"О НАБЛЮДАТЕЛЯХ: ЭРОТИЧЕСКАЯ АПОЛОГИЯ"
О НАБЛЮДАТЕЛЯХ: ЭРОТИЧЕСКАЯ АПОЛОГИЯ
Из моей книги 2018 года "Ясность и радость". Будет переиздание. Книга посвящена Анне.
Начнем с того, что кроме «этой» повседневно знакомой жизни, есть другая жизнь, единственно и ради нее «это все и делается». Жизнь, оправдывающая и обосновывающая собственным сбыванием события, которые происходят в «этой», внешне наблюдаемой и доступной каждому поблизости проходящему - посмотреть, оценить, приметить - жизни. Жизнь «там» - и жизнь здесь, или «снаружи». Назовем эту первую «мифической жизнью». Она со-полагаема жизни вещественной («материальной»).
Задача философии - это, конечно, выяснять обстоятельства мифической жизни, и ничего более этого. Ничего бòльшего и не нужно: жизнь, схлопнутая до того, что остается, если мифическое из нее выдавлено («вычтено») - без остатка измеряема. С ней и без философии управишься. Философия не для этого.
Любовь - достойная философии загадка; она тоже из мифического, дополнительного, необязательного, неважного, ненужного. Для нее, что ли?..
…Вот живешь себе... Но ты при том еще и мифическое существо. С другой кожей и другим почерком. И человеческая жизнь - она же вся там, там - «на самом деле», и кому нужна жизнь без ее мифа?
У мифа твоей жизни есть имя, его можно узнать и назвать.Добро, если он не высмотрен весь до конца в чужом фильме/сочинении/фантазме/сне. Однажды узнанный, уже миф живет тобой. Тогда появляется второй уровень. Лет с шестнадцати, в основном; но у кого-то и вся жизнь мимо (но о тех не речем). Мифологический мир вырастает из сказочного мира детства…Это миф, который твоя плоть - вот он виден другому. Есть надежда: он виден другому! (Я не знаю, как это доказать, однако же, иначе не было бы любви, определению которой посвящено это рассуждение). Так вот этот другой или другая - свидетели. Не для поиска ли свидетеля, «достойного интерпретатора» - всего «этого», всего неизбежного фона твоей повседневной жизни (то больший, то меньший) - устроены эти стратегические игры поисков, узнаваний, сравнений, отрицаний, признаний, ожиданий, сомнений, прочих радостей любовного театра? Как будто подводная часть важных событий разворачивается с ориентиром на появление наблюдателя. Или они заранее так кем-то ориентированы для нас. И можно прочертить это направление, придавая смысл как будто бы маетной (около)эротической суете/деятельности.
Наблюдатель будто бы избран(а) для созерцания. Он(а) не только видит твой миф, он/она видит красоту его исполнения. Красоту игры. Это может быть парадоксом. Твой миф ведь просвечивает сквозь детали, эпизоды, особенности твоей жизни - а кто же видит их, во-первых, сцепленными одна с другой причинными связками и аналогиями, во-вторых, видит их под «правильным» - открывающим глаза углом? Детали эти могут быть омерзительными. Бывают же пугающие мифы с гнетущими даже в пересказе жизненными деталями. От непривлекательных алкогольно-сексуальных дебошей до продажи ну хоть что ли Родины, с вариациями в сторону плохого характера и т. п. Не надо гениальности! Достаточно не больше чем играть свой миф, его вообще не выбирают. Игра пошла - и тут уж какие декорации случатся, какие позы придется принять… Но все это уже не важно - когда есть наблюдатель. Если случился наблюдатель.
Можно было бы думать, что миф и становится мифом «вполне» - когда есть наблюдатель (читатель, пре-следователь). Когда есть наблюдатель. Возможно, существуют мифы, для которых нет наблюдателя. Я сам о таких мифах могу судить только как о каком-то романе: его можно себе представить-вообразить, значит, можно написать, нет никакого запрета, но уж я писать не буду, у меня другой роман (мой миф - он с «наблюдателем», это просто самый настоящий театр, да). - Это кастанедианские мифы.
