...
Я посреди Витебского вокзала. Он занимает куда большую площадь, чем когда бы то ни было, и почему-то визуально походит больше на рижский или гамбургский конца 19 века: просторный, крытый застеклёнными арками, с вереницей путей, протянутых прямо сквозь его чрево. Через витражную решётку крыши пробивается ласковый свет, круглые станционные часы отмеряют ускользающие мгновения. У меня ещё 40 минут.
Я присаживаюсь с краю протяжённых рядов мест для ожидания и достаю книгу. Погружаюсь. За мной на следующем ряду устраивается компания старшеклассников, взрывающихся истерическим хохотом каждую минуту - бесцеремонно форсируют таинство. Рядом восседает супружеская пара: дама, расплывшаяся по сиденью, кряхтит, расстёгивая меховой воротник, и бранит мужа за то, что тот что-то снова забыл. Бедолага. Решив смягчиться, она посылает верного иссушенного обременительною благосклонностью пажа за бутылкой воды, по мере его удаления выкрикивая что-то разящее наповал всё громче и громче. Пересаживаюсь чуть дальше. Но снова мимо.
Передо мной возникает цыганка и оттеняющий её франтоватый спутник с кручёными усами и ехидной улыбкой. Не дочитаю. Она повторяет нечленораздельные фразы, экспрессивно вздымая руки к стоящему поодаль автомату. Идея обратиться за помощью именно ко мне, скажем прямо, не лучшая. Они надолго зависли рядом со мной. Окей, если больше действительно некому... Мы подходим к машине. Фрау с вызовом ударяет по ней, что-то негодующе бурча и экзотично жестикулируя. Я осматриваю противника. Засада. Вот вообще зиро чэнсес. Ничего привычного и понятного в нём нет: нагромождение разнообразных кнопок с аббревиатурами вместо полноценных подписей. Нет ничего узнаваемого, кроме рисунка с чашкой сверху и купюроприёмника; отсека для стаканчиков тоже нет. Я без понятия, что делать. Выбираю большую кнопку, с которой, как мне кажется, стоило бы начать. Тишина. Я нажимаю кнопку чуть ниже. Экран выдаёт ошибку. Раздаётся громкий неприятный звук, похожий на сирену. Весь вокзал замер. Окружающие разом оглядываются на меня. Я хочу умереть. Открывается нижний отсек, и я ощущаю лишь пар от исчезающего в чреве монстра кипятка. Цыганка начинает судорожно хохотать, подбивая спутника по плечу, и запрокидывает голову, являя миру нестройный ряд золотых коронок. Спутник балагурит. Я багровею от стыда и исчезаю в толпе.
Самое время поискать нужный путь. Тот спрятался в тени снаружи вокзала и уже заполонён людьми под завязку. Повсюду давка и причитания. Скоро закат. Нарастает склочная вьюга, одаривающая собравшихся своим промозгло-ледяным дыханием. Все стремятся оказаться в поезде первыми во что бы то ни стало.
Передо мной застыл исполинский паровоз аккурат из «Анны Карениной». Его круглые фары рассеивают кручи мглы, а огромные клубы извергаемого пара нивелируют очертания и смысл абсолютно всего вокруг. Гнетуще. Я ощущаю дурманящее единение и иду навстречу. Раздаётся гул трубы, раздирающий и без того напряжённую атмосферу. Вот мой вагон. Превратно-утончённый кондуктор во фраке и цилиндре смотрит на мой билет и, зависнув на секунду, начинает мотать головой и неодобрительно цокать, скалясь и сверкая острым взглядом.
- Вы не можете пройти.
- Почему?
- Этот поезд не для Вас.
Он захлопывает дверь вагона прямо перед моим лицом. Моё сердце внутри, а я снаружи. Мне отчаянно нужно попасть именно в этот поезд. Я не могу остаться. Не могу. Но в тот же миг я приросла к бетону под ногами. Внутри по вагону разбредаются люди, беззаботно устраивающиеся на своих местах и беспечно болтают о своём. У меня жизнь закончилась, а у них цветёт бытие. Все двери уже закрыты, провожающие рассеиваются. Остаюсь лишь я и голый перрон.
Раздаётся ещё один гудок. Последний. Пар из-под колёс ошпаривает путь. Перрон сжимает тьма. Колеса медленно начинают проворачиваться - пока скорее символично, нежели деятельно. Утробные раскаты турбин набирают обороты. Единый механизм оживает и, сбросив ледяные оковы, начинает прорубать себе путь вперёд. Я потерянно стою на прежнем месте. Моего пути больше нет. Поезд убийственно-неспешно, словно в назидание, покидает перрон. Я смотрю на уходящий вдаль состав и не могу пошевелиться. С ним уходит вся моя жизнь. Это длится, кажется, часы. Ледяной ужас отчаяния.
