220420 (2)
210420
Слишком смело утверждать, что мне всё известно о жизни голубей. Тем, кто живёт в соседнем доме под самой крышей, известно больше, ведь это над ними вьются голуби. И не только вьются. К тому же мне больше нравятся вороны. Они вымачивают сухарики в лужах, косят глазом, скачут боком и живут далеко от меня. Ещё есть чайки. Они опять прилетели и с криками кружат над мусорными контейнерами. Этого не видно, но чайки слишком громко кричат. Так громко, что кажется, будто они совсем недалеко от меня. Ещё совсем недалеко от меня, точнее, возмутительно близко вьётся собака. Пока у А. в руках пылесос, собаке не будет покоя. Не будет покоя и мне с такой беспокойной собакой. Ещё на подоконнике медленно тянет свои перья лук. Но недостаточно далеко от меня, так что эти перья я ему однажды оборву. А зацветающую фиалку не трону. Она последняя выжившая. Ещё зимой их было две. А когда-то - не счесть, но я посмотрела на них и вспомнила, что никогда не любила комнатные фиалки. Любовь прошла - завяли и фиалки. Зато жиреет и множится декабрист. Когда-то я принесла от Л. заморенный суставчатый отросток этого эпифита, и вот прошло без месяца два года. Где взять тебе, дружок, горшок побольше? Это был бы твой четвёртый горшок. В комментариях спецы по покупкам, по покупкам, по покупочкам своим на подобные вопросы дружно советуют один из самых больших инмагов. Но ради одного горшка? Обойдёшься, дружок, без горшка. А ещё зефирантес ничем не радует, хотя пришла пора. И это в возмутительной близости от меня! Совсем бесстрашный!..
Сколько жизни вокруг, сколько жизни!..
Фрог пообросла и раздражающе стучит когтями, а я испытываю всевозрастающую нежность к ней и перебираю ласкательные выражения: мой серый тюльпан, мой шерстяной цветок, моя пыльная шубейка. Когда она только появилась, меня переполняли зависть и ревность. Окружающие приберегали для неё самые лучшие слова любви, изобретали новые и осыпали ими с головы до кончиков лап. Я сама ворковала над ней так, как никогда - над А. Но однажды я сидела с Фрог и перебирала её жёсткую шерсть (на загривочке), трепала уши (с чёрной каймой по краю), гладила розовое брюхо (в сероватом пуху) и поняла, что ревности нет места. Такая короткая жизнь! Такая короткая и такая зависимая!.. И теперь, когда Фрог смотрит на меня чёрными провалами печальных глаз, я испытываю одновременно два желания: дать ей по ушам, чтобы больше так не смотрела, и отдать ей то, что в этот момент ем. «Тебя совсем здесь не кормят?» - спрашиваю я гуляющим голосом и мгновенно понимаю, что вот это гуляние, вот эту слабость, этот сбой в первую очередь услышала собака, потому и не дрогнуло ухо, не шевельнулась чёлка, не моргнули глаза. Всё-таки, дать по ушам. И пока я мысленно ругаю себя за слабость, собака улавливает мои переживания из-за только что рухнувшего авторитета и деликатно отводит морду в сторону. Т. е. это мне кажется, что деликатно, а на самом деле она просто знает, что нельзя смотреть на то, как я ем. У Фрог своя еда. Одна и та же - собачья еда. Такая короткая жизнь! Такая зависимая и такая короткая! И такая невкусная еда!..
А., проходя мимо, выхватила слова про невкусную еду, про короткую и зависимую жизнь и спросила: «Это про нас?» Теперь можно полдня бушевать (вот и разнообразие! вот и развлечение!), отказаться готовить, томить её перед обедом угрозой не кормить, в ответ на её похвалы супу жаловаться на недооценённость. И никаких домашних пельменей в выходные! Никаких прижатых к раскатанному тесту тонкостенных стаканчиков! Никаких отделившихся блинчиков! Никаких защипов!..
