О предательстве
Я поэт, а значит, по расхожему мнению, должна любить осень. Да, я любила ее. Не то, чтобы мне лучше писалось в эти первые три месяца на -брь, но мне нравилось само ее ощущение.
Я любила прозрачный, наэлектризованный воздух, наполненный до отказа запахом прелых листвы и дымом костров, оседающим на губах терпкими воспоминаниями о жарких ночах, проведенных в одной постели с летом.
Я любила пошло шуршать листьями, которые еще не успели сгрести в большие пластиковые мешки для трупов усердные дворники.
Я любила сизые сумерки, пронизанные раздраженными гудками машин, свирепо перемигивающихся воспаленными от Свежего Урожая глазами.
Я любила смотреть в свете яблочно-красных закатов на руки, перемазанные соками юных грецких орехов, и на толстеющих, обзаводящихся новой шубой к холодам, котов.
Я любила всю эту пахучую обреченность, каждую секунду теряющую еще пару грамм тепла, кофты с длинными рукавами, туфли с закрытыми носами, ночи с затворенными окнами.
Все это было исполнено очарованием медленного угасания, как пятидесятилетняя красотка, как последний глоток вина на вечеринке, как прощальный поцелуй того, с кем уже не увидитесь, как обещание обязательно писать, данное в летнем лагере.
Осень была моим буфером, моим золотым парашютом, моей туманной подушкой безопасности, отделяющей всегда мерзнущее тело и всегда простывшие мысли от ста двадцати дней промозглой бесконечности. Я выпивала ее всю до капли, смаковала послевкусие, как-то доживала до четвертого месяца от happy new year, чтобы постепенно стащить шелуху зимней одежды и кожей ощутить сладкие поцелуи южного солнца.
Я так любила осень!
И сейчас, оплеванная дождем, погруженная в липкую жижу апатии, недолюбленная, недогретая, чувствую себя преданной.
И нет у меня ни чашки чая, ни пледа, ни сил, ни желаний.