Зенитчица и ее сердце.
Когда я вспоминаю об одной, образ второй всплывает у меня автоматически перед глазами. Они совершенно разные, прожили совершенно разные жизни, но для меня они неразрывно связаны между собой. Обе родились в 1925 году, обеим исполнилось по 16, когда началась война. Обе выжили во время войны. Обе являются для меня живой историей, свидетелями исторических событий, которые кажутся мне такими далекими и поэтому нереальными.
Одна родилась в Ленинграде, другая - в Берлине. Одна знает не понаслышке, что значит блокадный Ленинград, другая - поверженный Берлин и разрушенный Гамбург. Одна вышла замуж за героя-фронтовика, вторая - за солдата нацистских войск, вернувшегося домой после российского плена и работы в лагере. Одна ненавидит немцев, хотя живет в Германии, другая на дух не переносит русских, хотя вынуждена в настоящее время жить с ними в одном городе, на одной улице, в одном доме и даже на одной площадке.
История 1. Мария.
Несколько лет назад мы отдыхали в Испании. На пляже к нам подошла женщина преклонного возраста:
- Здравствуйте, меня зовут Мария, можно возле вас расположится и с вами пообщаться. Знаете, приятно на чужбине услышать русскую речь. Я за вами уже несколько дней наблюдаю. Вы откуда сюда приехали?
- Из Германии.
- Из Германии?! Понятно, а то я думала, почему у вас мальчик так необычно по-русски говорит. Немец значит.
- Я - русский! - с гордостью произнес мой сын, не выговаривая «р».
- А вы сами как в Германию попали? По своей воле? Или вас насильно ввезли? - поинтересовалась Мария у меня.
- Даже если я и скажу, что переезжать в Германию не хотела, то в это никто уже не поверит. А насчет перезда в Германию насильно - это как-то неправдоподобно звучит.
- Не хотели, но переехали?! Значит, вас все-таки насильно перевезли.
- Я переехала вместе со своим, теперь уже бывшим, мужем, он - русский немец, очень хотел переехать и жить в Германии. Вот мы и переехали к его родственникам. Я не хотела жить в Германии, но меня все же в Германию не «в ковре» через границу перевезли. Перевезьти кого-то насильно, разве такое бывает?! Да и как?
- Бывает. Меня, например, насильно в Германию ввезли. Я ненавижу немцев, ни слышать, ни видеть их не могу. Дали бы мне сейчас автомат - я бы всех их перестреляла, а стреляю я хорошо. Я - фронтовичка, зенитчица, выжила в блокадном Ленинграде. Знаете, сколько самолетов мною было сбито... Мне за это и орден дали. Сказали бы мне тогда, что я в Германии буду жить...
Когда началась война, мне было 16 лет. Я пошла работать на завод, потом попросилась в зенитчицы, отстреливала фашистские самолеты, пока меня вражеским снарядом не ранило. Блокадный Ленинград. Госпиталь. Такое и не опишешь словами. Меня прооперировали, снаряд вроде бы вытащили, но как оказалось позже не весь. После операции я чудом выжила.
После войны выучилась на физика, работала в закрытой лаборатории, об этом раньше нельзя было никому рассказывать, да я и сейчас не буду...
В университете я вышла замуж. Он бывший фронтовик, тоже орденоносец, как и я. Когда была беременной, у меня появились проблемы с сердцем, меня стали обследовать, и выяснилось, что у меня осколок снаряда остался в груди. Оперировать меня было очень опасно, а беременную - так вообще невозможно. Рожать было рисковано для жизни. Мне предложили прервать беременность, но я очень хотела ребенка. Муж не смог меня отговорить, уговорить, чтобы я не рожала, и у нас родилась дочь. Я после родов, после кесарева сечения, выжила, врачи спасли меня. Я продолжала жить, работать и растить дочь с осколком в груди. Я шутила, что во мне есть метка на память о войне, хотя, если бы этой военной метки не было во мне, разве пережитое в войну забылось бы?!
Дочь выросла, в университете познакомилась с одним мальчиком и влюбилась в него. Он был очень способным, перспективным ученым. Он тоже полюбил мою дочь, и они поженились. В 90-ые годы, зять заявил, что хочет переехать за границу, что ему, как еврею и его семье, въезд в Германию могут разрешить. Конечно, я даже слышать об этом не хотела. Меня одну оставить они не могли, мой муж к тому времени умер. О переезде в Германию речь даже не велась.
Через какое-то время я слегла, осколок снаряда дал о себе знать, плюс возраст. Результаты обследования были неутешительными, шанса жить дальше с осколком в груди не было. Нужна была операция, но у нас оперировать никто не брался, врчи посоветовали обратиться в Германию. Оборудование для такой операции у них именилось, зять связался с клиниками в Германии, они посмотрели снимки и сказали, что готовы провести операцию, по их мнению, исход должен бы быть положительным. Я сказала, что лучше умру, но на своей земле и в своей стране. Дела мои все же были плохи, я слегла и не могла уже сама перемещаться и даже двигаться. Счет пошел на дни и часы.