220420
Стояла над чугунной сковородой, а в ней тихо пощёлкивал арахис. Не столько обжаривала, сколько сушила и слушала, как он становится всё звонче и легче. Я определилась в примитивных своих желаниях и поняла, что мне не хватало арахиса, клубничного питьевого йогурта, жирного молока, тёмного пива и бутылки красного сухого вина под что-нибудь мясное. С арахисом, йогуртом и молоком хорошо ночью читать что-нибудь увлекательное. С пивом - смотреть детектив. С вином - просто пританцовывать на кухне во время готовки под мяуканье Блоссом Дири. Осталось сменить платья на штаны с начёсом, но такое желание меня пока не посещало, и по дому, одолеваемая демоном чревоугодия, я хожу нарядная и надушенная, напоминая себе воплощение какой-нибудь особо страшной сказки. Шванкмайеровское полено в беленьком чепчике чавкает в темноте - это я под покровом домашних обязанностей на цыпочках в красном платье пробираюсь на кухню, чтобы пострадать над луковой обжаркой. Масло кипит и дымится (на самом деле не так всё страшно), а платье (на ярлыке которого был указан земляничный цвет) напитывается запахами кухонного ада. К ним бы ещё добавить капусту и рыбу. К ним бы ещё овощное рагу. К ним бы последней каплей жареной картошки и оладий. А ещё - котлет. И потом после этого ужаса пройти в комнату, морщась от самой себя, и открыть все, что можно открыть (ящик один мифический открыть), зная, что уже ничего не поможет (закрыть, закрыть ящик!). Поэтому с утра я сладко пахну цветами, а к вечеру напоминаю трактирного кухаря в нелепых женских тряпках.
Мне всё чаще кажется, что у плиты я стою больше, чем раньше. А когда возвращаюсь в комнату, вижу книжку «Мифы финно-угров» на столике. Это последнее, что я взяла для А. в детской библиотеке с мыслью прочитать эти мифы и самой. Но руки не доходят. Зато слитность мифыфи встречает меня водяным фырканьем, и от этого смешно. Хочется прочитать «мифыфинигров» или «мифифыныргов». Хочется победоносного красно-чёрного канкана. Грибоголовых духов и каких-нибудь этаких стихов. Пока же я кривляюсь перед зеркалом, щупаю щёки и разговариваю сама с собой: «Ну давай же, становись уже жирненькой, ты всегда этого хотела, доходяга, скелетина». На что А., опять поняв всё по-своему, откликается: «Фрог - не скелетина, она и так уже немного на шар похожа». А я подхватываю и завершаю кривляние: «Это не шар, а шуба, всё шуба, всё она. Шуба про запас, шуба на зиму, шуба поверх ещё одной шубы, шуба от жадности, шуба от мерзлявости, шуба на всякий случай и шуба для пущей красоты!»
P. S. Перечитывая последний абзац, ошиблась с ударением, а ведь переживала за другое слово - за духов, которых можно принять за духи! Сама же прочитала, что не стою-простаиваю целыми днями у плиты, а внезапно становлюсь дороже. От дорогой до бесценной один какой-то шажок. В пределах кухни.
Слишком смело утверждать, что мне всё известно о жизни голубей. Тем, кто живёт в соседнем доме под самой крышей, известно больше, ведь это над ними вьются голуби. И не только вьются. К тому же мне больше нравятся вороны. Они вымачивают сухарики в лужах, косят глазом, скачут боком и живут далеко от меня. Ещё есть чайки. Они опять прилетели и с криками кружат над мусорными контейнерами. Этого не видно, но чайки слишком громко кричат. Так громко, что кажется, будто они совсем недалеко от меня. Ещё совсем недалеко от меня, точнее, возмутительно близко вьётся собака. Пока у А. в руках пылесос, собаке не будет покоя. Не будет покоя и мне с такой беспокойной собакой. Ещё на подоконнике медленно тянет свои перья лук. Но недостаточно далеко от меня, так что эти перья я ему однажды оборву. А зацветающую фиалку не трону. Она последняя выжившая. Ещё зимой их было две. А когда-то - не счесть, но я посмотрела на них и вспомнила, что никогда не любила комнатные фиалки. Любовь прошла - завяли и фиалки. Зато жиреет и множится декабрист. Когда-то я принесла от Л. заморенный суставчатый отросток этого эпифита, и вот прошло без месяца два года. Где взять тебе, дружок, горшок побольше? Это был бы твой четвёртый горшок. В комментариях спецы по покупкам, по покупкам, по покупочкам своим на подобные вопросы дружно советуют один из самых больших инмагов. Но ради одного горшка? Обойдёшься, дружок, без горшка. А ещё зефирантес ничем не радует, хотя пришла пора. И это в возмутительной близости от меня! Совсем бесстрашный!..
Сколько жизни вокруг, сколько жизни!..
