Мама
В годы Великой Отечественной оккупанты пытались превратить прекрасные Донские земли в территорию ужаса и смерти. Для этого они устроили на Дону десятки концлагерей для наших солдат, волею судьбы попавших во вражеский плен. Смерть в таких местах поселилась сразу. От болезней, истощения или пули охранника каждый день сотнями умирали красноармейцы за колючей проволокой. О страданиях наших военнопленных в концлагерях написаны книги, сняты фильмы. Но очень мало известно о тихих подвигах местных жителей Донского края, которые носили еду пленным солдатам, ухаживали за больными и ранеными. А бывало что помогали бежать из концлагеря или, отдавая последнее, выкупали умирающих наших пленных у охраны. Таких спасенных из вражеской неволи были сотни и даже тысячи. Тысячи сохранённых жизней.
( Наши -18)
Мама
«Эй ты, а ну быстро сюда!»- кричали ей из-за колючей проволоки лагеря охранники, сопровождая свои крики свистом. Валентина, не смея ослушаться, боязливо вжав голову в плечи, подошла к кричавшим. «Что несёшь в сумке, покажи!» - зло приказал ей невысокий лысый охранник, из тех, кто пришли вместе с немцами. Она покорно сняла с плеч холщовый мешок и, вздыхая, развязала его. Картофель, кабаки, ржаные сухари, с десяток вяленых лещей, свёкла, огурцы, - все, что смогла за день собрать Валентина, чтобы покормить пленных солдат. А их, голодных, истекающих кровью и гноем от незаживающих ран, больных, здесь на окраине станицы было тысячи. “Зачем ты это делаешь, мать? - подойдя к лысому, спросил старший из охранников, усатый с чёрной кубанкой на вихрастый голове - ты же казачка, сама знаешь, как они,- старший махнул рукой в сторону бараков,_- не жалели нас в гражданскую, морили голодом, жгли станицы. Убивали и детишек малых, и святых отцов, и старых казаков-инвалидов».
( Кубанские казаки на службе Вермахта)
Валентина слушала, кивая, и молчала, глядя в потрескавшуюся от зноя землю, заправляя в платок пряди тёмных своих с седыми ниточками волос. Конечно, ей было что ответить, рассказав и о муже своем, герое Мировой войны, ставшим красным командиром, убитым врагами подло, из засады, и о двух сыновьях, которые год назад в 41-м пошли защищать Родину от захватчиков. Но вступать в спор с теми, кто пошёл служить к немцам, было для неё унизительным. Слишком сильно она их презирала.
“Можно я пойду, господин атаман, -попросила Валентина, когда старший закончил свой рассказ,- там же дети, мальчишки совсем, с голода умирают, жаль мне их. А бог на небе и без нас разберется, кто прав, а кто нет »- добавила она и перекрестилась. Охранники недовольно хмыкнули и переглянулись, в который раз решая, что делать с этой упрямой бабой.
( проводы на войну сыновей )
Каждый день Валентина ходила сюда, чтобы подкармливать пленных и охране стало это надоедать. Старший раздраженно плюнул на землю: «ну дура баба, что с тебя взять?!» Эту мысль быстро подхватил лысый и, смеясь, обратился к Валентине: «ты и для нас в следующий раз что-нибудь принеси. Гуся готовь или утку, сало захвати, а то и нам здесь жрать нечего, одна каша с колбасой». Его слова подхватил высокий и тощий, в немецком кителе солдат: “горилки тащи нам и сала побильше, тады станем тебя пущать». Валентина догадалась, что это был хохол из особой расстрельной команды карателей. Из тех, кто ночами стреляли и пленных и мирных жителей, коммунистов, евреев, цыган. «Хлопчик, да я же всю самогонку уже вам отдала. Нема у меня больше»,- с печально в голосе ответила она и посмотрела с надеждой на охрану. Те переглянулись между собой, пытаясь выяснить, кто из них взял самогон у Валентины. Все подозрения падали на хохла, а тот, почуяв неладное, быстро попытался переключить всеобщее внимание на другое: «а давай так сробим, ты нам горилку, а мы тебе любого полудохлика из тех, кто уже не встает». Довольный своей идеей, он посмотрел на старшего, ожидая одобрения. Тот только пожал плечами:- «вам самогонку, а мне пусть что-нибудь из золотишка притащит. Тогда я от себя ещё одного добавлю. Пущай двух забирает. Нам возни меньше. Все равно подохнут, закапывай их потом, тащи в яму за лагерем».
