Приснилось под утро
Я просыпаюсь в неизвестной комнате, но, кажется, я в гостях у подруги моей бабушки. Они с бабушкой сейчас на кухне, а я, видимо, маленький мальчик. На столике куча сладостей - конфет и печенья, и что-то из этого лежит в вазочках, но почему-то еще в пачках. И везде кружевные салфеточки, как у пожилых, но странно, что у пожилого человека такой ассортимент сладкого, прямо как в магазине.
Я смотрю в окно: там какой-то бульвар, и слева от окна репетирует фольклорный ансамбль в ярких костюмах. Я беру фотоаппарат и начинаю фотографировать, но зум успевает схватить только два старушечьих лица, без костюмов, ничего интересного, и тут они все погружаются обратно в свой фургончик.
Я рассматриваю улицу через зум фотоаппарата, так лучше видно. По бульвару едут машины. Между домами протянут канат, и на нем висит здоровенный колокол, в этом есть что-то средневековое.
Я сижу в машине на заднем сиденье; ведет какая-то незнакомая женщина, но кажется, это моя мать. Машина движется на сумасшедшей скорости, и мне страшно, хотя я вообще-то не боюсь таких вещей. На нас летят деревья и столбы, мы рулим уже не по дороге, а по траве. Мне страшно не потому, что мы можем погибнуть, а потому что я не понимаю действий женщины и боюсь, что она сошла с ума. Я вцепляюсь в поручень, но это не пластмасса, а живая рука.
Мы остановились; здесь должна быть какая-то разборка, женщина стремительно выбегает из машины и запирает дверь. Я не могу выйти, но протискиваюсь вперед на сиденье водителя и дергаю ручку, и она в конце концов поддается. Я бегу за женщиной, чтобы ее остановить, но вокруг уже какие-то люди, они улыбаются, и всё хорошо.
Мы оказываемся в комнате, где проваливается кафельный пол. Следующая комната - культурный центр. Мне протягивают расписание мероприятий дома Генриха Гейне - это как раз то, что мне надо. Еще мне нужна брошюрка с экскурсиями, я ищу ее на столе и наконец нахожу. И второй экземпляр для соседа: он бы мог поехать со мной, чтобы было не скучно. Только все брошюрки похожие, и остальные немножко не те. Удивительно, в этом центре работает мой библиотечный коллега Рафаэль, я и не знал.
Я выхожу на улицу, на крыльце грязно. Я иду дальше по улице, а брошюрок-то у меня в руках нет, придется возвращаться. На крыльце культурного центра какие-то гопники. От компании отделяются двое, они идут в обнимку, чтобы придать себе равновесия. Один из них вроде мой приятель, он начинает жаловаться, как ему плохо, просит принести ему воды. Я готов пойти в туалет наполнить его стакан, только у него нет стакана, а есть две хлебные палочки в руках. Я иду дальше по коридору, довольный, что от него отделался.
В культурном центре уже не Рафаэль, а какая-то женщина; она не видела, чтобы я что-то здесь забывал. Она уходит, и я смотрю на полки. Здесь лежит лонгбокс Брассенса и еще какая-то коробка с дисками перепевок. Я хочу свистнуть отсюда диски, но понимаю, что недавно говорил с Рафаэлем как раз о Брассенсе; он догадается.
На книжных полках внизу стоят «Литературные памятники». Правда, это совсем старые издания, потому что они огромного формата, гораздо больше новых (из новых стоит Афиней). Они обтянуты потрескавшейся кожей. А одно из изданий представляет собой сундук; сундук настолько старый, что у него проседает от ветхости крышка. Я хочу что-то стащить, ведь никто не видит, но куда я поставлю такие большие тома? И потом, они странные, как это всегда бывает с книгами во сне: вот в одном огромном томе "Декамерон" Данте и что-то восточное вроде Саади.
Я на улице, сижу на лавочке в легком вязаном костюмчике с широкими петлями - такие бывают у девочек. Я ищу уже не брошюрки, а какую-то из деталей костюма. Я знаю, что их три, и две сейчас на мне. Справа на лавочке целуется влюбленная парочка. Я замечаю у них на подлокотнике что-то вязаное; возможно, как раз здесь я забыл мою кофточку, но подойти неудобно, девушка облокотилась на эту вещь, и мне придется сидеть здесь, пока они не уйдут. Тем временем девушка начинает ласкать мою пятку; я пользуюсь этим, чтобы завязать диалог и спрашиваю, не моя ли это вещь у нее под рукой. Молодой человек недоволен, между нами возникает перепалка, и хотя я не виноват, а девушка сама ко мне полезла, он грозится разбить мне морду. Он показывает мне свою культю, и от этого еще более неловко. Но я готов драться, мы встаем с лавочки, и оказывается, что он едва достает мне до груди.
