скрепная семья рассказывает о себе
В предыдущем постинге не утихают разговоры о скрепной семье, в связи с чем чувствую я настоятельную потребность законспектировать как раз сейчас читаемое житие из второго тома любимого творения арх. Дамаскина Орловского, сс. 283-299. Житие составлено главным образом на основе собственноручных записок героя.
История любви брака священномученика Евфимия Горячева (1884 - 1937), благочинного из Большого Улуя под Ачинском.
Знакомый Евфимия с раннего лапотного детства, а ныне купец Кирьянов захотел отдать дочь за такого же, как сам, уверенно поднимающегося на социальном лифте Евфимия. «Богатство» Евфимия, т.е. его социальный статус и доходы, купчина находил прочнее и козырнее (такъ!) своего, чисто денежного. Познакомив друга с дочкой, Кирьянов ей «бесповоротно сказал:
- Мое отцовское желание - я тебя замуж отдам только за него.
- Папочка, лучше я умру, но не пойду за него!
- Это отцовская воля! Пойдешь!
- Не пойду!
Не стал отец ее убеждать - время само убедит. А если не время, то вожжи.
Через несколько месяцев пришла пора окончательно решать, но Александра никак не хотела выходить за Евфимия. Было ей тогда всего лишь пятнадцать лет, она считала себя красавицей, была избалована и выйти замуж за нелюбимого человека, не красавца и небогатого, казалось ей настоящей каторгой. Упала она перед отцом на колени и стала упрашивать, чтобы он не выдавал ее за Евфимия. Константин принес вожжи, с силой ударил дочь несколько раз, она закричала:
- За кого хочешь отдай, только не бей!»
Лолиточке Александре Кирьяновой было пятнадцать лет, но по особому разрешению правящего архиерея её таки повенчали с другом её отца, не дожидаясь шестнадцатилетия. Купеческая дочка оказалась с характером и отравила своего насильника весьма основательно отравляла жизнь батюшке, чуть только оказывалась с ним на людях. Наглость матушки простиралась до того, что она демонстративно избегала общества супруга в гостях, в поездках, за трапезами, везде, где только было с кем сесть рядом, чтоб благоверный не присунулся. Благоверный нёс свой крест. На людях.
Зато уж у себя дома отрывался по полной. Успел с 1909 года до начала так наз. гонений (рухнули все планы купца Кирьянова!) сострогать семерых детей. Которые ненавидели его не меньше, чем сама матушка Александра - за исключением одной дочки, там не то стокгольмский синдром сработал, не то девочка была в контрах с матерью - но вот она одна из всех упоминается как иногда жалевшая папашу.
В 1930 году его арестовали и дали три года. Возвращение его семья встретила весьма откровенно - «ещё один нахлебник приехал». Бачка добился местечка в селе Скрипачникове под Ачинском, но через три месяца церковь там закрыли и статус его как нахлебника восстановился. Старший сын рисковал из-за родства с попом потерять работу, вобщем, семья дулась и топорщилась. Бачка сказал - раз так, я мухожук! и стал собирать бебехи. Собрал два мешка весом не менее трёх пудов. «Попробовал поднять - тяжело, не дойти с ними до Ачинска. Но с Женей, сыном, попрощался еще утром, когда тот уходил на работу. Если еще остаться, то сын придет домой обедать, увидит, что отец еще не ушел, и будет недоволен. Простился с женой, с младшими детьми - никто не удержал, не попросил остаться, а как на то он надеялся, ведь никак ему с такой поклажей не дойти по лютому морозу до города. Взвалил о. Евфимий мешки перевязкой на плечи и вышел. Прошел версту, а казалось, десять - так тяжело, и все оглядывался: не выйдет ли кто из домашних, не позовет ли вернуться? Уже и сын должен прийти, сядет обедать, узнает, что он только что вышел, примется догонять, вернет, ведь такая на дворе непогода. Так прошел о. Евфимий пять верст - и все оглядывался. Но никто не бежал его возвращать, пустая дорога, ни впереди никого, ни позади. Да и кто теперь пойдет пешим под ночь. Так он дошел до первой деревни.
