об ушах, голове и сэрце Владимира Набокова
«Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце - по-русски, и моё ухо - по-французски» -
Так описал своё устройство сам классик. Поучительно бывает следить за перекличкою его различных органов в творческом процессе.
«Особенно когда мускулистый, светловолосый Каспар выбегал на берег, тряся руками, будто с холоду, и приговаривая: «Вода мокрая, мокрая». Плавая, держа рот под поверхностью, он умел издавать громкие тюленьи звуки. Выйдя из воды, он прежде всего зачесывал волосы назад и осторожно надевал картуз.»
(«Камера обскура»)
- вот оно, ухо, разговаривающее по-французски, вылезло. «Под поверхностью» - да какой же русский так скажет? Чистейшей аквы галлицизм, «су-ля-сюрфас», ловкий двустопный ямб, франкофоны только так и говорят, и никогда не скажут «под водой», фу, тяжёлое на языке и неудобопонятное на слух «сульО». И не говорите мне, что тогда там было бы слишком много воды в одном абзаце! уж Набоков бы справился, если бы захотел. Но он не захотел, потому что странноватая для нас калька с французского, «под поверхностью», звучала для него абсолютно родной.
Ухо ли тут сработало? Голова ли?
А «вода мокрая» - это вынырнула разговаривающая по-английски голова. «the water is wet» - просто песня, фонетика как раз та, которая сама выскакивает из уст приятно продрогшего купальщика на берегу. Французское ухо в данном случае ни при чём, «льо-э-тюмид» - фонетически никакое. В том смысле, что чувств мокрого перекупавшегося Каспара эта фонетика никак не отражает. Да и «das wasser ist nass», хотя и лучше французской и русской воды, всё же не так блестяще-точно, как «зе уота изуэт».
Голова ли тут решала? Или ухо?
Так описал своё устройство сам классик. Поучительно бывает следить за перекличкою его различных органов в творческом процессе.
«Особенно когда мускулистый, светловолосый Каспар выбегал на берег, тряся руками, будто с холоду, и приговаривая: «Вода мокрая, мокрая». Плавая, держа рот под поверхностью, он умел издавать громкие тюленьи звуки. Выйдя из воды, он прежде всего зачесывал волосы назад и осторожно надевал картуз.»
(«Камера обскура»)
- вот оно, ухо, разговаривающее по-французски, вылезло. «Под поверхностью» - да какой же русский так скажет? Чистейшей аквы галлицизм, «су-ля-сюрфас», ловкий двустопный ямб, франкофоны только так и говорят, и никогда не скажут «под водой», фу, тяжёлое на языке и неудобопонятное на слух «сульО». И не говорите мне, что тогда там было бы слишком много воды в одном абзаце! уж Набоков бы справился, если бы захотел. Но он не захотел, потому что странноватая для нас калька с французского, «под поверхностью», звучала для него абсолютно родной.
Ухо ли тут сработало? Голова ли?
А «вода мокрая» - это вынырнула разговаривающая по-английски голова. «the water is wet» - просто песня, фонетика как раз та, которая сама выскакивает из уст приятно продрогшего купальщика на берегу. Французское ухо в данном случае ни при чём, «льо-э-тюмид» - фонетически никакое. В том смысле, что чувств мокрого перекупавшегося Каспара эта фонетика никак не отражает. Да и «das wasser ist nass», хотя и лучше французской и русской воды, всё же не так блестяще-точно, как «зе уота изуэт».
Голова ли тут решала? Или ухо?