Также соблазнительно думать, что Там, учётными службами высшей инстанции, учитывается все, а не только мера приближения к идеалу (как думать принято); что там обращают внимание именно на красоту игры и жеста, на тщательность, искренность исполнения «своего»; жизненное творчество; если же кого-то «занесло» - важно, чтобы это было в русле мифа; это и отличает лицо от другого. Но можно ли знать, что и как решается Там? Вот, в борхесовских «Богословах»: «в раю Аврелиан узнал, что для непостижимого божества он и Иоанн Паннонский (ортодокс и еретик, ненавидящий и ненавидимый, обвинитель и жертва) были одной и той же личностью». Трезвый конец истории. Эти двое исполнили-доиграли свои мифические сценарии - один другого отправил на костер по правим их игры в «настоящее» - и Там-то и оказались одним, одной личностью для того, кого можно назвать Предельным Наблюдателем. Но не лучше ли судить о нем по, так сказать, промежуточным наблюдателям - любящим людям, которые могут видеть то, что есть мы на самом деле. За что им такое: в силу ли иных заслуг, по способности ли занять правильное место, откуда видно То Самое (т. е. расположиться под правильным углом), или же в силу других дополнительных возможностей?.. Тайна.
Итак: жизнь до-случается под взглядом наблюдателя. В принципе, достаточно взгляда и слуха - ничего общего не имеющих с Другим из критической теории. Это дружба. Дальше можно представить себе ситуацию, когда отношения с любящим другим оформляются чувственным желанием. Когда в отношениях с наблюдателем ты действуешь как существо рода. И она/он отвечает как родовое существо, или не-до-отвечает (давно замечено, что не ответить «вообще» - не возможно).
Желание связывает - но это еще отношения «здесь», не в мифическом слое; здесь, где так или иначе неподалеку постель (без оттенков разврата, просто как онтологическое условие здешних событий); свидетельство восполняет и достраивает эту связь «там»; связь существ родовых (семейных агентов; здесь деторождение - это дополнительный мировой закон) - всегда заменимых с их типичными телами - достраивается отношениями со-свидетельства мифических единичных существ. Вот почему родители и дети с их несомненной любовью не могут быть полноценными свидетелями ( - слишком много в них от рода с его законами, откровенно безразличными к красоте законами и опасением эротизма - слишком изменчивого, чтобы ставить на него.
…Мне видится старый фильм, пресловутая рас-сказка про двух убийц и негодяев, его и её. Им не вернуться, они рассматривают друг друга, это бесконечный неостановимый театр, кровавый, привлекательный своей завершенностью, пляска обречённых порочных зачарованных наблюдателей…
Tom Hunter "Woman reading a possession order" (1997)
Том Хантер "Женшина читающая требование о выселении" (1997) (отсюда).
Из моей книги 2018 года "Ясность и радость". Будет переиздание. Книга посвящена Анне.
Начнем с того, что кроме «этой» повседневно знакомой жизни, есть другая жизнь, единственно и ради нее «это все и делается». Жизнь, оправдывающая и обосновывающая собственным сбыванием события, которые происходят в «этой», внешне наблюдаемой и доступной каждому поблизости проходящему - посмотреть, оценить, приметить - жизни. Жизнь «там» - и жизнь здесь, или «снаружи». Назовем эту первую «мифической жизнью». Она со-полагаема жизни вещественной («материальной»).
Задача философии - это, конечно, выяснять обстоятельства мифической жизни, и ничего более этого. Ничего бòльшего и не нужно: жизнь, схлопнутая до того, что остается, если мифическое из нее выдавлено («вычтено») - без остатка измеряема. С ней и без философии управишься. Философия не для этого.
Любовь - достойная философии загадка; она тоже из мифического, дополнительного, необязательного, неважного, ненужного. Для нее, что ли?..
…Вот живешь себе... Но ты при том еще и мифическое существо. С другой кожей и другим почерком. И человеческая жизнь - она же вся там, там - «на самом деле», и кому нужна жизнь без ее мифа?
У мифа твоей жизни есть имя, его можно узнать и назвать.Добро, если он не высмотрен весь до конца в чужом фильме/сочинении/фантазме/сне. Однажды узнанный, уже миф живет тобой. Тогда появляется второй уровень. Лет с шестнадцати, в основном; но у кого-то и вся жизнь мимо (но о тех не речем). Мифологический мир вырастает из сказочного мира детства…Это миф, который твоя плоть - вот он виден другому. Есть надежда: он виден другому! (Я не знаю, как это доказать, однако же, иначе не было бы любви, определению которой посвящено это рассуждение). Так вот этот другой или другая - свидетели. Не для поиска ли свидетеля, «достойного интерпретатора» - всего «этого», всего неизбежного фона твоей повседневной жизни (то больший, то меньший) - устроены эти стратегические игры поисков, узнаваний, сравнений, отрицаний, признаний, ожиданий, сомнений, прочих радостей любовного театра? Как будто подводная часть важных событий разворачивается с ориентиром на появление наблюдателя. Или они заранее так кем-то ориентированы для нас. И можно прочертить это направление, придавая смысл как будто бы маетной (около)эротической суете/деятельности.