Фрог пообросла и раздражающе стучит когтями, а я испытываю всевозрастающую нежность к ней и перебираю ласкательные выражения: мой серый тюльпан, мой шерстяной цветок, моя пыльная шубейка. Когда она только появилась, меня переполняли зависть и ревность. Окружающие приберегали для неё самые лучшие слова любви, изобретали новые и осыпали ими с головы до кончиков лап. Я сама ворковала над ней так, как никогда - над А. Но однажды я сидела с Фрог и перебирала её жёсткую шерсть (на загривочке), трепала уши (с чёрной каймой по краю), гладила розовое брюхо (в сероватом пуху) и поняла, что ревности нет места. Такая короткая жизнь! Такая короткая и такая зависимая!.. И теперь, когда Фрог смотрит на меня чёрными провалами печальных глаз, я испытываю одновременно два желания: дать ей по ушам, чтобы больше так не смотрела, и отдать ей то, что в этот момент ем. «Тебя совсем здесь не кормят?» - спрашиваю я гуляющим голосом и мгновенно понимаю, что вот это гуляние, вот эту слабость, этот сбой в первую очередь услышала собака, потому и не дрогнуло ухо, не шевельнулась чёлка, не моргнули глаза. Всё-таки, дать по ушам. И пока я мысленно ругаю себя за слабость, собака улавливает мои переживания из-за только что рухнувшего авторитета и деликатно отводит морду в сторону. Т. е. это мне кажется, что деликатно, а на самом деле она просто знает, что нельзя смотреть на то, как я ем. У Фрог своя еда. Одна и та же - собачья еда. Такая короткая жизнь! Такая зависимая и такая короткая! И такая невкусная еда!..
А., проходя мимо, выхватила слова про невкусную еду, про короткую и зависимую жизнь и спросила: «Это про нас?» Теперь можно полдня бушевать (вот и разнообразие! вот и развлечение!), отказаться готовить, томить её перед обедом угрозой не кормить, в ответ на её похвалы супу жаловаться на недооценённость. И никаких домашних пельменей в выходные! Никаких прижатых к раскатанному тесту тонкостенных стаканчиков! Никаких отделившихся блинчиков! Никаких защипов!..
220420
Стояла над чугунной сковородой, а в ней тихо пощёлкивал арахис. Не столько обжаривала, сколько сушила и слушала, как он становится всё звонче и легче. Я определилась в примитивных своих желаниях и поняла, что мне не хватало арахиса, клубничного питьевого йогурта, жирного молока, тёмного пива и бутылки красного сухого вина под что-нибудь мясное. С арахисом, йогуртом и молоком хорошо ночью читать что-нибудь увлекательное. С пивом - смотреть детектив. С вином - просто пританцовывать на кухне во время готовки под мяуканье Блоссом Дири. Осталось сменить платья на штаны с начёсом, но такое желание меня пока не посещало, и по дому, одолеваемая демоном чревоугодия, я хожу нарядная и надушенная, напоминая себе воплощение какой-нибудь особо страшной сказки. Шванкмайеровское полено в беленьком чепчике чавкает в темноте - это я под покровом домашних обязанностей на цыпочках в красном платье пробираюсь на кухню, чтобы пострадать над луковой обжаркой. Масло кипит и дымится (на самом деле не так всё страшно), а платье (на ярлыке которого был указан земляничный цвет) напитывается запахами кухонного ада. К ним бы ещё добавить капусту и рыбу. К ним бы ещё овощное рагу. К ним бы последней каплей жареной картошки и оладий. А ещё - котлет. И потом после этого ужаса пройти в комнату, морщась от самой себя, и открыть все, что можно открыть (ящик один мифический открыть), зная, что уже ничего не поможет (закрыть, закрыть ящик!). Поэтому с утра я сладко пахну цветами, а к вечеру напоминаю трактирного кухаря в нелепых женских тряпках.
Мне всё чаще кажется, что у плиты я стою больше, чем раньше. А когда возвращаюсь в комнату, вижу книжку «Мифы финно-угров» на столике. Это последнее, что я взяла для А. в детской библиотеке с мыслью прочитать эти мифы и самой. Но руки не доходят. Зато слитность мифыфи встречает меня водяным фырканьем, и от этого смешно. Хочется прочитать «мифыфинигров» или «мифифыныргов». Хочется победоносного красно-чёрного канкана. Грибоголовых духов и каких-нибудь этаких стихов. Пока же я кривляюсь перед зеркалом, щупаю щёки и разговариваю сама с собой: «Ну давай же, становись уже жирненькой, ты всегда этого хотела, доходяга, скелетина». На что А., опять поняв всё по-своему, откликается: «Фрог - не скелетина, она и так уже немного на шар похожа». А я подхватываю и завершаю кривляние: «Это не шар, а шуба, всё шуба, всё она. Шуба про запас, шуба на зиму, шуба поверх ещё одной шубы, шуба от жадности, шуба от мерзлявости, шуба на всякий случай и шуба для пущей красоты!»
P. S. Перечитывая последний абзац, ошиблась с ударением, а ведь переживала за другое слово - за духов, которых можно принять за духи! Сама же прочитала, что не стою-простаиваю целыми днями у плиты, а внезапно становлюсь дороже. От дорогой до бесценной один какой-то шажок. В пределах кухни.