхом друзья закадычные. Аполлон, тот, конечно, с олимпийскими замашками, важно расхаживает в отдалении, делая вид, что совершенно ничем не интересуется, так только лишь от скуки поглядывает - ведь эти все материалисты да позитивисты утилитарными своими занятиями буквально почву из под ног выбивают, вот и бездельничает Златокудрый. Ну да и бог с ним. Как и с его музами - их, видите ли, сам Пушкин в чернильницах купал и Гомер в путешествия с собой таскал - так теперь и к ним только на Пегасе изволь подъезжать. Другое дело обитатели помладше и поскромнее, с ними всегда можно было пару кубков нектара пропустить за приятной беседой. Особенно же любила Кэролайн гостить у трех Граций.
Художники Возрождения, надо сказать на счет Граций, а точнее Харит, сильно заблуждались. Увидели на какой-то греческой вазе трех голых женщин и давай перерисовывать, причем всех почему-то одинаковыми любили рисовать. Вовсе они не были похожи друг на друга как три капли воды, хоть так и принято считать. Что все три - красавицы, правда, а все остальное - враки.
Первая - Аглая, была вроде немного пониже других ростом, но, может, это только казалось. Она всегда как-нибудь умела так голову повернуть изящно, что просто дух захватывало. Однако это не пустое кокетство, если присмотреться - увидишь, как в глазах её искорки прыгают, но не озорные, а серьезные какие-то. Тут уж совсем не оторваться. Туника её была с миртовым узором, такой неяркий, скромный, словно выгоревший на солнце рисунок. Настроение у Аглаи было непостоянное, вот только что она от души смеялась над историями забредшего на огонек фавна, а тут же хмурится - был у неё среди младших богов фаворит один, так тот фавн ненароком и про него фривольный анекдот рассказать решил. Она на него посмотрела быстро, но пристально, сказала что-то тихо, почти прошептала, глаза сверкают, брови хмурятся - он и дал стрекача в ближайшую рощу. Очень любила она грустных смертных поэтов, бледных и тонких, как травинки. Выраженные в их стихах чувства были одновременно и стихией, и средой обитания, и покровительницами Аглаи. Все что ни происходило в её мятежной по природе своей душе было просто воплощением чувства, как способности богов и людей реагировать на мир. Любовь и ревность, отчаяние и эйфория, обида и прощение, должно быть, постоянно вели борьбу за власть над природой где-то внутри неё.
- Ты, Аглая, глупости говоришь - Кэролайн двумя руками держала кубок с нектаром, уютно, по-домашнему, устроившись на камне - не может быть, чтобы он какую-то замухрышку нимфу посчитал первой красавицей.
- Я вчера со злости даже на пир к олимпийцам не пошла.
- Вот, так и сидишь тут безвылазно. Чем же ты занимаешься? Ты Зевсу отчет о сиянии и блеске, пролитом на землю за второе полугодие, сдала?
- Да это ерунда, вот ты послушай, - Аглая уже давно приготовила какой-то свиток - что один пиит написал.
Пока Грация читала стихи, Кэролайн думала, что любое произведение, прочитанное этим голосом, строчки, освещенные этим взглядом, приобретают новый смысл. И хоть вкуса к лирической поэзии у Кэролайн не было, иногда только благодаря бесчисленным цитатам, которые градом сыпались в их беседах с Аглаей, ей хоть на миг удавалось уловить то женственное, субъективное, нематериальное начало, которое лежит в основе не только поэзии, но и любви как таковой.
