(no subject)
...А сегодня, сегодня был у меня чудесный, просто волшебный день!
И пусть он останется на память и здесь тоже.
Удрав пораньше с работы, отправилась я в гости к папе - место, где не была уже без малого два года.
У папы дома грязно, пыльно и чудовищный бардак, почти Авгиевы конюшни, ибо в квартире этой он уже много лет не живет, а лишь иногда наезжает переночевать.
У папы из всей обстановки остлись лишь гнущиеся от тяжести, на которую никогда не были рассчитаны, книжные шкафы, да гибнущее под завалом нот и рукописей пианино, да сломаннный компьютер, стоящий на вывороченном из письменного стола ящике, стоящем в свою очередь на сломанном диване.
У папы непроходящий вот уже полгода ремонт, которому не видно не то что конца, но даже и середины.
У папы в холодильнике нет ничего, кроме пакета кефира и батона вареной колбасы.
Знаете, как при этом уютно, на самом деле уютно в этом ужасающем, немыслимом для всякого нормального человека логове?..
Не знаю, отчего так. Может быть оттого, что я выросла в этом доме. А может быть, просто потому, что я очень люблю моего вечно витающего черт знает в каких заоблачных высотах неряху-папу.
Впрочем, мы не сидели долго в этой пыли, а пошли вместо этого купаться на канал.
Я дьявольски устала сегодня на работе и к четырем уже валилась с ног, но, едва выйдя из маршрутки напротив института Культуры и, моментально учуяв ни с чем не сравнимый аромат большой воды, буквально разлитый в воздухе, поняла, что готова пройти, да нет - пролететь еще сколько угодно, лишь бы в конце этого пути почувствовать всей кожей живительную мокрую прохладу.
И я прошла - да, много километров прошла, потому что купаться рядом с полупьяными, наряженными в белые лифчики и трусы на резинке бабами и их красномордыми, пахнущими водкой и шашлыком спутниками в семейных трусах, было противно.
А потом мы долго качались на темных волнах, и валялись на колючем бетоне разрушающегося парапета, в лучах закатного солнца, слушали, как в пробоине гулко плещется вод и обменивались едкими мизантропическими наблюдениями.
Папа до сих пор плавает, как Левиафан. Я люблю смотреть, как он неутомимо, словно машина, преодолевает воду - почти слепой без вечных своих очков, но так уверенно-ровно двигающийся параллельно берегу, готовый проплыть сколько угодно километров, ни разу не сбившись с темпа и с выбранной линии. Когда он вылезет из воды, его сутулые в последнее время плечи волшебным образом расправтся, и я с улыбкой отмечу, как проходящая мимо стайка совсем молоденьких девчушек заинтересованно косятся на фигуру бывшего чемпиона Москвы.
...После такого дня не страшно и не жалко было целый час трястись в вагоне метро - с влажными еще волосами, счастливой улыбкой на губах, полегчавшем ьтелом и ногами, налитыми приятной тяжестью.
Но ведь в метро так душно!
И - да, поднявшись из-под земли я вдохнула запах уходящей за далекий лес грозы, огромный и прекрасый запах, - почти южный, почти морской. И стоило лишь подумать - ах, как жаль, что я немного опоздала, как небо полоснула огромная страшная молния, громыхнуло, и тут же включили ливень - теплый, живительный, мягкий ливень. Тогда я сняла обувь и пошла босиком по теплым пенящимся ручьям, теплому черному асфальту, едва удерживаясь от того, чтобы пуститься в пляс.
В кварртиру я вломилась мокрая до нитки, с ручьями воды, стекающим по волосам и одеже.
Муж сделал мне вкусный горячий чай с мятой.
Я пью его, пишу эти строки и до сих пор улыбаюсь непонятно чему...
И пусть он останется на память и здесь тоже.
Удрав пораньше с работы, отправилась я в гости к папе - место, где не была уже без малого два года.
У папы дома грязно, пыльно и чудовищный бардак, почти Авгиевы конюшни, ибо в квартире этой он уже много лет не живет, а лишь иногда наезжает переночевать.
У папы из всей обстановки остлись лишь гнущиеся от тяжести, на которую никогда не были рассчитаны, книжные шкафы, да гибнущее под завалом нот и рукописей пианино, да сломаннный компьютер, стоящий на вывороченном из письменного стола ящике, стоящем в свою очередь на сломанном диване.
У папы непроходящий вот уже полгода ремонт, которому не видно не то что конца, но даже и середины.
У папы в холодильнике нет ничего, кроме пакета кефира и батона вареной колбасы.
Знаете, как при этом уютно, на самом деле уютно в этом ужасающем, немыслимом для всякого нормального человека логове?..
Не знаю, отчего так. Может быть оттого, что я выросла в этом доме. А может быть, просто потому, что я очень люблю моего вечно витающего черт знает в каких заоблачных высотах неряху-папу.
Впрочем, мы не сидели долго в этой пыли, а пошли вместо этого купаться на канал.
Я дьявольски устала сегодня на работе и к четырем уже валилась с ног, но, едва выйдя из маршрутки напротив института Культуры и, моментально учуяв ни с чем не сравнимый аромат большой воды, буквально разлитый в воздухе, поняла, что готова пройти, да нет - пролететь еще сколько угодно, лишь бы в конце этого пути почувствовать всей кожей живительную мокрую прохладу.
И я прошла - да, много километров прошла, потому что купаться рядом с полупьяными, наряженными в белые лифчики и трусы на резинке бабами и их красномордыми, пахнущими водкой и шашлыком спутниками в семейных трусах, было противно.
А потом мы долго качались на темных волнах, и валялись на колючем бетоне разрушающегося парапета, в лучах закатного солнца, слушали, как в пробоине гулко плещется вод и обменивались едкими мизантропическими наблюдениями.
Папа до сих пор плавает, как Левиафан. Я люблю смотреть, как он неутомимо, словно машина, преодолевает воду - почти слепой без вечных своих очков, но так уверенно-ровно двигающийся параллельно берегу, готовый проплыть сколько угодно километров, ни разу не сбившись с темпа и с выбранной линии. Когда он вылезет из воды, его сутулые в последнее время плечи волшебным образом расправтся, и я с улыбкой отмечу, как проходящая мимо стайка совсем молоденьких девчушек заинтересованно косятся на фигуру бывшего чемпиона Москвы.
...После такого дня не страшно и не жалко было целый час трястись в вагоне метро - с влажными еще волосами, счастливой улыбкой на губах, полегчавшем ьтелом и ногами, налитыми приятной тяжестью.
Но ведь в метро так душно!
И - да, поднявшись из-под земли я вдохнула запах уходящей за далекий лес грозы, огромный и прекрасый запах, - почти южный, почти морской. И стоило лишь подумать - ах, как жаль, что я немного опоздала, как небо полоснула огромная страшная молния, громыхнуло, и тут же включили ливень - теплый, живительный, мягкий ливень. Тогда я сняла обувь и пошла босиком по теплым пенящимся ручьям, теплому черному асфальту, едва удерживаясь от того, чтобы пуститься в пляс.
В кварртиру я вломилась мокрая до нитки, с ручьями воды, стекающим по волосам и одеже.
Муж сделал мне вкусный горячий чай с мятой.
Я пью его, пишу эти строки и до сих пор улыбаюсь непонятно чему...