Валентина с удивлением смотрела на охранников, не понимая, шутят они над ней или серьезно предлагают выкупить двух пленных. Но старший развеял её сомнения:- «Иди корми своих краснопузых и больше без самогонки и золота к нам не приходи. А принесешь, что хотим, получишь что обещали».
( Военнопленные красноармейцы на Дону 1942 )
Валентина, не помня себя, отдав еду пленным, добралась домой. Самогонку она решила поменять на курицу у соседки, а вот что делать с золотом? Из всего, что у неё осталось, был лишь золотой Георгиевский крест покойного мужа. Валентина берегла эту реликвию, пронеся её через самые тяжелые годы голода. Вырастив сыновей одна, она хотела передать мужнюю награду старшему, когда он женится, а от него крест перешел бы к внукам, но не случилось… Погибли сыночки. Младшенький сразу, под Ярцево, в самом начале войны, а старший уже после, у Таганрога, зимой этого года. Не для кого было хранить отцовскую награду.
На следующее утро Валентина пошла к воротам лагеря, взяв собой бутыль самогона, большой шмат сала и завёрнутый в тряпочку золотой крест мужа. Старший встретил её хитрым взглядом из-под косматой папахи: - «Ну что, мать, принесла что просили?» Валентина едва заметно кивнула. « Ну так давай скорее, что тянешь? И так, пока ходила-бродила, половина доходяг уж подохли, - охранник хохотнул, глядя в сторону барака,- а пока мы здесь с тобой лясы точим, остальные богу душу отдадут».
( Золотой Георгиевскй крест )
На глаза Валентины навернулись слёзы. Она отдала старшему самогон с крестом мужа и быстро пошагала за ним в сторону барака. Там на голой земле лежали вместе и живые и мёртвые.Большинство из тех, кто ещё дышал, уже не могли двигаться и лишь открывали глаза, заслышав шаги рядом. Обессиленные от голода, ран или болезни, они были оставлены здесь у серой, тёмной, сырой стены барака лишь для того, чтобы побыстрей умереть. Пленные уже не просили ни есть и ни пить. Знали, что все, что им могут дать, это удар плетью или пинок кованым сапогом. Лёжа на земле, они лишь стонали или спали в предсмертном забытье.
- Мне бы вот это этого забрать, - Валентина показала на солдатика, который, свернувшись калачиком как ребёнок, спал, положив почерневшие ладони под голову.- И вот этого, - она махнула рукой в сторону сидящего на земле с разбитой головой и заплывшими от кровоподтеков глазами пленного.- Двое этих, совсем ещё совсем молодых солдат, были определены охранной к смерти.
-Ладно, бери, раз обещал, - равнодушно сказал старший,- да только этого - он кивнул на избитого красноармейца - я лично так отделал, что у него теперь мозг в кашу превратился. Сукой продажной меня назвал. Ну, а тот, который спит сейчас, этой ночью окочурится. Так что, мать, подумай хорошенько, зачем тебе они?
Но Валентина настояла на своем, и охрана вытолкала за ворота лагеря выбранных ею пленников. Избитый поддерживал своего товарища, и вместе с Валентиной они с горем пополам, падая в пыль, добрались наконец до хаты. Там уже была готова и баня, и чистое белье, и отвары трав, и тёплая постель.