Смеркалось. Надо бы зайти заночевать, но не было денег, нечем было заплатить за ночлег, и он, миновав деревню, отправился дальше. Наступила ночь, мороз с каждым часом становился сильней, а сил двигаться дальше все меньше. Без отдыха мог пройти полверсты. Пока шел - изнемогал от напряжения, весь становился мокрым, а когда садился отдохнуть - мороз моментально проникал сквозь ветхий пиджачишко, пронизывая насквозь. Не доходя до Ачинска верст десять, изнемог окончательно. Твори, Бог, волю Свою, нет сил идти. Посидел минут пять. Слышит, едет кто-то. Смотрит - по дороге в Ачинск едет мужик вразнопряжку порожняком. А у о. Евфимия нет сил встать навстречу. Проехал было, но остановился, спрашивает:
- Кто сидит?
- Человек.
- Чего сидишь?
- Идти не могу.
- Замерзнешь!
- Наверное.
- Давай десять рублей! Довезу! - подошел.
- Если бы у меня был рубль, я сейчас зашел бы в Малый Улуй на станцию и доехал бы до Ачинска, но у меня и рубля нет.
- А кто ты?
- Бывший соборный поп.
- Как же ты очутился в таком положении?
А ему уже и разговаривать лень и ко сну клонит. Тот постоял, постоял и говорит:
- Ну, садись вот на заднего коня.
А батюшка уже и подняться не может. Мужик посадил его, положил мешки в сани и понесся вскачь. Удивительно, что о. Евфимий не только не хворал после этого, но и не обморозился, а мороз был жестокий.»
(Я нарочно взглянула на карту. От Скрипачниковского до Ачинска - 90 км. Т.е. бачка прошёл ночью в мороз пешком с полутонной своих бебехов на плечах 90-10=80 км. Вот что делает опасение встретить недовольного сынишку.)
Это, собсна, и всё про скрепную семью. Дальше было назначение попом в селение Бею (где опять закрытие храма воспоследовало через месяц-другой), инфаркт и второй арест в 1936, а в лагере слабосильного полуслепого пятидесятилетнего старика очень быстро расстреляли.
О молодой вдове и семерых потомках священномученика житие умалчивает. Надеюсь, что с работы никого из них не выгнали.
История любви брака священномученика Евфимия Горячева (1884 - 1937), благочинного из Большого Улуя под Ачинском.
Знакомый Евфимия с раннего лапотного детства, а ныне купец Кирьянов захотел отдать дочь за такого же, как сам, уверенно поднимающегося на социальном лифте Евфимия. «Богатство» Евфимия, т.е. его социальный статус и доходы, купчина находил прочнее и козырнее (такъ!) своего, чисто денежного. Познакомив друга с дочкой, Кирьянов ей «бесповоротно сказал:
- Мое отцовское желание - я тебя замуж отдам только за него.
- Папочка, лучше я умру, но не пойду за него!
- Это отцовская воля! Пойдешь!
- Не пойду!
Не стал отец ее убеждать - время само убедит. А если не время, то вожжи.
Через несколько месяцев пришла пора окончательно решать, но Александра никак не хотела выходить за Евфимия. Было ей тогда всего лишь пятнадцать лет, она считала себя красавицей, была избалована и выйти замуж за нелюбимого человека, не красавца и небогатого, казалось ей настоящей каторгой. Упала она перед отцом на колени и стала упрашивать, чтобы он не выдавал ее за Евфимия. Константин принес вожжи, с силой ударил дочь несколько раз, она закричала:
- За кого хочешь отдай, только не бей!»
Лолиточке Александре Кирьяновой было пятнадцать лет, но по особому разрешению правящего архиерея её таки повенчали с другом её отца, не дожидаясь шестнадцатилетия. Купеческая дочка оказалась с характером и отравила своего насильника весьма основательно отравляла жизнь батюшке, чуть только оказывалась с ним на людях. Наглость матушки простиралась до того, что она демонстративно избегала общества супруга в гостях, в поездках, за трапезами, везде, где только было с кем сесть рядом, чтоб благоверный не присунулся. Благоверный нёс свой крест. На людях.