Вторая Грация - Талия - своим внутренним изяществом и женственностью была похожа на Аглаю. Но в отличии от меланхоличного бездействия последней, Талия находилась в постоянном движении, танце. Даже если она просто сидела напротив тебя, приятное ощущение её физической близости создавало впечатление постоянной смены положений. Талия очень чутко ловила запахи, и обычно не обращающая на них внимания Кэролайн начинала чувствовать их вместе с нею. Цветущая, благоухающая Талия, её хотелось обнять, обвить руками, именно обвить, но ни в коем случае не «стиснуть» в объятиях. Дотронуться до неё рукой, провести ладонью по тунике с вышитыми на ней аккуратными розами, ощутить под подушечкой пальца рельефность золотых нитей. Талия обладала талантом преображать вещи, которые она носила. Туника её сияла так, словно сошла с подиума домов высокой моды нашего века, впитав в себя лучи софитов и восхищенные взгляды. А главное - происходило это, казалось, только лишь благодаря тому, что она соприкасается с телом прекрасной Грации. А как она умеет слушать! Кэролайн, готовая временами разразиться просто непомерных масштабов монологами, в беседах с Талией умудрялась не только всласть наговорится, но остудить, умерить свой пыл, усмирить вырывающиеся на волю слова. Ответные реплики и вопросы Талии всегда удерживали разговор в надлежащем русле.
- Ничего, что я это рассказываю? - Кэролайн и Талия сидели на какой-то странной садовой изгороди, непонятно как приспособленной для этого занятия.
- Я же давно все знала, но то, что ты сама в этом признаешься, это даже приятно. - на слегка тронутом загаром лице Грации появилось робкое смущение - глаза скользнули куда-то вниз, густые ресницы порхнули и замерли.
- А помнишь, тогда ночью, мы сочинили какой-то страшный заговор? - Кэролайн заговорила уже о другом персонаже - Мы тогда насчитали какое-то бесконечное количество его поклонниц, гетер и даже весталок.
- Как здорово, что истинная суть заговора осталась тайной даже для нас - кто произнес эту фразу, Кэролайн уже не помнит, но на поляну к тому времени вышли Орфей со свитой и - тут уже не было никаких сомнений - первая танцевать начала именно Талия.
Та тонкость, которую Аглая ощущала в чувствах, Талия - в движениях и запахах, третья Грация - Эфрозина - легко улавливала и воплощала в эмоциях. Её безусловно прекрасный облик, развивающаяся туника с молодыми лилиями привлекали к себе внимание не сразу. Первое, что Кэролайн замечала в Эфрозине, было её лицо, а точнее - его выражение. Слово «мимика» казалось слишком бедным отражением того, что открывалось взгляду при виде радующейся встрече Третьей Грации. Однако в следующую секунду становилось понятно, что настроение создается всеми подвластными Эфрозине средствами - движением и жестом, произносимыми в этот момент словами, их интонацией. При этом в ней была какая-то своеобразная эмоциональная обстоятельность - ни одна из бурных эмоций не казалась лишней; преувеличенной - пожалуй, но всегда к месту. В этой Грации была особая мудрость, мудрость неожиданно практическая для небожительницы, которая органично соседствовала с детским, звонким смехом и непобедимой энергией. Все движения и действия Эфрозины происходили от идей и впечатлений, поэтому физическая их составляющая уходила на второй план.
- Я научилась играть с огнем, пришлось немного подурачить Прометея, но он свыкся - лицо Эфрозины озарила в довольная улыбка, она уже видела фейерверки, взрывающиеся над Олимпом.
- О, не забудьте позвать меня на ближайшее извержение Везувия. Но мы что-то оторвались от нашей сегодняшней миссии. Ещё нектару?
- Да, пожалуй, стоит продолжить - кивнула Грация.
- Ах, уважаемая, вы только посмотрите - Кэролайн и Эфрозина сидели, свесив ноги парнасского уступа - какая нелепая тога у того афинянина.
- Сегодня смертные какие-то блеклые, даже и не похохочешь над ними особо. Вот, кстати, Кэролайн, нужно ознакомить тебя с новой концепцией порабощения мира, которая пришла к нам на досуге…
А на самом деле Кэролайн ходила ко всем трем Грациям просто чтобы посплетничать.
Иногда малышку Кэролайн звали в особенные гости. Снаряжаться для таких выходов приходилось по нескольку часов. В «Поместье рабов» были налажены дипломатические отношения со многими эпохами и культурами. Но никакие балы и приемы прошлых веков не могли сравниться с визитами вглубь тысячелетий. Шутка ли - колыбель цивилизации, буквально святая святых, да к тому же божественное присутствие... На этот случай в саду можно было сорвать лавровые ветви, потом оставалось только обернуться нарядной простыней и, схватив первый попавшийся треножник, вознестись на Олимп или на Парнас.