(казачьи курени )
Первая неделя была самая трудная. Она лечила своих солдатиков, кормила их с ложечки, протирая загноившиеся раны, слушая ночами крики боли и ночных кошмаров. Каждый день ей казалось что кто то из них умирает и каждый день она воскрешала то одного то другого солдатика. Валентина выхаживала их так, как будто они были её сыновьями. Причём, избитого охраной даже звали так же, как и её старшего, Михаилом. Имя другого, слабенького было Алёша. Чувствуя материнскую заботу и настоящую любовь, которая спасла их жизни, Алёша и Михаил, не сговариваясь, стали называть Валентину мамой. Немного оправившись от ран они стали помогать своей маме по хозяйству Ходили за дровами в дальний лес поправляли прохудившийся от мороза сарай а затем и развалившийся курятник Делали что могли чтобы хоть иногда увидеть улыбку на лице Валентины А долгими вечерами пили ароматный чай настоенный на Донских травах И каждый рассказывал о своей жизни Миша о своей невесте ждущей его в небольшом селе под Полтавой. А Лёша о своих родных живущих совсем рядом в Ростове-на-Дону. Валентина же всё больше молчала, радуясь звонким голосам своих, вновь обретённых сыночков.
К декабрьским студёным степным морозам лагерь на окраине станицы перестал существовать. Большая часть пленных к тому времени погибла от холода, голода, болезней, была забита до смерти лагерной охраной или расстреляна. Многих красноармейцев за выкуп, последовав примеру Валентины, разобрали казаки по куреням. Местный станичный староста и полицаи их не трогали и помалкивали, зная обстоятельства освобождения из лагеря. В округе же народ, прознав про добросердечие местных, переименовал станицу из Мечетинскую в Милосердную. Так и жила Милосердная станица, выхаживая по дворам красноармейцев из лагеря, ставя их на ноги материнской заботой да любовью.
( танки Красной армии в освобождённой станице )
Снежным январским днём Мечетинскую-Милосердную освободили белые танки с красными звездами на грозных башнях. И сразу засобирались на фронт те, кого выкупили из лагеря и вылечили в тёплых, светлых домах своих, казаки.
С Мишенькой Валентина попрощалась первым. Несмотря на страшные головные боли, он ушел вместе с частью, которая освободила станицу. Проводив его поутру, Валентина рыдала целый день, будто чувствовала, что никогда больше не увидит своего «сыночка». Алёша ушел спустя месяц. Как только узнал,что Красная армия освободила Ростов, он сам пришел в военкомат и, несмотря на протесты проверяющих врачей, отмечавших его слабое сердце, отправился на фронт. В Ростове у Алёши была семья, мать с отцом, сестры. Лишь потом, весной, он написал Валентине из-под Таганрога, что его семью, всех до единого, расстреляли немцы в одном из парков на окраине города. Писал в следующих одним за другим письмах, что будет мстить врагам, пока бьётся его сердце. Валентина хорошо знала казачью присказку «те кто мстят-погибают первыми». Так и случилось. Знойным августом 1943-го на реке Миус Алёша погиб.
( погибший на Миус Фронте в 1943 найден )
Не было дня, чтобы Валентина не молилась о Мишеньке, плача над каждым его редким письмом. Молила она Бога о том, чтобы оставил жизнь хотя бы ему. Вместе с ней молились и другие казачки, которые проводили на войну вначале своих мужей с сыновьями, а затем и тех, кого сумели спасти из плена и выходить.
Михаил погиб в последние дни войны уже в победном мае 1945-го в Праге. Сослуживцы написали Валентине, что его убили в уличном бою русские, из тех, кто пошёл служить Гитлеру. Убили подло, в тот момент, когда Михаил пошёл к ним навстречу без оружия и пытался уговорить их сдаться.
( прощальный салют в честь погибших 1945 )
На месте, где на окраине Мечётинской когда то находился концлагерь, заколосилась заиграла золотом на солнце густая богатая рожь. На улицах станицы вновь зазвучал детский смех, полились многоголосьем казачьи песни, подала голос озорная гармошка. Открылась школа, стадион, то тут то там стали вновь играть свадьбы. После известия о смерти Мишеньки Валентина перестала разговаривать и стала редко выходила из своего дома. Лишь иногда можно было увидеть как стояла она молча, опираясь на свой плетень и улыбалась, глядя как возвращаются в станицу один за другим те, кого когда-то вырвали за выкуп из лагеря смерти. Кто-то заезжал просто сказать «спасибо» своим спасителям , а кто-то насовсем, чтобы поселиться здесь в станице Милосердной. И все они были для неё, Валентины, родными сыновьями, живыми и здоровыми.
