кем мог бы - или не мог бы - стать Глазунов
В неспешных, но неумолкающих разговорах у уважаемого френда в связи с переходом в иной мир Ильи Глазунова (я не отписывалась, потому что и так всё ясно, не правда ли?) - возникла богатая тема.
«Глазунов мог бы стать неплохим абстракционистом или концептуалистом каким-нибудь (последним, в каком-то смысле, и стал)» -
Вот такое мнение высказал френд.
Концептуалистом-то Глазунов действительно стал (концептуализм - это искусство подбора картинок к тексту, теме, идее, лозунгу, прокламации, вбросу, а вовсе не искусство живописи в традиционном общечеловеческом (а христианском сугубо!) смысле, вовсе не искусство живописи как создания образов). Каменты народные к его некрологам - победоносная печальная фиксация того факта, что он на 99% был именно концептуалистом.
Но мне, понятное дело, не это интересно, а интересно мне про абстракционизм.
На мой глаз, ничто в работах Глазунова - ни в ранних, ни в зрелых, ни тем более в поздних не обещает, что он мог бы стать неплохим абстракционистом. Ни малейших проблесков.
Дело в том, что хороший абстракционизм в живописи (если тут вообще возможна шкала качества) - это искусство создания беззвучной музыки, инстинктивно-понятного ритма чередования пустых и заполненных участков условного пространства, инстинктивно-понятной текстуры, инстинктивно-понятных цветовых букетов.
(Конечно, музыка тоже может быть разной (спасительной и губительной, ага), но уж во всяком случае сперва надо уметь делать хоть какую-то! основной вопрос состоит в умении/не умении ПЕТЬ, ибо слова, особенно если по бумажке, всякий может выкрикивать).
Напоминаю, что, разумеется, и всякую фигуративную живопись можно рассматривать с этой точки зрения. Проверять, тксказать, на музыкальность. Собственно, это как раз и есть то, что меня как искусствоведа интересует больше всего, нефигуративная компонента фигуративной живописи.
Так вот, у Глазунова, в фигуративной его живописи, музыки до смешного мало. Даже в его программных картинах 70-х годов музычки просто кот наплакал. И музычка это довольно тупая и однообразная, противно-выделанная, жиденькая такая, бескостная, спотыкающаяся и непопадающая. Слабая, но грубая. И, главное, поверхностная, не проникающая в самую плоть, в молекулярный состав живописной ткани, как оно всегда бывает у мастеров. В студенческих этюдцах Глазунова (там по ссылке) музыки, как и следует ожидать, нету вовсе. Ну или есть печальная имитация бедных соцреалистических наигрышей, навязших в зубах, чужих, никакихъ.
А к 90-м годам начинается просто безобразная и отвязная какофония. Потому что, бгг, сюжеты усложнились и портретное сходство понадобилось, это вам не сонечек мармеладовых из головы сочинять и не по два-три пятна плюс линию горизонта на одном холсте компоновать. Вот эти новые сложные задачи, портретного сходства и многофигурности, и растаптывают окончательно и без того небольшую способность Глазунова делать музыку.
Ну а и зачем? зачем концептуалисту гармония? онжэконцептуалист. Решивший ползать летать забудет.
«Глазунов мог бы стать неплохим абстракционистом или концептуалистом каким-нибудь (последним, в каком-то смысле, и стал)» -
Вот такое мнение высказал френд.
Концептуалистом-то Глазунов действительно стал (концептуализм - это искусство подбора картинок к тексту, теме, идее, лозунгу, прокламации, вбросу, а вовсе не искусство живописи в традиционном общечеловеческом (а христианском сугубо!) смысле, вовсе не искусство живописи как создания образов). Каменты народные к его некрологам - победоносная печальная фиксация того факта, что он на 99% был именно концептуалистом.
Но мне, понятное дело, не это интересно, а интересно мне про абстракционизм.
На мой глаз, ничто в работах Глазунова - ни в ранних, ни в зрелых, ни тем более в поздних не обещает, что он мог бы стать неплохим абстракционистом. Ни малейших проблесков.
Дело в том, что хороший абстракционизм в живописи (если тут вообще возможна шкала качества) - это искусство создания беззвучной музыки, инстинктивно-понятного ритма чередования пустых и заполненных участков условного пространства, инстинктивно-понятной текстуры, инстинктивно-понятных цветовых букетов.
(Конечно, музыка тоже может быть разной (спасительной и губительной, ага), но уж во всяком случае сперва надо уметь делать хоть какую-то! основной вопрос состоит в умении/не умении ПЕТЬ, ибо слова, особенно если по бумажке, всякий может выкрикивать).
Напоминаю, что, разумеется, и всякую фигуративную живопись можно рассматривать с этой точки зрения. Проверять, тксказать, на музыкальность. Собственно, это как раз и есть то, что меня как искусствоведа интересует больше всего, нефигуративная компонента фигуративной живописи.
Так вот, у Глазунова, в фигуративной его живописи, музыки до смешного мало. Даже в его программных картинах 70-х годов музычки просто кот наплакал. И музычка это довольно тупая и однообразная, противно-выделанная, жиденькая такая, бескостная, спотыкающаяся и непопадающая. Слабая, но грубая. И, главное, поверхностная, не проникающая в самую плоть, в молекулярный состав живописной ткани, как оно всегда бывает у мастеров. В студенческих этюдцах Глазунова (там по ссылке) музыки, как и следует ожидать, нету вовсе. Ну или есть печальная имитация бедных соцреалистических наигрышей, навязших в зубах, чужих, никакихъ.
А к 90-м годам начинается просто безобразная и отвязная какофония. Потому что, бгг, сюжеты усложнились и портретное сходство понадобилось, это вам не сонечек мармеладовых из головы сочинять и не по два-три пятна плюс линию горизонта на одном холсте компоновать. Вот эти новые сложные задачи, портретного сходства и многофигурности, и растаптывают окончательно и без того небольшую способность Глазунова делать музыку.
Ну а и зачем? зачем концептуалисту гармония? онжэконцептуалист. Решивший ползать летать забудет.