Про Ефремова (часть вторая)
Оригинал взят у olnigami в Про Ефремова (часть вторая) (часть 1 в сообществе mirpolden здесь.)
Вторая часть мыслей о Ефремове.
Первая - вот тут.
Ефремов и традиционализм
Интересная тема, кажется, никем не поднимавшаяся (хотя я не так уж и хорошо знаком с ефремоведением, может, кто-нибудь и писал об этом), параллели между Ефремовым и традиционализмом, например, Геноном. И там, и там попытка описать мировоззренческую систему, существующую с древних времён и тем или иным образом проявляющуюся в различных религиях и философиях на протяжении всей человеческой истории. И там, и там владение этим мировоззрением приписывается небольшим группам мудрецов, которые передают древнее знание напрямую от учителя к ученику. И там, и там повышенное внимание уделяется обрядам инициации и экстатическим практикам, в частности, танцам. И там, и там высшей целью считается перестроение человеческого общества в соответствии с эзотерическими принципами, после чего наступит время счастья, гармонии, торжества разума и справедливости. И там, и там виден огромный интерес к мистике, оккультизму и развитию человеческих способностей.
Правда, Ефремов и Генон опираются на разные идеологии. Ефремов - материалист и марксист, Генон - идеалист. Ефремов нетерпим к организованной религии, Генон - мусульманин, соблюдающий шариат (хотя и воспринимающий его скорее как внешнюю форму благочестия). С другой стороны, и Ефремов, и Генон интересовались индийской философией, и оба широко, хотя и несколько небрежно, черпали из индийского наследия. И тут тоже есть определённое сходство между двумя писателями - в том, с какой лёгкостью они вырывали идеи из контекста и укладывали их в свою систему. И в том, насколько далеко оба они ушли от научности в область поэтического и экстатического.
Но ещё более интересные параллели у Ефремова прослеживаются даже не с Геноном, а с Фритьофом Шуоном. Тот, как и Генон, принял ислам, хотя к шариату относился несколько попустительски, считая куда более важным мистические практики. Интересовался традициями американских индейцев, особенно ритуальными плясками, даже был принят в одно из племён. И в дальнейшем Шуон всё дальше уходил от ислама к универсализму, естественно, с изрядным увлечением индуизмом. Шуон, как и Ефремов, огромное значение придавал женским мистическим образам, у него даже было видение Богородицы, сильно повлиявшее на его мироощущении. Также Шуон сам был нудистом, и в своей общине практиковал проведение обрядов в обнажённом виде, а состояли обряды в основном из танцев.
Но вот, насколько я знаю, современные российские традиционалисты наследием Ефремова не интересуются, в список своих предшественников не включают. Получается, что далёкий Генон им ближе, чем родной и близкий Ефремов. Впрочем, скорее всего, причиной тому, слишком уж явный дух советского модернизма в творчестве Ефремова, а этот дух российским традиционалистам откровенно неприятен.
Ефремов и религия
Отношение Ефремова к религии - хорошая демонстрация общего шестидесятнического настроя. Любая форма религии (в первую очередь, конечно, христианство, как наиболее знакомое и близкое) однозначно трактуется как невежество, обскурантизм, мракобесие, обман и так далее. Понятно, что этот «чёрный миф» во многом унаследован от революционеров 19 века (а те, в свою очередь, прониклись им от французских вольнодумцев), и дополнительную подпитку получил в эпоху модерна, когда всё связанное со старым миром воспринималось как подлежащее искоренению.
У Ефремова иудаизм, ислам, христианство церковь рисуется исключительно чёрными красками, при том, что с индуизмом он в принципе готов иметь дело, но только с философской его стороной. А вот с культом Великой Матери в «Таис» ситуация выглядит далеко не столь однозначно: Ефремову явно не симпатичны обряды, практикующиеся жрицами культа, их высокомерное и жестокое поведение, алчность и властолюбие. Но, в то же время, он признаёт за ними образованность, ум, умение контролировать себя, владение древними знаниями о человеческой природе. Для Ефремова культ Великой Матери это скорее один из отблесков той изначальной идеи, которую он пытается проследить во всей истории человечества. Не самый лучший из возможных, свернувший с пути, многое утративший (насколько можно понять, идеалом для Ефремова была крито-минойская культура или, вернее, ефремовские представления о ней), но всё же хранящий часть великого наследия. Но исламу, иудаизму и христианству Ефремов отказывает даже в этом, для него это всё тёмные явления, не содержащие ничего положительного, пропагандисты ненависти, лжи и насилия, гонители разума, ну и так далее.
Понятно, что в качестве аргументов в ход идут всё те же привычные, плакатные Галилей с Бруно, причём понятно, с весьма слабым представлением о реальной биографии этих двух исторических персонажей и о сложной истории взаимоотношений науки и церкви. Впрочем, в атеистической картине мира Галилей и Бруно давно уже превратились в святых великомучеников, а их судьба - в житие, построенное по строгой схеме. Впрочем, для шестидесятничества вообще характерны схематичность представлений и радикализм в оценках
Кроме того, у Ефремова есть и своя личная пламенная претензия к монотеистическим религиям. Он обвиняет их в проповедовании угнетения женского пола, и в «Лезвии бритвы» главный герой прям таки взрывается гневной речью относительно инквизиции и особенно «Молота ведьм». При этом, опять же, и герой, и автор игнорируют и сложную историю инквизиции, и то, что пресловутый «Молот ведьм» был плодом воспалённого сознания пары взбудораженных пропагандистов, что-то вроде современных разоблачителей мирового заговора рептилоидов. С той только разницей, что один из авторов «Молота ведьм» действительно занимался охотой на ведьм; что, впрочем, лишний раз показывает, насколько непривычным для нас было мышление и нормы поведения той эпохи… Хотя… у нас тут каких-то семьдесят лет тому назад людей расстреливали и сажали на десятки лет по ничуть не менее абсурдным обвинениям, так что не так уж много изменилось, и кто его знает, что нас ждёт в ближайшем будущем.