На Парнасе, понятное дело, всегда гостить приятнее - атмосфера расслабленная, все-таки боги творческие, церемоний не любят, с Вакхом друзья закадычные. Аполлон, тот, конечно, с олимпийскими замашками, важно расхаживает в отдалении, делая вид, что совершенно ничем не интересуется, так только лишь от скуки поглядывает - ведь эти все материалисты да позитивисты утилитарными своими занятиями буквально почву из под ног выбивают, вот и бездельничает Златокудрый. Ну да и бог с ним. Как и с его музами - их, видите ли, сам Пушкин в чернильницах купал и Гомер в путешествия с собой таскал - так теперь и к ним только на Пегасе изволь подъезжать. Другое дело обитатели помладше и поскромнее, с ними всегда можно было пару кубков нектара пропустить за приятной беседой. Особенно же любила Кэролайн гостить у трех Граций.
Художники Возрождения, надо сказать на счет Граций, а точнее Харит, сильно заблуждались. Увидели на какой-то греческой вазе трех голых женщин и давай перерисовывать, причем всех почему-то одинаковыми любили рисовать. Вовсе они не были похожи друг на друга как три капли воды, хоть так и принято считать. Что все три - красавицы, правда, а все остальное - враки.
Первая - Аглая, была вроде немного пониже других ростом, но, может, это только казалось. Она всегда как-нибудь умела так голову повернуть изящно, что просто дух захватывало. Однако это не пустое кокетство, если присмотреться - увидишь, как в глазах её искорки прыгают, но не озорные, а серьезные какие-то. Тут уж совсем не оторваться. Туника её была с миртовым узором, такой неяркий, скромный, словно выгоревший на солнце рисунок. Настроение у Аглаи было непостоянное, вот только что она от души смеялась над историями забредшего на огонек фавна, а тут же хмурится - был у неё среди младших богов фаворит один, так тот фавн ненароком и про него фривольный анекдот рассказать решил. Она на него посмотрела быстро, но пристально, сказала что-то тихо, почти прошептала, глаза сверкают, брови хмурятся - он и дал стрекача в ближайшую рощу. Очень любила она грустных смертных поэтов, бледных и тонких, как травинки. Выраженные в их стихах чувства были одновременно и стихией, и средой обитания, и покровительницами Аглаи. Все что ни происходило в её мятежной по природе своей душе было просто воплощением чувства, как способности богов и людей реагировать на мир. Любовь и ревность, отчаяние и эйфория, обида и прощение, должно быть, постоянно вели борьбу за власть над природой где-то внутри неё.
- Ты, Аглая, глупости говоришь - Кэролайн двумя руками держала кубок с нектаром, уютно, по-домашнему, устроившись на камне - не может быть, чтобы он какую-то замухрышку нимфу посчитал первой красавицей.
- Я вчера со злости даже на пир к олимпийцам не пошла.
- Вот, так и сидишь тут безвылазно. Чем же ты занимаешься? Ты Зевсу отчет о сиянии и блеске, пролитом на землю за второе полугодие, сдала?
- Да это ерунда, вот ты послушай, - Аглая уже давно приготовила какой-то свиток - что один пиит написал.
Пока Грация читала стихи, Кэролайн думала, что любое произведение, прочитанное этим голосом, строчки, освещенные этим взглядом, приобретают новый смысл. И хоть вкуса к лирической поэзии у Кэролайн не было, иногда только благодаря бесчисленным цитатам, которые градом сыпались в их беседах с Аглаей, ей хоть на миг удавалось уловить то женственное, субъективное, нематериальное начало, которое лежит в основе не только поэзии, но и любви как таковой.