Зато уж у себя дома отрывался по полной. Успел с 1909 года до начала так наз. гонений (рухнули все планы купца Кирьянова!) сострогать семерых детей. Которые ненавидели его не меньше, чем сама матушка Александра - за исключением одной дочки, там не то стокгольмский синдром сработал, не то девочка была в контрах с матерью - но вот она одна из всех упоминается как иногда жалевшая папашу.
В 1930 году его арестовали и дали три года. Возвращение его семья встретила весьма откровенно - «ещё один нахлебник приехал». Бачка добился местечка в селе Скрипачникове под Ачинском, но через три месяца церковь там закрыли и статус его как нахлебника восстановился. Старший сын рисковал из-за родства с попом потерять работу, вобщем, семья дулась и топорщилась. Бачка сказал - раз так, я мухожук! и стал собирать бебехи. Собрал два мешка весом не менее трёх пудов. «Попробовал поднять - тяжело, не дойти с ними до Ачинска. Но с Женей, сыном, попрощался еще утром, когда тот уходил на работу. Если еще остаться, то сын придет домой обедать, увидит, что отец еще не ушел, и будет недоволен. Простился с женой, с младшими детьми - никто не удержал, не попросил остаться, а как на то он надеялся, ведь никак ему с такой поклажей не дойти по лютому морозу до города. Взвалил о. Евфимий мешки перевязкой на плечи и вышел. Прошел версту, а казалось, десять - так тяжело, и все оглядывался: не выйдет ли кто из домашних, не позовет ли вернуться? Уже и сын должен прийти, сядет обедать, узнает, что он только что вышел, примется догонять, вернет, ведь такая на дворе непогода. Так прошел о. Евфимий пять верст - и все оглядывался. Но никто не бежал его возвращать, пустая дорога, ни впереди никого, ни позади. Да и кто теперь пойдет пешим под ночь. Так он дошел до первой деревни.
Смеркалось. Надо бы зайти заночевать, но не было денег, нечем было заплатить за ночлег, и он, миновав деревню, отправился дальше. Наступила ночь, мороз с каждым часом становился сильней, а сил двигаться дальше все меньше. Без отдыха мог пройти полверсты. Пока шел - изнемогал от напряжения, весь становился мокрым, а когда садился отдохнуть - мороз моментально проникал сквозь ветхий пиджачишко, пронизывая насквозь. Не доходя до Ачинска верст десять, изнемог окончательно. Твори, Бог, волю Свою, нет сил идти. Посидел минут пять. Слышит, едет кто-то. Смотрит - по дороге в Ачинск едет мужик вразнопряжку порожняком. А у о. Евфимия нет сил встать навстречу. Проехал было, но остановился, спрашивает:
- Кто сидит?
- Человек.
- Чего сидишь?
- Идти не могу.
- Замерзнешь!
- Наверное.
- Давай десять рублей! Довезу! - подошел.
- Если бы у меня был рубль, я сейчас зашел бы в Малый Улуй на станцию и доехал бы до Ачинска, но у меня и рубля нет.
- А кто ты?
- Бывший соборный поп.
- Как же ты очутился в таком положении?
А ему уже и разговаривать лень и ко сну клонит. Тот постоял, постоял и говорит:
- Ну, садись вот на заднего коня.
А батюшка уже и подняться не может. Мужик посадил его, положил мешки в сани и понесся вскачь. Удивительно, что о. Евфимий не только не хворал после этого, но и не обморозился, а мороз был жестокий.»
(Я нарочно взглянула на карту. От Скрипачниковского до Ачинска - 90 км. Т.е. бачка прошёл ночью в мороз пешком с полутонной своих бебехов на плечах 90-10=80 км. Вот что делает опасение встретить недовольного сынишку.)
Это, собсна, и всё про скрепную семью. Дальше было назначение попом в селение Бею (где опять закрытие храма воспоследовало через месяц-другой), инфаркт и второй арест в 1936, а в лагере слабосильного полуслепого пятидесятилетнего старика очень быстро расстреляли.
О молодой вдове и семерых потомках священномученика житие умалчивает. Надеюсь, что с работы никого из них не выгнали.