( Наши -18)
Мама
«Эй ты, а ну быстро сюда!»- кричали ей из-за колючей проволоки лагеря охранники, сопровождая свои крики свистом. Валентина, не смея ослушаться, боязливо вжав голову в плечи, подошла к кричавшим. «Что несёшь в сумке, покажи!» - зло приказал ей невысокий лысый охранник, из тех, кто пришли вместе с немцами. Она покорно сняла с плеч холщовый мешок и, вздыхая, развязала его. Картофель, кабаки, ржаные сухари, с десяток вяленых лещей, свёкла, огурцы, - все, что смогла за день собрать Валентина, чтобы покормить пленных солдат. А их, голодных, истекающих кровью и гноем от незаживающих ран, больных, здесь на окраине станицы было тысячи. “Зачем ты это делаешь, мать? - подойдя к лысому, спросил старший из охранников, усатый с чёрной кубанкой на вихрастый голове - ты же казачка, сама знаешь, как они,- старший махнул рукой в сторону бараков,_- не жалели нас в гражданскую, морили голодом, жгли станицы. Убивали и детишек малых, и святых отцов, и старых казаков-инвалидов».
( Кубанские казаки на службе Вермахта)
Валентина слушала, кивая, и молчала, глядя в потрескавшуюся от зноя землю, заправляя в платок пряди тёмных своих с седыми ниточками волос. Конечно, ей было что ответить, рассказав и о муже своем, герое Мировой войны, ставшим красным командиром, убитым врагами подло, из засады, и о двух сыновьях, которые год назад в 41-м пошли защищать Родину от захватчиков. Но вступать в спор с теми, кто пошёл служить к немцам, было для неё унизительным. Слишком сильно она их презирала.
“Можно я пойду, господин атаман, -попросила Валентина, когда старший закончил свой рассказ,- там же дети, мальчишки совсем, с голода умирают, жаль мне их. А бог на небе и без нас разберется, кто прав, а кто нет »- добавила она и перекрестилась. Охранники недовольно хмыкнули и переглянулись, в который раз решая, что делать с этой упрямой бабой.
( проводы на войну сыновей )
Каждый день Валентина ходила сюда, чтобы подкармливать пленных и охране стало это надоедать. Старший раздраженно плюнул на землю: «ну дура баба, что с тебя взять?!» Эту мысль быстро подхватил лысый и, смеясь, обратился к Валентине: «ты и для нас в следующий раз что-нибудь принеси. Гуся готовь или утку, сало захвати, а то и нам здесь жрать нечего, одна каша с колбасой». Его слова подхватил высокий и тощий, в немецком кителе солдат: “горилки тащи нам и сала побильше, тады станем тебя пущать». Валентина догадалась, что это был хохол из особой расстрельной команды карателей. Из тех, кто ночами стреляли и пленных и мирных жителей, коммунистов, евреев, цыган. «Хлопчик, да я же всю самогонку уже вам отдала. Нема у меня больше»,- с печально в голосе ответила она и посмотрела с надеждой на охрану. Те переглянулись между собой, пытаясь выяснить, кто из них взял самогон у Валентины. Все подозрения падали на хохла, а тот, почуяв неладное, быстро попытался переключить всеобщее внимание на другое: «а давай так сробим, ты нам горилку, а мы тебе любого полудохлика из тех, кто уже не встает». Довольный своей идеей, он посмотрел на старшего, ожидая одобрения. Тот только пожал плечами:- «вам самогонку, а мне пусть что-нибудь из золотишка притащит. Тогда я от себя ещё одного добавлю. Пущай двух забирает. Нам возни меньше. Все равно подохнут, закапывай их потом, тащи в яму за лагерем».