Вторая Грация - Талия - своим внутренним изяществом и женственностью была похожа на Аглаю. Но в отличии от меланхоличного бездействия последней, Талия находилась в постоянном движении, танце. Даже если она просто сидела напротив тебя, приятное ощущение её физической близости создавало впечатление постоянной смены положений. Талия очень чутко ловила запахи, и обычно не обращающая на них внимания Кэролайн начинала чувствовать их вместе с нею. Цветущая, благоухающая Талия, её хотелось обнять, обвить руками, именно обвить, но ни в коем случае не «стиснуть» в объятиях. Дотронуться до неё рукой, провести ладонью по тунике с вышитыми на ней аккуратными розами, ощутить под подушечкой пальца рельефность золотых нитей. Талия обладала талантом преображать вещи, которые она носила. Туника её сияла так, словно сошла с подиума домов высокой моды нашего века, впитав в себя лучи софитов и восхищенные взгляды. А главное - происходило это, казалось, только лишь благодаря тому, что она соприкасается с телом прекрасной Грации. А как она умеет слушать! Кэролайн, готовая временами разразиться просто непомерных масштабов монологами, в беседах с Талией умудрялась не только всласть наговорится, но остудить, умерить свой пыл, усмирить вырывающиеся на волю слова. Ответные реплики и вопросы Талии всегда удерживали разговор в надлежащем русле.
- Ничего, что я это рассказываю? - Кэролайн и Талия сидели на какой-то странной садовой изгороди, непонятно как приспособленной для этого занятия.
- Я же давно все знала, но то, что ты сама в этом признаешься, это даже приятно. - на слегка тронутом загаром лице Грации появилось робкое смущение - глаза скользнули куда-то вниз, густые ресницы порхнули и замерли.
- А помнишь, тогда ночью, мы сочинили какой-то страшный заговор? - Кэролайн заговорила уже о другом персонаже - Мы тогда насчитали какое-то бесконечное количество его поклонниц, гетер и даже весталок.
- Как здорово, что истинная суть заговора осталась тайной даже для нас - кто произнес эту фразу, Кэролайн уже не помнит, но на поляну к тому времени вышли Орфей со свитой и - тут уже не было никаких сомнений - первая танцевать начала именно Талия.
Та тонкость, которую Аглая ощущала в чувствах, Талия - в движениях и запахах, третья Грация - Эфрозина - легко улавливала и воплощала в эмоциях. Её безусловно прекрасный облик, развивающаяся туника с молодыми лилиями привлекали к себе внимание не сразу. Первое, что Кэролайн замечала в Эфрозине, было её лицо, а точнее - его выражение. Слово «мимика» казалось слишком бедным отражением того, что открывалось взгляду при виде радующейся встрече Третьей Грации. Однако в следующую секунду становилось понятно, что настроение создается всеми подвластными Эфрозине средствами - движением и жестом, произносимыми в этот момент словами, их интонацией. При этом в ней была какая-то своеобразная эмоциональная обстоятельность - ни одна из бурных эмоций не казалась лишней; преувеличенной - пожалуй, но всегда к месту. В этой Грации была особая мудрость, мудрость неожиданно практическая для небожительницы, которая органично соседствовала с детским, звонким смехом и непобедимой энергией. Все движения и действия Эфрозины происходили от идей и впечатлений, поэтому физическая их составляющая уходила на второй план.
- Я научилась играть с огнем, пришлось немного подурачить Прометея, но он свыкся - лицо Эфрозины озарила в довольная улыбка, она уже видела фейерверки, взрывающиеся над Олимпом.
- О, не забудьте позвать меня на ближайшее извержение Везувия. Но мы что-то оторвались от нашей сегодняшней миссии. Ещё нектару?
- Да, пожалуй, стоит продолжить - кивнула Грация.
- Ах, уважаемая, вы только посмотрите - Кэролайн и Эфрозина сидели, свесив ноги парнасского уступа - какая нелепая тога у того афинянина.
- Сегодня смертные какие-то блеклые, даже и не похохочешь над ними особо. Вот, кстати, Кэролайн, нужно ознакомить тебя с новой концепцией порабощения мира, которая пришла к нам на досуге…
А на самом деле Кэролайн ходила ко всем трем Грациям просто чтобы посплетничать.