МОСТИК
Мы вылетели на гребень оврага.
Вниз уходила прямая узкая тропинка. На краю мы задержались лишь на долю секунды, которой хватило, чтобы папа принял решение и успел мне сказать: «Держись!». Я послушно вцепился в середину руля. Мы ринулись вниз. Засвистел в ушах тугой воздух.
Эти несколько мгновений почти свободного полета я запомнил на всю жизнь.
Папа сказал «держись!» - значит, надо держаться. Я даже испугаться не успел. Страх, наверно, ушел во внимание. Мы неслись к бетонному мостику, который был перекинут через овраг, метрах в двадцати (или больше? но не меньше!) над его дном.
Был благодатный украинский вечер. Жара спала, но все еще продолжала обволакивать теплом. Прохлада только-только начинала проникать воздух тонкими струйками.
По синему необъятному небу гуляли облака цвета сливок. Лучи солнца не жарили, а заливали всю картину мягким румянцем. На том склоне стояла женщина с козой. Она обернулась и смотрела на нас, прикрыв ладонью глаза козырьком.
Тропинка была не идеально ровная, конечно. Руль подрагивал в папиных руках, когда колесо попадало на маленькие кочки. Но я видел, как точно и уверенно он ведет велосипед, и почти не боялся. Разве с папой может быть страшно? Страшно было ему, он мне потом рассказывал. Женщина с козой что-то нам кричала, но мы не слышали.
Мы промчались по мостику, шириной метра в два. Среди бетонных пупырышков поблескивали мелкие осколки стекла и маленькие серые камушки. Я успел подумать: «А вдруг наедем, шина лопнет…»
По краям из бетона, там, где должны быть перила, торчали железные ушки.
«…Наедем», - мелькнуло у меня в голове. Мелькнуло и улетело вместе с ветром, свистящим в ушах.
Внизу, на дне оврага, текла блестящим зеркалом речка. Там ходили коровы. Тогда мне показалось, что они так далеко, как будто мы летим на самолете.
Нас вынесло на другую сторону и взметнуло вверх по такой же тропинке, с какой мчались вниз. Папа поздоровался с женщиной. Но та, оказывается, с самого начала ругала его на чем свет стоит: «шо цээ он робыт!», себя не жалко, дак хоть бы «дытыну» пожалел и так далее.
Папа что-то сконфуженно бормотал и ошалело улыбался. И я тоже, наверно, улыбался. Сердце колотилось страшно. Мы остановились и посмотрели назад.
«Видишь, - показал он мне на речку и коров, - мы бы могли быть там».
Я потом много раз пытался представить себе, как мы падаем на коровьи рога.
Спустя пару дней мы с ним повстречали на одной из улиц села похоронную процессию. Впереди ехал грузовик, за ним шел оркестр, а за оркестром шагала небольшая группа людей. Было пасмурно, шел мелкий обложной дождь.
Папа остановил велосипед, - я, конечно, на раме - и показал:
«Смотри, и мы с тобой могли быть там. А мать бы шлааа за нами… ээхх.»
Как всегда в таких случаях, он не договорил, и мне было предоставлено самому достраивать эту печальную до слез картину.
Потом он всю жизнь сокрушался: ну зачем было идти на такой глупый риск?
А я все время говорил: «Пап, это было здорово!»
И, как наяву, представлял себе узкий бетонный мостик в пупырышках, стеклах и камушках. Я был бы не я без этого сумасшедшего спуска.