Валентина с удивлением смотрела на охранников, не понимая, шутят они над ней или серьезно предлагают выкупить двух пленных. Но старший развеял её сомнения:- «Иди корми своих краснопузых и больше без самогонки и золота к нам не приходи. А принесешь, что хотим, получишь что обещали».
( Военнопленные красноармейцы на Дону 1942 )
Валентина, не помня себя, отдав еду пленным, добралась домой. Самогонку она решила поменять на курицу у соседки, а вот что делать с золотом? Из всего, что у неё осталось, был лишь золотой Георгиевский крест покойного мужа. Валентина берегла эту реликвию, пронеся её через самые тяжелые годы голода. Вырастив сыновей одна, она хотела передать мужнюю награду старшему, когда он женится, а от него крест перешел бы к внукам, но не случилось… Погибли сыночки. Младшенький сразу, под Ярцево, в самом начале войны, а старший уже после, у Таганрога, зимой этого года. Не для кого было хранить отцовскую награду.
На следующее утро Валентина пошла к воротам лагеря, взяв собой бутыль самогона, большой шмат сала и завёрнутый в тряпочку золотой крест мужа. Старший встретил её хитрым взглядом из-под косматой папахи: - «Ну что, мать, принесла что просили?» Валентина едва заметно кивнула. « Ну так давай скорее, что тянешь? И так, пока ходила-бродила, половина доходяг уж подохли, - охранник хохотнул, глядя в сторону барака,- а пока мы здесь с тобой лясы точим, остальные богу душу отдадут».
( Золотой Георгиевскй крест )
На глаза Валентины навернулись слёзы. Она отдала старшему самогон с крестом мужа и быстро пошагала за ним в сторону барака. Там на голой земле лежали вместе и живые и мёртвые.Большинство из тех, кто ещё дышал, уже не могли двигаться и лишь открывали глаза, заслышав шаги рядом. Обессиленные от голода, ран или болезни, они были оставлены здесь у серой, тёмной, сырой стены барака лишь для того, чтобы побыстрей умереть. Пленные уже не просили ни есть и ни пить. Знали, что все, что им могут дать, это удар плетью или пинок кованым сапогом. Лёжа на земле, они лишь стонали или спали в предсмертном забытье.
- Мне бы вот это этого забрать, - Валентина показала на солдатика, который, свернувшись калачиком как ребёнок, спал, положив почерневшие ладони под голову.- И вот этого, - она махнула рукой в сторону сидящего на земле с разбитой головой и заплывшими от кровоподтеков глазами пленного.- Двое этих, совсем ещё совсем молодых солдат, были определены охранной к смерти.
-Ладно, бери, раз обещал, - равнодушно сказал старший,- да только этого - он кивнул на избитого красноармейца - я лично так отделал, что у него теперь мозг в кашу превратился. Сукой продажной меня назвал. Ну, а тот, который спит сейчас, этой ночью окочурится. Так что, мать, подумай хорошенько, зачем тебе они?
Но Валентина настояла на своем, и охрана вытолкала за ворота лагеря выбранных ею пленников. Избитый поддерживал своего товарища, и вместе с Валентиной они с горем пополам, падая в пыль, добрались наконец до хаты. Там уже была готова и баня, и чистое белье, и отвары трав, и тёплая постель.
(казачьи курени )
Первая неделя была самая трудная. Она лечила своих солдатиков, кормила их с ложечки, протирая загноившиеся раны, слушая ночами крики боли и ночных кошмаров. Каждый день ей казалось что кто то из них умирает и каждый день она воскрешала то одного то другого солдатика. Валентина выхаживала их так, как будто они были её сыновьями. Причём, избитого охраной даже звали так же, как и её старшего, Михаилом. Имя другого, слабенького было Алёша. Чувствуя материнскую заботу и настоящую любовь, которая спасла их жизни, Алёша и Михаил, не сговариваясь, стали называть Валентину мамой. Немного оправившись от ран они стали помогать своей маме по хозяйству Ходили за дровами в дальний лес поправляли прохудившийся от мороза сарай а затем и развалившийся курятник Делали что могли чтобы хоть иногда увидеть улыбку на лице Валентины А долгими вечерами пили ароматный чай настоенный на Донских травах И каждый рассказывал о своей жизни Миша о своей невесте ждущей его в небольшом селе под Полтавой. А Лёша о своих родных живущих совсем рядом в Ростове-на-Дону. Валентина же всё больше молчала, радуясь звонким голосам своих, вновь обретённых сыночков.