Я просыпаюсь.
Т
Я присаживаюсь с краю протяжённых рядов мест для ожидания и достаю книгу. Погружаюсь. За мной на следующем ряду устраивается компания старшеклассников, взрывающихся истерическим хохотом каждую минуту - бесцеремонно форсируют таинство. Рядом восседает супружеская пара: дама, расплывшаяся по сиденью, кряхтит, расстёгивая меховой воротник, и бранит мужа за то, что тот что-то снова забыл. Бедолага. Решив смягчиться, она посылает верного иссушенного обременительною благосклонностью пажа за бутылкой воды, по мере его удаления выкрикивая что-то разящее наповал всё громче и громче. Пересаживаюсь чуть дальше. Но снова мимо.
Передо мной возникает цыганка и оттеняющий её франтоватый спутник с кручёными усами и ехидной улыбкой. Не дочитаю. Она повторяет нечленораздельные фразы, экспрессивно вздымая руки к стоящему поодаль автомату. Идея обратиться за помощью именно ко мне, скажем прямо, не лучшая. Они надолго зависли рядом со мной. Окей, если больше действительно некому... Мы подходим к машине. Фрау с вызовом ударяет по ней, что-то негодующе бурча и экзотично жестикулируя. Я осматриваю противника. Засада. Вот вообще зиро чэнсес. Ничего привычного и понятного в нём нет: нагромождение разнообразных кнопок с аббревиатурами вместо полноценных подписей. Нет ничего узнаваемого, кроме рисунка с чашкой сверху и купюроприёмника; отсека для стаканчиков тоже нет. Я без понятия, что делать. Выбираю большую кнопку, с которой, как мне кажется, стоило бы начать. Тишина. Я нажимаю кнопку чуть ниже. Экран выдаёт ошибку. Раздаётся громкий неприятный звук, похожий на сирену. Весь вокзал замер. Окружающие разом оглядываются на меня. Я хочу умереть. Открывается нижний отсек, и я ощущаю лишь пар от исчезающего в чреве монстра кипятка. Цыганка начинает судорожно хохотать, подбивая спутника по плечу, и запрокидывает голову, являя миру нестройный ряд золотых коронок. Спутник балагурит. Я багровею от стыда и исчезаю в толпе.
Самое время поискать нужный путь. Тот спрятался в тени снаружи вокзала и уже заполонён людьми под завязку. Повсюду давка и причитания. Скоро закат. Нарастает склочная вьюга, одаривающая собравшихся своим промозгло-ледяным дыханием. Все стремятся оказаться в поезде первыми во что бы то ни стало.
Передо мной застыл исполинский паровоз аккурат из «Анны Карениной». Его круглые фары рассеивают кручи мглы, а огромные клубы извергаемого пара нивелируют очертания и смысл абсолютно всего вокруг. Гнетуще. Я ощущаю дурманящее единение и иду навстречу. Раздаётся гул трубы, раздирающий и без того напряжённую атмосферу. Вот мой вагон. Превратно-утончённый кондуктор во фраке и цилиндре смотрит на мой билет и, зависнув на секунду, начинает мотать головой и неодобрительно цокать, скалясь и сверкая острым взглядом.
- Вы не можете пройти.
- Почему?
- Этот поезд не для Вас.
Он захлопывает дверь вагона прямо перед моим лицом. Моё сердце внутри, а я снаружи. Мне отчаянно нужно попасть именно в этот поезд. Я не могу остаться. Не могу. Но в тот же миг я приросла к бетону под ногами. Внутри по вагону разбредаются люди, беззаботно устраивающиеся на своих местах и беспечно болтают о своём. У меня жизнь закончилась, а у них цветёт бытие. Все двери уже закрыты, провожающие рассеиваются. Остаюсь лишь я и голый перрон.
Раздаётся ещё один гудок. Последний. Пар из-под колёс ошпаривает путь. Перрон сжимает тьма. Колеса медленно начинают проворачиваться - пока скорее символично, нежели деятельно. Утробные раскаты турбин набирают обороты. Единый механизм оживает и, сбросив ледяные оковы, начинает прорубать себе путь вперёд. Я потерянно стою на прежнем месте. Моего пути больше нет. Поезд убийственно-неспешно, словно в назидание, покидает перрон. Я смотрю на уходящий вдаль состав и не могу пошевелиться. С ним уходит вся моя жизнь. Это длится, кажется, часы. Ледяной ужас отчаяния.
Я просыпаюсь.
Т