И в этот момент моя дочь сдалась и перестала сопротивляться своему мужу, она согласилась на переезд в Германию и на перевоз меня в Германию. Оказалось, что мой зять заранее оформил на свою семью документы на переезд туда, хотя моя дочь и не давала на это согласия. Виза для въезда была открыта. На меня он оформил документы как на их гостью. Меня в прямом смысле погрузили в самолет, я летела на больничной тележке - каталке, привязанная к ней. Вот так и получилось, что моего согласия на переезд никто не спрашивал, я была при смерти, и решение за меня приняла моя дочь. После приземления в Германии меня на машине скорой помощи доставили в клинику, операция прошла успешно. Зять позаботился о том, чтобы я осталась с ними, так как после операции мне нужен был уход.
Я уже десять лет живу в Германии. Германия платит мне хорошую пенсию, мне назначили денежные добавки за то, что я ветеран войны, за то, что я была в войну ранена, за то, что я - орденоносец, за то, что муж мой тоже воевал... Кстати, ту операцию на сердце мне оплатило тоже немецкое государство как ветерану войны. Оно оплачивает мне сейчас мою съемную квартиру, я живу отдельно от семьи дочери, но не далеко от них. Поездку на море мне тоже оплатило немецкое государство, заботится о моем здоровье. «Фашисты» выплачивают мне столько льгот! Уму непостижимо. Дочь счастлива, что я не умерла тогда, считает, что поступила правильно, перевезя меня сюда. Я живу в Германии ради дочери. Мои внуки говорят на немецком языке без акцента. Мне трудно во все это поверить...
Дочь постоянно находит для меня каких-то крутых психологов, которые помогали бы мне адекватно воспринимать реальную действительность, а я и без них все адекватно воспринимаю. Психологи беседуют со мной, спрашивают, что я чувствую, а я - не дура рассказывать им все начистоту, что я на самом деле чувствую. Понятно, что мне приходиться им что-то рассказывать о себе. Я рассказываю им, как занимаюсь с внуками, что плохо сплю, что мне снятся военные кошмары, они кивают головой и прописывают мне лекарства для того, чтобы я хорошо спала. Сплю я хорошо, но просыпаюсь я каждое утро с желанием всех в Германии перестрелять. Выхожу из квартиры, соседка-девочка здоровается со мной: «Гутен морген!», в магазине продавцы услужливы со мной, помогают мне упаковывать выбранные мною продукты, соседи интересуются о моем здоровье, как у меня дела. Знали бы они все, что я не могу их слышать. Они мне что-то говорят, а я слышу в их голосах гул мессершмиттов-бомбардировщиков...
Одна родилась в Ленинграде, другая - в Берлине. Одна знает не понаслышке, что значит блокадный Ленинград, другая - поверженный Берлин и разрушенный Гамбург. Одна вышла замуж за героя-фронтовика, вторая - за солдата нацистских войск, вернувшегося домой после российского плена и работы в лагере. Одна ненавидит немцев, хотя живет в Германии, другая на дух не переносит русских, хотя вынуждена в настоящее время жить с ними в одном городе, на одной улице, в одном доме и даже на одной площадке.
История 1. Мария.
Несколько лет назад мы отдыхали в Испании. На пляже к нам подошла женщина преклонного возраста:
- Здравствуйте, меня зовут Мария, можно возле вас расположится и с вами пообщаться. Знаете, приятно на чужбине услышать русскую речь. Я за вами уже несколько дней наблюдаю. Вы откуда сюда приехали?
- Из Германии.
- Из Германии?! Понятно, а то я думала, почему у вас мальчик так необычно по-русски говорит. Немец значит.
- Я - русский! - с гордостью произнес мой сын, не выговаривая «р».
- А вы сами как в Германию попали? По своей воле? Или вас насильно ввезли? - поинтересовалась Мария у меня.
- Даже если я и скажу, что переезжать в Германию не хотела, то в это никто уже не поверит. А насчет перезда в Германию насильно - это как-то неправдоподобно звучит.
- Не хотели, но переехали?! Значит, вас все-таки насильно перевезли.
- Я переехала вместе со своим, теперь уже бывшим, мужем, он - русский немец, очень хотел переехать и жить в Германии. Вот мы и переехали к его родственникам. Я не хотела жить в Германии, но меня все же в Германию не «в ковре» через границу перевезли. Перевезьти кого-то насильно, разве такое бывает?! Да и как?
- Бывает. Меня, например, насильно в Германию ввезли. Я ненавижу немцев, ни слышать, ни видеть их не могу. Дали бы мне сейчас автомат - я бы всех их перестреляла, а стреляю я хорошо. Я - фронтовичка, зенитчица, выжила в блокадном Ленинграде. Знаете, сколько самолетов мною было сбито... Мне за это и орден дали. Сказали бы мне тогда, что я в Германии буду жить...