Наблюдатель будто бы избран(а) для созерцания. Он(а) не только видит твой миф, он/она видит красоту его исполнения. Красоту игры. Это может быть парадоксом. Твой миф ведь просвечивает сквозь детали, эпизоды, особенности твоей жизни - а кто же видит их, во-первых, сцепленными одна с другой причинными связками и аналогиями, во-вторых, видит их под «правильным» - открывающим глаза углом? Детали эти могут быть омерзительными. Бывают же пугающие мифы с гнетущими даже в пересказе жизненными деталями. От непривлекательных алкогольно-сексуальных дебошей до продажи ну хоть что ли Родины, с вариациями в сторону плохого характера и т. п. Не надо гениальности! Достаточно не больше чем играть свой миф, его вообще не выбирают. Игра пошла - и тут уж какие декорации случатся, какие позы придется принять… Но все это уже не важно - когда есть наблюдатель. Если случился наблюдатель.
Можно было бы думать, что миф и становится мифом «вполне» - когда есть наблюдатель (читатель, пре-следователь). Когда есть наблюдатель. Возможно, существуют мифы, для которых нет наблюдателя. Я сам о таких мифах могу судить только как о каком-то романе: его можно себе представить-вообразить, значит, можно написать, нет никакого запрета, но уж я писать не буду, у меня другой роман (мой миф - он с «наблюдателем», это просто самый настоящий театр, да). - Это кастанедианские мифы.
Также соблазнительно думать, что Там, учётными службами высшей инстанции, учитывается все, а не только мера приближения к идеалу (как думать принято); что там обращают внимание именно на красоту игры и жеста, на тщательность, искренность исполнения «своего»; жизненное творчество; если же кого-то «занесло» - важно, чтобы это было в русле мифа; это и отличает лицо от другого. Но можно ли знать, что и как решается Там? Вот, в борхесовских «Богословах»: «в раю Аврелиан узнал, что для непостижимого божества он и Иоанн Паннонский (ортодокс и еретик, ненавидящий и ненавидимый, обвинитель и жертва) были одной и той же личностью». Трезвый конец истории. Эти двое исполнили-доиграли свои мифические сценарии - один другого отправил на костер по правим их игры в «настоящее» - и Там-то и оказались одним, одной личностью для того, кого можно назвать Предельным Наблюдателем. Но не лучше ли судить о нем по, так сказать, промежуточным наблюдателям - любящим людям, которые могут видеть то, что есть мы на самом деле. За что им такое: в силу ли иных заслуг, по способности ли занять правильное место, откуда видно То Самое (т. е. расположиться под правильным углом), или же в силу других дополнительных возможностей?.. Тайна.
Итак: жизнь до-случается под взглядом наблюдателя. В принципе, достаточно взгляда и слуха - ничего общего не имеющих с Другим из критической теории. Это дружба. Дальше можно представить себе ситуацию, когда отношения с любящим другим оформляются чувственным желанием. Когда в отношениях с наблюдателем ты действуешь как существо рода. И она/он отвечает как родовое существо, или не-до-отвечает (давно замечено, что не ответить «вообще» - не возможно).
Желание связывает - но это еще отношения «здесь», не в мифическом слое; здесь, где так или иначе неподалеку постель (без оттенков разврата, просто как онтологическое условие здешних событий); свидетельство восполняет и достраивает эту связь «там»; связь существ родовых (семейных агентов; здесь деторождение - это дополнительный мировой закон) - всегда заменимых с их типичными телами - достраивается отношениями со-свидетельства мифических единичных существ. Вот почему родители и дети с их несомненной любовью не могут быть полноценными свидетелями ( - слишком много в них от рода с его законами, откровенно безразличными к красоте законами и опасением эротизма - слишком изменчивого, чтобы ставить на него.
…Мне видится старый фильм, пресловутая рас-сказка про двух убийц и негодяев, его и её. Им не вернуться, они рассматривают друг друга, это бесконечный неостановимый театр, кровавый, привлекательный своей завершенностью, пляска обречённых порочных зачарованных наблюдателей…
Tom Hunter "Woman reading a possession order" (1997)
Том Хантер "Женшина читающая требование о выселении" (1997) (отсюда).