«Собачье сердце», часть 5: рай без свободы
4. Проблема свободы - ключевая для творчества М. Булгакова
Хуже плена нету зла.
М. Булгаков, «Дон Кихот»
Нельзя не заметить деградацию Шарика, когда он превратился из собаки в человека - Шарикова. Дело не только в том, что, став человеком, персонаж лает намного чаще, чем делал это в обличии пса. И не только в блохах, которые парадоксальным образом у него заводятся.
Обратив внимание на повествование, отметим, что у Полиграфа Полиграфовича нет того всеведения, которым обладал Шарик на первых страницах «Собачьего сердца». Интересно, что Шарик утратил всеведение еще задолго до операции, то есть в этом нельзя винить научные амбиции профессора. В какой же момент пес потерял доступ к известной только автору и закрытой от персонажей информации?
В начале повести всеведущий Шарик сообщает читателю имя Преображенского («меня, Филиппа Филипповича, обкормили!» [с. 457]), его статус и специализацию («величина мирового значения, благодаря мужским половым железам» [с. 458]), но вскоре удивляется способности Преображенского вводить псов в дом мимо швейцара, а также не знает, что его благодетель - профессор («неужто пролетарий?» - задумывается Шарик, разобрав только три первые буквы на дверной табличке [с. 462]). Что происходит между этими событиями? Последняя вспышка осведомленности Шарика происходит как раз перед тем, как он получает первый кусок колбасы. За «Особенную краковскую» пес лишается всеведения, а затем и свободы, променяв ее на место в амбивалентном жилище профессора («Похабная квартирка <...>, но до чего хорошо!» [с. 470]).
Тот же принцип позже будет реализован в «Мастере и Маргарите»: каждый, кто берет что-либо у сил антагонизма, оказывается в их распоряжении. О том, что профессор Преображенский - предшественник образа Воланда, уже писали.
Тем временем «похабная квартирка» становится воплощением «грядущей гармонии», от которой в романе Достоевского отказывался Иван Карамазов. К сцене бунта Ивана Федоровича читателя отсылают:
- «серые гармоники под подоконником» [с. 482] и «серые гармонии труб» [с. 545] - «грядущая гармония» у Ф. Достоевского;
- «самый главный собачий билет» [с. 482] - «билет на вход» у Ф. Достоевского;
- «благодарные слёзы» [с. 482] Шарика - «слезинка ребенка» у Ф. Достоевского. Кстати, «слезинкой ребенка» профессор Преображенский не интересуется: «Вы не сочувствуете детям Германии?» - «Равнодушен к ним» [с. 475].
В отличие от Ивана Карамазова, Шарик грядущую гармонию принял. Принял он и условия, на которых Великий Инквизитор предлагал устроить свой земной рай: «кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы».
Действительно, получив возможность остаться в квартире профессора, которую Шарик считает раем, он осознает, что уже не хочет возвращаться к вольной жизни пса-побродяги: «Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь <...> привык. Я барский пес... отведал лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция» [с. 488].
Шарик обесценивает свободу, как другой герой советской литературы Остап Бендер - заграницу: «Всё это выдумка, нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет», «заграница - это миф о загробной жизни» (как у Достоевского отъезд в Америку Свидригайлова и в кантон Ури - Ставрогина).
Как устроен рай земными средствами, без свободы, в повести «Собачье сердце» видно на примере «главного отделения рая» - кухни. Её описание включает такие детали, как угли, крюки, багровые столбы, клокот и шипение, громыхающие запахи, растерзанное мясо, и заканчивается словами «страшный ад» [с. 485], причем трансформация происходит в пределах одной страницы.
Хуже плена нету зла.
М. Булгаков, «Дон Кихот»
Нельзя не заметить деградацию Шарика, когда он превратился из собаки в человека - Шарикова. Дело не только в том, что, став человеком, персонаж лает намного чаще, чем делал это в обличии пса. И не только в блохах, которые парадоксальным образом у него заводятся.
Обратив внимание на повествование, отметим, что у Полиграфа Полиграфовича нет того всеведения, которым обладал Шарик на первых страницах «Собачьего сердца». Интересно, что Шарик утратил всеведение еще задолго до операции, то есть в этом нельзя винить научные амбиции профессора. В какой же момент пес потерял доступ к известной только автору и закрытой от персонажей информации?
В начале повести всеведущий Шарик сообщает читателю имя Преображенского («меня, Филиппа Филипповича, обкормили!» [с. 457]), его статус и специализацию («величина мирового значения, благодаря мужским половым железам» [с. 458]), но вскоре удивляется способности Преображенского вводить псов в дом мимо швейцара, а также не знает, что его благодетель - профессор («неужто пролетарий?» - задумывается Шарик, разобрав только три первые буквы на дверной табличке [с. 462]). Что происходит между этими событиями? Последняя вспышка осведомленности Шарика происходит как раз перед тем, как он получает первый кусок колбасы. За «Особенную краковскую» пес лишается всеведения, а затем и свободы, променяв ее на место в амбивалентном жилище профессора («Похабная квартирка <...>, но до чего хорошо!» [с. 470]).
Тот же принцип позже будет реализован в «Мастере и Маргарите»: каждый, кто берет что-либо у сил антагонизма, оказывается в их распоряжении. О том, что профессор Преображенский - предшественник образа Воланда, уже писали.
Тем временем «похабная квартирка» становится воплощением «грядущей гармонии», от которой в романе Достоевского отказывался Иван Карамазов. К сцене бунта Ивана Федоровича читателя отсылают:
- «серые гармоники под подоконником» [с. 482] и «серые гармонии труб» [с. 545] - «грядущая гармония» у Ф. Достоевского;
- «самый главный собачий билет» [с. 482] - «билет на вход» у Ф. Достоевского;
- «благодарные слёзы» [с. 482] Шарика - «слезинка ребенка» у Ф. Достоевского. Кстати, «слезинкой ребенка» профессор Преображенский не интересуется: «Вы не сочувствуете детям Германии?» - «Равнодушен к ним» [с. 475].
В отличие от Ивана Карамазова, Шарик грядущую гармонию принял. Принял он и условия, на которых Великий Инквизитор предлагал устроить свой земной рай: «кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы».
Действительно, получив возможность остаться в квартире профессора, которую Шарик считает раем, он осознает, что уже не хочет возвращаться к вольной жизни пса-побродяги: «Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь <...> привык. Я барский пес... отведал лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция» [с. 488].
Шарик обесценивает свободу, как другой герой советской литературы Остап Бендер - заграницу: «Всё это выдумка, нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет», «заграница - это миф о загробной жизни» (как у Достоевского отъезд в Америку Свидригайлова и в кантон Ури - Ставрогина).
Как устроен рай земными средствами, без свободы, в повести «Собачье сердце» видно на примере «главного отделения рая» - кухни. Её описание включает такие детали, как угли, крюки, багровые столбы, клокот и шипение, громыхающие запахи, растерзанное мясо, и заканчивается словами «страшный ад» [с. 485], причем трансформация происходит в пределах одной страницы.