Когда началась война, мне было 16 лет. Я пошла работать на завод, потом попросилась в зенитчицы, отстреливала фашистские самолеты, пока меня вражеским снарядом не ранило. Блокадный Ленинград. Госпиталь. Такое и не опишешь словами. Меня прооперировали, снаряд вроде бы вытащили, но как оказалось позже не весь. После операции я чудом выжила.
После войны выучилась на физика, работала в закрытой лаборатории, об этом раньше нельзя было никому рассказывать, да я и сейчас не буду...
В университете я вышла замуж. Он бывший фронтовик, тоже орденоносец, как и я. Когда была беременной, у меня появились проблемы с сердцем, меня стали обследовать, и выяснилось, что у меня осколок снаряда остался в груди. Оперировать меня было очень опасно, а беременную - так вообще невозможно. Рожать было рисковано для жизни. Мне предложили прервать беременность, но я очень хотела ребенка. Муж не смог меня отговорить, уговорить, чтобы я не рожала, и у нас родилась дочь. Я после родов, после кесарева сечения, выжила, врачи спасли меня. Я продолжала жить, работать и растить дочь с осколком в груди. Я шутила, что во мне есть метка на память о войне, хотя, если бы этой военной метки не было во мне, разве пережитое в войну забылось бы?!
Дочь выросла, в университете познакомилась с одним мальчиком и влюбилась в него. Он был очень способным, перспективным ученым. Он тоже полюбил мою дочь, и они поженились. В 90-ые годы, зять заявил, что хочет переехать за границу, что ему, как еврею и его семье, въезд в Германию могут разрешить. Конечно, я даже слышать об этом не хотела. Меня одну оставить они не могли, мой муж к тому времени умер. О переезде в Германию речь даже не велась.
Через какое-то время я слегла, осколок снаряда дал о себе знать, плюс возраст. Результаты обследования были неутешительными, шанса жить дальше с осколком в груди не было. Нужна была операция, но у нас оперировать никто не брался, врчи посоветовали обратиться в Германию. Оборудование для такой операции у них именилось, зять связался с клиниками в Германии, они посмотрели снимки и сказали, что готовы провести операцию, по их мнению, исход должен бы быть положительным. Я сказала, что лучше умру, но на своей земле и в своей стране. Дела мои все же были плохи, я слегла и не могла уже сама перемещаться и даже двигаться. Счет пошел на дни и часы.
И в этот момент моя дочь сдалась и перестала сопротивляться своему мужу, она согласилась на переезд в Германию и на перевоз меня в Германию. Оказалось, что мой зять заранее оформил на свою семью документы на переезд туда, хотя моя дочь и не давала на это согласия. Виза для въезда была открыта. На меня он оформил документы как на их гостью. Меня в прямом смысле погрузили в самолет, я летела на больничной тележке - каталке, привязанная к ней. Вот так и получилось, что моего согласия на переезд никто не спрашивал, я была при смерти, и решение за меня приняла моя дочь. После приземления в Германии меня на машине скорой помощи доставили в клинику, операция прошла успешно. Зять позаботился о том, чтобы я осталась с ними, так как после операции мне нужен был уход.
Я уже десять лет живу в Германии. Германия платит мне хорошую пенсию, мне назначили денежные добавки за то, что я ветеран войны, за то, что я была в войну ранена, за то, что я - орденоносец, за то, что муж мой тоже воевал... Кстати, ту операцию на сердце мне оплатило тоже немецкое государство как ветерану войны. Оно оплачивает мне сейчас мою съемную квартиру, я живу отдельно от семьи дочери, но не далеко от них. Поездку на море мне тоже оплатило немецкое государство, заботится о моем здоровье. «Фашисты» выплачивают мне столько льгот! Уму непостижимо. Дочь счастлива, что я не умерла тогда, считает, что поступила правильно, перевезя меня сюда. Я живу в Германии ради дочери. Мои внуки говорят на немецком языке без акцента. Мне трудно во все это поверить...
Дочь постоянно находит для меня каких-то крутых психологов, которые помогали бы мне адекватно воспринимать реальную действительность, а я и без них все адекватно воспринимаю. Психологи беседуют со мной, спрашивают, что я чувствую, а я - не дура рассказывать им все начистоту, что я на самом деле чувствую. Понятно, что мне приходиться им что-то рассказывать о себе. Я рассказываю им, как занимаюсь с внуками, что плохо сплю, что мне снятся военные кошмары, они кивают головой и прописывают мне лекарства для того, чтобы я хорошо спала. Сплю я хорошо, но просыпаюсь я каждое утро с желанием всех в Германии перестрелять. Выхожу из квартиры, соседка-девочка здоровается со мной: «Гутен морген!», в магазине продавцы услужливы со мной, помогают мне упаковывать выбранные мною продукты, соседи интересуются о моем здоровье, как у меня дела. Знали бы они все, что я не могу их слышать. Они мне что-то говорят, а я слышу в их голосах гул мессершмиттов-бомбардировщиков...