Я смотрю в окно: там какой-то бульвар, и слева от окна репетирует фольклорный ансамбль в ярких костюмах. Я беру фотоаппарат и начинаю фотографировать, но зум успевает схватить только два старушечьих лица, без костюмов, ничего интересного, и тут они все погружаются обратно в свой фургончик.
Я рассматриваю улицу через зум фотоаппарата, так лучше видно. По бульвару едут машины. Между домами протянут канат, и на нем висит здоровенный колокол, в этом есть что-то средневековое.
Я сижу в машине на заднем сиденье; ведет какая-то незнакомая женщина, но кажется, это моя мать. Машина движется на сумасшедшей скорости, и мне страшно, хотя я вообще-то не боюсь таких вещей. На нас летят деревья и столбы, мы рулим уже не по дороге, а по траве. Мне страшно не потому, что мы можем погибнуть, а потому что я не понимаю действий женщины и боюсь, что она сошла с ума. Я вцепляюсь в поручень, но это не пластмасса, а живая рука.
Мы остановились; здесь должна быть какая-то разборка, женщина стремительно выбегает из машины и запирает дверь. Я не могу выйти, но протискиваюсь вперед на сиденье водителя и дергаю ручку, и она в конце концов поддается. Я бегу за женщиной, чтобы ее остановить, но вокруг уже какие-то люди, они улыбаются, и всё хорошо.
Мы оказываемся в комнате, где проваливается кафельный пол. Следующая комната - культурный центр. Мне протягивают расписание мероприятий дома Генриха Гейне - это как раз то, что мне надо. Еще мне нужна брошюрка с экскурсиями, я ищу ее на столе и наконец нахожу. И второй экземпляр для соседа: он бы мог поехать со мной, чтобы было не скучно. Только все брошюрки похожие, и остальные немножко не те. Удивительно, в этом центре работает мой библиотечный коллега Рафаэль, я и не знал.
Я выхожу на улицу, на крыльце грязно. Я иду дальше по улице, а брошюрок-то у меня в руках нет, придется возвращаться. На крыльце культурного центра какие-то гопники. От компании отделяются двое, они идут в обнимку, чтобы придать себе равновесия. Один из них вроде мой приятель, он начинает жаловаться, как ему плохо, просит принести ему воды. Я готов пойти в туалет наполнить его стакан, только у него нет стакана, а есть две хлебные палочки в руках. Я иду дальше по коридору, довольный, что от него отделался.
В культурном центре уже не Рафаэль, а какая-то женщина; она не видела, чтобы я что-то здесь забывал. Она уходит, и я смотрю на полки. Здесь лежит лонгбокс Брассенса и еще какая-то коробка с дисками перепевок. Я хочу свистнуть отсюда диски, но понимаю, что недавно говорил с Рафаэлем как раз о Брассенсе; он догадается.
На книжных полках внизу стоят «Литературные памятники». Правда, это совсем старые издания, потому что они огромного формата, гораздо больше новых (из новых стоит Афиней). Они обтянуты потрескавшейся кожей. А одно из изданий представляет собой сундук; сундук настолько старый, что у него проседает от ветхости крышка. Я хочу что-то стащить, ведь никто не видит, но куда я поставлю такие большие тома? И потом, они странные, как это всегда бывает с книгами во сне: вот в одном огромном томе "Декамерон" Данте и что-то восточное вроде Саади.
Я на улице, сижу на лавочке в легком вязаном костюмчике с широкими петлями - такие бывают у девочек. Я ищу уже не брошюрки, а какую-то из деталей костюма. Я знаю, что их три, и две сейчас на мне. Справа на лавочке целуется влюбленная парочка. Я замечаю у них на подлокотнике что-то вязаное; возможно, как раз здесь я забыл мою кофточку, но подойти неудобно, девушка облокотилась на эту вещь, и мне придется сидеть здесь, пока они не уйдут. Тем временем девушка начинает ласкать мою пятку; я пользуюсь этим, чтобы завязать диалог и спрашиваю, не моя ли это вещь у нее под рукой. Молодой человек недоволен, между нами возникает перепалка, и хотя я не виноват, а девушка сама ко мне полезла, он грозится разбить мне морду. Он показывает мне свою культю, и от этого еще более неловко. Но я готов драться, мы встаем с лавочки, и оказывается, что он едва достает мне до груди.