К декабрьским студёным степным морозам лагерь на окраине станицы перестал существовать. Большая часть пленных к тому времени погибла от холода, голода, болезней, была забита до смерти лагерной охраной или расстреляна. Многих красноармейцев за выкуп, последовав примеру Валентины, разобрали казаки по куреням. Местный станичный староста и полицаи их не трогали и помалкивали, зная обстоятельства освобождения из лагеря. В округе же народ, прознав про добросердечие местных, переименовал станицу из Мечетинскую в Милосердную. Так и жила Милосердная станица, выхаживая по дворам красноармейцев из лагеря, ставя их на ноги материнской заботой да любовью.
( танки Красной армии в освобождённой станице )
Снежным январским днём Мечетинскую-Милосердную освободили белые танки с красными звездами на грозных башнях. И сразу засобирались на фронт те, кого выкупили из лагеря и вылечили в тёплых, светлых домах своих, казаки.
С Мишенькой Валентина попрощалась первым. Несмотря на страшные головные боли, он ушел вместе с частью, которая освободила станицу. Проводив его поутру, Валентина рыдала целый день, будто чувствовала, что никогда больше не увидит своего «сыночка». Алёша ушел спустя месяц. Как только узнал,что Красная армия освободила Ростов, он сам пришел в военкомат и, несмотря на протесты проверяющих врачей, отмечавших его слабое сердце, отправился на фронт. В Ростове у Алёши была семья, мать с отцом, сестры. Лишь потом, весной, он написал Валентине из-под Таганрога, что его семью, всех до единого, расстреляли немцы в одном из парков на окраине города. Писал в следующих одним за другим письмах, что будет мстить врагам, пока бьётся его сердце. Валентина хорошо знала казачью присказку «те кто мстят-погибают первыми». Так и случилось. Знойным августом 1943-го на реке Миус Алёша погиб.
( погибший на Миус Фронте в 1943 найден )
Не было дня, чтобы Валентина не молилась о Мишеньке, плача над каждым его редким письмом. Молила она Бога о том, чтобы оставил жизнь хотя бы ему. Вместе с ней молились и другие казачки, которые проводили на войну вначале своих мужей с сыновьями, а затем и тех, кого сумели спасти из плена и выходить.
Михаил погиб в последние дни войны уже в победном мае 1945-го в Праге. Сослуживцы написали Валентине, что его убили в уличном бою русские, из тех, кто пошёл служить Гитлеру. Убили подло, в тот момент, когда Михаил пошёл к ним навстречу без оружия и пытался уговорить их сдаться.
( прощальный салют в честь погибших 1945 )
На месте, где на окраине Мечётинской когда то находился концлагерь, заколосилась заиграла золотом на солнце густая богатая рожь. На улицах станицы вновь зазвучал детский смех, полились многоголосьем казачьи песни, подала голос озорная гармошка. Открылась школа, стадион, то тут то там стали вновь играть свадьбы. После известия о смерти Мишеньки Валентина перестала разговаривать и стала редко выходила из своего дома. Лишь иногда можно было увидеть как стояла она молча, опираясь на свой плетень и улыбалась, глядя как возвращаются в станицу один за другим те, кого когда-то вырвали за выкуп из лагеря смерти. Кто-то заезжал просто сказать «спасибо» своим спасителям , а кто-то насовсем, чтобы поселиться здесь в станице Милосердной. И все они были для неё, Валентины, родными сыновьями, живыми и здоровыми.