...
Как трагически непостижима для меня природа цельности: ощутить себя спаянной зашлифованной идентичностью, одинаковой со всех сторон, мне, увы, не под силу. Два незнакомца, ставших со временем врагами, ведут в чертогах тела бесконечные дуэли. Это кровавое завораживающее поле брани! Сознание моё, инертно зовущееся душой и изредка ещё посылающее солнечных зайчиков наружу в робкой надежде достучаться до мира, с ранних лет мотает срок в физической клетке без права на УДО. Вероломный надзиратель вцепился в его горло, вырывая кусок за куском, потроша всё, что подавало когда-то слабые признаки витального оптимизма. Ошмётки этого сознания оросили пунцовыми прогалинами прокуренный снег снаружи. О, вы уже знаете, за какую команду в этом симуляторе реальности играю я. Что бы ни происходило в событийной сетке жизни, какие бы фатальные эксцессы не случались, я выныриваю из воды сухой - всё неизбежно сводится к фарсу и пошлому возрождению феникса. Это издевательство! Я заперта. Я истошно стучу по люку шлюза. Я не могу разорвать эту цепь. Ребут за ребутом не помогают.
Эта отягощающая и сковывающая порывы телесная оболочка, доставшаяся мне по наследству, без стеснения выкачивает мою кровь. Она требует к себе утончённого внимания и не может смириться с position №2, её придирки губят на корню любое начинание. Надеюсь, что в следующий раз с надзирателем мне повезёт больше. Как покойно, однако, в этой тюрьме. Как чарующе тихо. Так и до стокгольмского синдрома недалеко. Я срослась с изоляцией и не могу различить её первопричины: я прячусь или прячут меня? Я дистанцируюсь или дистанцируются от меня? В радиусе вытянутой руки так мало душ, а те, что попадают под близорукое ощупывание любознательными пальцами впервые, разбегаются от меня, сверкая тапками, как от прокажённой. Если душа - это прекрасный дар, отчего моя столь страшна? Отчего же не очаровательна её окровавленная роба?
Последние полгода оборотили моё существо. Разочарование и самобичевание, проживаемые раз за разом в промёрзлом тёмном подвале всё тяжелее, из лика неизбежной расплаты за любое начинание перекочевали в новую, осязаемую форму - рычаг стоп-крана. Всё встало на свои места. Лихом, в одночасье. Манящая сила бездействия. Я ведь инвалид. В моём внутреннем навигаторе, установленном на заводе чисто для проформы, изначально не было наполнения - он совершенно бесполезен. С таким же успехом, пытаясь «слушать внутренний голос», я могла бы спрыгнуть с лайнера в ледяной океан - успех начинания был бы сопоставим. Тотальная, безграничная слепота относительно целей и направлений. Из всех систем жизнеобеспечения в наличии осталась лишь транспортирующая. Остальные выкрутили из моей боди-посылки ещё на таможне - им нужнее, понимаю. А мне как прикажете жить? Вмешательством извне? Спорадикой жизни?
Моё заточение стало моим главным союзником. Внезапно! Мой остракизм выстилает наилучший для меня путь. Колкость отсеивает лишнее. Холодность остужает обжигающее. Инфильтрация невозможна. Впервые я прониклась благодарностью к этой затейливой морфологии, впервые приняла её как свою кровную часть: как самозабвенно она меня выручала! Вдруг осознала я во всей полноте особенность своего пути - просто существовать в этот момент и в этой точке координат с тем, чтобы быть найденной, когда придёт время. Своими тропами, своими людьми, своей обстановкой, своей ситуацией, своей частотой. Я, кажется, в подземелье, в самой удалённой части земли. Как печален был этот вид вначале, как безысходен. Я замаскировалась под особенности местности столь искусно, что найти меня смог бы лишь слепой или умалишённый. Я молчу. Я невидима. Я пылюсь меж стеллажей в заброшенной библиотеке, слившись с реликвиями своей чуть различимой аурой. Едва ли я существую в реальности - доказать это навряд ли возможно. Лишь прочувствовать. Сколь светел этот путь ныне. Шестое чувство - вот ключ к обнаружению друг друга. За всю мою жизнь меня распознали лишь несколько раз. И миллионы раз прошли мимо, не отличая от интерьера вокруг. Цените это чудо. Кто-то, зовущий твой пристальный взгляд в свои неведомые глубины, кто-то, попадающий своим взором в самые удалённые уголки твоей души, - это обречённо и прекрасно одновременно. Невидимая тонкая сеть, соединяющая вас через всю планету нейронной нитью как фриковатое сообщество близких душ. Только ради этого и следовало жить.
