Вследствие разговоров под предыдущим постингом
Одно из самых знаковых воспоминаний о прошлой сильноцерковнопрактикующей жизни, и к вопросу о том, что нам есть в чём каяться -
В конце 90-х одна мама, из мам моих французских детей (я в те лихие годы, кто не знает, занималась языком с младшими школьниками, была у меня авторская трёхлетняя игровая учебная программа, весьма любимая детьми и родителями), мамочка из самых что ни на есть петербургских образованных дам, сказала мне в мимолётной частной беседе при разборе детей с урока примерно такое:
- Вот то, что вы, дорогая И.Н., церковный человек - это самое могучее миссионерство.
Если немного расшифровать - дама имела в виду то, что видеть в среде средневеково-реконструированных овец, предающихся скучным, нецелесообразным и тягостным практикам меня, равную ей по образованию и социальной включённости, меня, кому она добровольно доверяет своё дитя на предмет дрессировки в трудном и ею не знаемом языке, видеть меня, такую «свою», - «в ограде», разрешает все её сомнения по поводу оного стада и оных практик. Ну, мож, не все, но таки очень сильно склоняет весы в пользу стада и практик. Может, и в самом деле там имеется нечто непонятное нам извне, но, по-видимому, понятное изнутри нашей прекрасной И.Н.?
И вот вопрос - скольких я тогда, в 90-е, отмиссионерила столь непреднамеренным, столь косвенным, но и столь действенным способом? И насколько отмиссионерила? Если настолько, что они действительно «пришли», пришли регулярно следовать скучным и нецелесообразным практикам, пришли подставлять уши явным невеждам, тупицам и подонкам, кого они ни под каким видом не стали бы слушать ни в гостиной ни на кухне, пришли терпеть «в ограде» , «во имя идеи», явное хамство и пошлость, грубость и невежество, каких не водилось в обычной повседневной их жизни, если ухлопали на это годы и годы, и особенно - если они втянулись во всё это так, что у них включился стокгольмский синдром и отрезвление затруднилось до невозможности, если я содействовала истощению чьей-то потенциальной энергии богопознания и любви на «ходить, стоять, смиряццо» - то это мой грех, мой тяжкий грех, непреднамеренный, но тяжкий грех, кража у Бога и у человека. Да ещё и не в свою пользу кража, а так, в чёрную дыру.
В конце 90-х одна мама, из мам моих французских детей (я в те лихие годы, кто не знает, занималась языком с младшими школьниками, была у меня авторская трёхлетняя игровая учебная программа, весьма любимая детьми и родителями), мамочка из самых что ни на есть петербургских образованных дам, сказала мне в мимолётной частной беседе при разборе детей с урока примерно такое:
- Вот то, что вы, дорогая И.Н., церковный человек - это самое могучее миссионерство.
Если немного расшифровать - дама имела в виду то, что видеть в среде средневеково-реконструированных овец, предающихся скучным, нецелесообразным и тягостным практикам меня, равную ей по образованию и социальной включённости, меня, кому она добровольно доверяет своё дитя на предмет дрессировки в трудном и ею не знаемом языке, видеть меня, такую «свою», - «в ограде», разрешает все её сомнения по поводу оного стада и оных практик. Ну, мож, не все, но таки очень сильно склоняет весы в пользу стада и практик. Может, и в самом деле там имеется нечто непонятное нам извне, но, по-видимому, понятное изнутри нашей прекрасной И.Н.?
И вот вопрос - скольких я тогда, в 90-е, отмиссионерила столь непреднамеренным, столь косвенным, но и столь действенным способом? И насколько отмиссионерила? Если настолько, что они действительно «пришли», пришли регулярно следовать скучным и нецелесообразным практикам, пришли подставлять уши явным невеждам, тупицам и подонкам, кого они ни под каким видом не стали бы слушать ни в гостиной ни на кухне, пришли терпеть «в ограде» , «во имя идеи», явное хамство и пошлость, грубость и невежество, каких не водилось в обычной повседневной их жизни, если ухлопали на это годы и годы, и особенно - если они втянулись во всё это так, что у них включился стокгольмский синдром и отрезвление затруднилось до невозможности, если я содействовала истощению чьей-то потенциальной энергии богопознания и любви на «ходить, стоять, смиряццо» - то это мой грех, мой тяжкий грех, непреднамеренный, но тяжкий грех, кража у Бога и у человека. Да ещё и не в свою пользу кража, а так, в чёрную дыру.