Об исторической социологии философии
Недавно участвовал в семинаре по социологическому исследованию посмертной репутации Мераба Мамардашвили, и яснее прежнего понял, в чём состоит (на мой взгляд) важнейшая проблема исторической социологии философии a la Бурдье. Основная претензия со стороны философов к исторической социологии, как известно состоит в том, что последняя безразлична к философскому содержанию философии, т. е. к тому, что самим философам представляется самым важным в их деятельности. На эту претензию историческая социология философии отвечает с улыбкой (если снисходит до ответа), что нет смысла заниматься «содержанием» философии, т. к. это содержание полностью производно от социально-политической ситуации самих философов, и институтов, где они работают. И достаточно проследить политическую генеалогию этого содержания, чтобы ответить на вопросы о развитии т. н. «философской мысли» не обращаясь к самой этой мысли. Оно мистифицировано для самих философов, н доступно историческому социологу из метапозиции. Конечно, в пределе может оказаться что кроме борьбы за профессорские ставки и за служебные квартиры в Москве (для советских философов) либо как альтернатива - за авторитет в неком кругу «своих» ( для антисоветских философов). Но до такого упрощения можно не доходить… хотя бы из вежливости.
Пример этого похода это конечно известная «Грамматика порядка» Александра Бикбова, где подробно прослежена генеалогия социально философских высказываний в советской философии/социальной мысли, при этом сама философия там странным образом отсутствует, т. е. философ-читатель не узнаёт свою дисциплину при чтении.
Я по-видимому могу смотреть на то же самое дважды - «изнутри» дисциплины и снаружи, и хотел бы увидеть содержательную историческую социологию философии (в данном случае, советской). Но это невозможно, пока исторические социологию разоблачают философию (я не встречал исторического социолога философии, которые не относился бы к ней как к забавной болтовне), а философы презирают историческую социологию (и я кстати понимаю, почему - потому что «вся она -не о том»). Исследования карьеры Мамардашвили тут как раз показательный пример.
Заметил вот что. В концептуальной схеме исторической социологии нет места принципиально важному для любой профессии представления о совершенстве. Для философов «внутри» философии как дисциплины существует представление о том, что можно заниматься философией «лучше» или «хуже», что может быть хорошо написанная или не хорошо написанная статья, красивый сильный аргумент, и т. д. Не буду говорить обо всех и и неизбежном разделении этих «всех» на конкурирующие школы, банды и секты с борьбой критериев. Я полагаю, (пусть это представление и архаично, но я не вчера родился), что в принципе идея «профессионализма» предполагает (1) ценность совершенства, (2) возможность ошибаться на пути к совершенству (и получать указания на эту ошибку). Соответственно, некие суждения или мысли могут быть лучше или уже по отношению к этому мыслимому совершенству. Вероятно, это и есть «то» о котором предпочитали бы читать сами профессиональные философы. И вот этот контур стремления к достижению совершенства (контур ethics of virtue) существенно важный для занятий философией (и многими другими делами) принципиально невозможен в пост-бурдьеанской исторической социологии.
А любое сколь угодно подробное описание политической конкурентной борьбы вокруг выдвижения и отстаивания те или иных идей, не включающую идея совершенства (точнее редуцирующее её к внешним критериям оценки другими) и не рефлексирующее поэтому внутреннее чувство несовершенства так и и будет производить устойчивое впечатление что речь идёт «не о том». Поэтому оно не может объяснить самое главное: почему философы занимаются философией. И через несколько шагов рефлексии исторический социолог с необходимостью приходит к разоблачению философии как политической идеологии. Исторический социолог это считает победой научного метода; ну, а недоумённым философам можно просто добродушно улыбнуться в лицо.
Пример этого похода это конечно известная «Грамматика порядка» Александра Бикбова, где подробно прослежена генеалогия социально философских высказываний в советской философии/социальной мысли, при этом сама философия там странным образом отсутствует, т. е. философ-читатель не узнаёт свою дисциплину при чтении.
Я по-видимому могу смотреть на то же самое дважды - «изнутри» дисциплины и снаружи, и хотел бы увидеть содержательную историческую социологию философии (в данном случае, советской). Но это невозможно, пока исторические социологию разоблачают философию (я не встречал исторического социолога философии, которые не относился бы к ней как к забавной болтовне), а философы презирают историческую социологию (и я кстати понимаю, почему - потому что «вся она -не о том»). Исследования карьеры Мамардашвили тут как раз показательный пример.
Заметил вот что. В концептуальной схеме исторической социологии нет места принципиально важному для любой профессии представления о совершенстве. Для философов «внутри» философии как дисциплины существует представление о том, что можно заниматься философией «лучше» или «хуже», что может быть хорошо написанная или не хорошо написанная статья, красивый сильный аргумент, и т. д. Не буду говорить обо всех и и неизбежном разделении этих «всех» на конкурирующие школы, банды и секты с борьбой критериев. Я полагаю, (пусть это представление и архаично, но я не вчера родился), что в принципе идея «профессионализма» предполагает (1) ценность совершенства, (2) возможность ошибаться на пути к совершенству (и получать указания на эту ошибку). Соответственно, некие суждения или мысли могут быть лучше или уже по отношению к этому мыслимому совершенству. Вероятно, это и есть «то» о котором предпочитали бы читать сами профессиональные философы. И вот этот контур стремления к достижению совершенства (контур ethics of virtue) существенно важный для занятий философией (и многими другими делами) принципиально невозможен в пост-бурдьеанской исторической социологии.
А любое сколь угодно подробное описание политической конкурентной борьбы вокруг выдвижения и отстаивания те или иных идей, не включающую идея совершенства (точнее редуцирующее её к внешним критериям оценки другими) и не рефлексирующее поэтому внутреннее чувство несовершенства так и и будет производить устойчивое впечатление что речь идёт «не о том». Поэтому оно не может объяснить самое главное: почему философы занимаются философией. И через несколько шагов рефлексии исторический социолог с необходимостью приходит к разоблачению философии как политической идеологии. Исторический социолог это считает победой научного метода; ну, а недоумённым философам можно просто добродушно улыбнуться в лицо.