Эта отягощающая и сковывающая порывы телесная оболочка, доставшаяся мне по наследству, без стеснения выкачивает мою кровь. Она требует к себе утончённого внимания и не может смириться с position №2, её придирки губят на корню любое начинание. Надеюсь, что в следующий раз с надзирателем мне повезёт больше. Как покойно, однако, в этой тюрьме. Как чарующе тихо. Так и до стокгольмского синдрома недалеко. Я срослась с изоляцией и не могу различить её первопричины: я прячусь или прячут меня? Я дистанцируюсь или дистанцируются от меня? В радиусе вытянутой руки так мало душ, а те, что попадают под близорукое ощупывание любознательными пальцами впервые, разбегаются от меня, сверкая тапками, как от прокажённой. Если душа - это прекрасный дар, отчего моя столь страшна? Отчего же не очаровательна её окровавленная роба?
Последние полгода оборотили моё существо. Разочарование и самобичевание, проживаемые раз за разом в промёрзлом тёмном подвале всё тяжелее, из лика неизбежной расплаты за любое начинание перекочевали в новую, осязаемую форму - рычаг стоп-крана. Всё встало на свои места. Лихом, в одночасье. Манящая сила бездействия. Я ведь инвалид. В моём внутреннем навигаторе, установленном на заводе чисто для проформы, изначально не было наполнения - он совершенно бесполезен. С таким же успехом, пытаясь «слушать внутренний голос», я могла бы спрыгнуть с лайнера в ледяной океан - успех начинания был бы сопоставим. Тотальная, безграничная слепота относительно целей и направлений. Из всех систем жизнеобеспечения в наличии осталась лишь транспортирующая. Остальные выкрутили из моей боди-посылки ещё на таможне - им нужнее, понимаю. А мне как прикажете жить? Вмешательством извне? Спорадикой жизни?
Моё заточение стало моим главным союзником. Внезапно! Мой остракизм выстилает наилучший для меня путь. Колкость отсеивает лишнее. Холодность остужает обжигающее. Инфильтрация невозможна. Впервые я прониклась благодарностью к этой затейливой морфологии, впервые приняла её как свою кровную часть: как самозабвенно она меня выручала! Вдруг осознала я во всей полноте особенность своего пути - просто существовать в этот момент и в этой точке координат с тем, чтобы быть найденной, когда придёт время. Своими тропами, своими людьми, своей обстановкой, своей ситуацией, своей частотой. Я, кажется, в подземелье, в самой удалённой части земли. Как печален был этот вид вначале, как безысходен. Я замаскировалась под особенности местности столь искусно, что найти меня смог бы лишь слепой или умалишённый. Я молчу. Я невидима. Я пылюсь меж стеллажей в заброшенной библиотеке, слившись с реликвиями своей чуть различимой аурой. Едва ли я существую в реальности - доказать это навряд ли возможно. Лишь прочувствовать. Сколь светел этот путь ныне. Шестое чувство - вот ключ к обнаружению друг друга. За всю мою жизнь меня распознали лишь несколько раз. И миллионы раз прошли мимо, не отличая от интерьера вокруг. Цените это чудо. Кто-то, зовущий твой пристальный взгляд в свои неведомые глубины, кто-то, попадающий своим взором в самые удалённые уголки твоей души, - это обречённо и прекрасно одновременно. Невидимая тонкая сеть, соединяющая вас через всю планету нейронной нитью как фриковатое сообщество близких душ. Только ради этого и следовало жить.