два незнакомых между собой Золотых века нидерландской живописи
Эх, даже обложку этой книги не могу вам показать.
А я ведь купила ее ещё в 1981 году - у однокурсницы, обкомовской дочки, Ты прикинь, предок с работы книжку принес, там картинки - про святых и про чертей, черти в аду голых теток и дядек гоняют, и монетами срут, и мужик без штанов, а в заднице у него столовая, мы весь вечер смотрели ржали, папаня ещё не решил, брать не брать, она дорогая...
В галаве моей ударил гром и засверкали молнии, и я сказала, скрывая дрожь в членах и раздувающиеся ноздри:
- Х., ты можешь эту книгу мне добыть? Раз папаня ещё не решил? Сделай это для меня, заставь век Бога молить.
Она была добрая и компанейская товарищ девочка, и всамделе, зачем ей была такая дорогая книга про святых и чертей. Так у меня и оказалась, даже и без наценки и нагрузки, эта двухкилограммовая жар-птица, с неземным изяществом на райской бумаге отпечатанная в потусторонней Японии, и была она моим ежевечерним сокровищем. Я вообразить себе не могла тогда, что всего через пять лет буду учиться у ее автора, а через двадцать - перееду жить в страну оригиналов тех репродукций.
Это лирическое предисловие сделанозатем, чтобы читатель смог вообразить себе мое потрясение, когда я узнала, что мем «Золотой век нидерландской живописи» на языке страны, чей век, а также на прочих европейских языках означает совсем не тот век, которым пленял меня блаженной памяти Н.Н. Никулин.
И даже не соседний.
А семнадцатый.
О родное искусствоведенье, о родина слонов и богословия иконы.
Мемуар навеян утренним френдовским постом о малых голландцах, вернее, о русском термине «малые голландцы».
А я ведь купила ее ещё в 1981 году - у однокурсницы, обкомовской дочки, Ты прикинь, предок с работы книжку принес, там картинки - про святых и про чертей, черти в аду голых теток и дядек гоняют, и монетами срут, и мужик без штанов, а в заднице у него столовая, мы весь вечер смотрели ржали, папаня ещё не решил, брать не брать, она дорогая...
В галаве моей ударил гром и засверкали молнии, и я сказала, скрывая дрожь в членах и раздувающиеся ноздри:
- Х., ты можешь эту книгу мне добыть? Раз папаня ещё не решил? Сделай это для меня, заставь век Бога молить.
Она была добрая и компанейская товарищ девочка, и всамделе, зачем ей была такая дорогая книга про святых и чертей. Так у меня и оказалась, даже и без наценки и нагрузки, эта двухкилограммовая жар-птица, с неземным изяществом на райской бумаге отпечатанная в потусторонней Японии, и была она моим ежевечерним сокровищем. Я вообразить себе не могла тогда, что всего через пять лет буду учиться у ее автора, а через двадцать - перееду жить в страну оригиналов тех репродукций.
Это лирическое предисловие сделанозатем, чтобы читатель смог вообразить себе мое потрясение, когда я узнала, что мем «Золотой век нидерландской живописи» на языке страны, чей век, а также на прочих европейских языках означает совсем не тот век, которым пленял меня блаженной памяти Н.Н. Никулин.
И даже не соседний.
А семнадцатый.
О родное искусствоведенье, о родина слонов и богословия иконы.
Мемуар навеян утренним френдовским постом о малых голландцах, вернее, о русском термине «малые голландцы».