Возвращаясь к Ефремову. Похоже, именно вопрос отношения к женскому полу (и шире - к женскому началу вообще) был для него решающим в оценке любой религии или философии, да и любой культуры в целом (кстати, вот ещё хорошая тема для исследования: «Ефремов - красный феминист»). Там, где женщины пользуются уважением - там правильные люди и мысли у них правильные. Там, где не пользуются - там тьма, мрак и прочее инферно. То, что в жизни всё редко бывает так просто и однозначно, Ефремова не останавливало. Впрочем, о его радикальности и некотором варварском простодушии я уже говорил, не буду повторяться.
Хотя должен заметить, нам сейчас, когда Русская Православная церковь восстановила многие практики церкви имперской, становится куда понятнее тот обличительный пафос, который Ефремов и его современники направляют на христианство. В их-то памяти воспоминания о той православной церкви были ещё свежи, и для них ассоциация церкви с мракобесием и обскурантизмом была отнюдь не риторическим приёмом. Наше поколение привыкло воспринимать церковь скорее как явление контрсистемное, интеллигентное и даже, простите, духовное (я настолько стар, что помню те времена, когда слово «духовность» воспринималась как сугубо положительное и серьёзно, без оттенка глумливости, как ныне). Ну а теперь неприязнь дореволюционной интеллигенции и её преемников из 60-х годов к государственной церкви стала куда как понятнее.
И к индуизму Ефремов подходит всё с той же пролетарской прямотой и чёткостью. Берёт те идеи, которые ему нравится, где-то подтачивает, где-то фрезерует и включает в свою систему. А товарищам индусам строго объясняет, что, дескать, молодцы они, конечно, что сохранили древние знания и развивают человеческие возможности, но только вот надо поменьше мистики и побольше диалектического материализма. Хотя, подозреваю, что с ефремовским представлением о диалектическом материализме сам Маркс был бы не совсем согласен… а впрочем, в двадцатом веке с марксистским наследием чего только ни вытворяли.
Тут всплывает другая интересная тема - как шестидесятническое мировоззрение игнорирует тему трансцендности и переводит все разговоры и все сложные темы на имманентный уровень, а затем трансцендентное исподволь проникает в логику рассуждений, и вот уже в ход идут рассуждения из агни йоги у Ефремова, а у Стругацких и вовсе появляется Демиург и ясно даётся понять, что чудесный мир Полдня невозможно построить без сверхъестественного вмешательства.
Ефремов и Хайнлайн
И напоследок рассуждение из серии «бывают странные сближения». Казалось бы, вот уж два ни в чём не схожих писателя, из разных социально-экономических систем, с не схожими взглядами на общество, человека, будущее, прогресс, да вообще на все темы. А вот начинаешь приглядываться, и как-то неожиданно всплывают интересные сопоставления.
Вот, например, тема семьи и воспитания детей. Идеал общественного устройства по Хайнлайну - большая «шведская семья», в которой царит полная сексуальная свобода, а появляющихся на свет детей воспитывает вся община: каждый взрослый учит детей тому, что сам хорошо знает, а так как у Хайнлайна все герои - яркие, интересные и разносторонние личности, то и учёба у них идёт на ура. В мире Ефремова семьи как таковой нет, есть лишь пары, которые сходятся на более-менее длительное время, а детей воспитывают специально подготовленные учителя и личные наставники. Можно сказать, что у Хайнлайна семья разрастается до размеров общества, а у Ефремова общество поглощает семью, но результат-то получается похожий. Семья перестаёт быть «ячейкой общества», перестаёт быть частным делом, отдельным от общества и в то же время включающим в себя нескольких индивидов.
Кстати, стоит заметить: что у Ефремова, что у Хайнлайна человек никак не вписан в самостоятельные структуры: семью, церковь или землячество. Есть только человек сам по себе, индивидум, и есть общество, сложенное из индивидуумов. Интересно, что у Хайнлайна такой подход вполне мог сложиться как продолжение идеалов ранней Америки, с её городскими сообществами, складывавшимися вокруг церквей, где семейное начало тесно переплеталось с религиозным и социальным. Тут, кстати, стоит вспомнить «Чужака», где сообщество учеников Майкла фактически представляет собой одновременно и семью, и церковь, и нечто вроде масонской ложи. А вот у Ефремова, понятно, идея отказа от семьи восходит к марксизму, но ведь тоже не стоит забывать, что радикальные коммунистические группы ориентировались и на практический опыт христианских общин (понятно, без религиозной составляющей).
Или вот взять проблему государства. И Хайнлайн, и Ефремов бюрократическую систему откровенно недолюбливают, и в их идеальном обществе государственные структуры сведены к минимуму. У Ефремова, правда, отдаёт всю власть Советам, которые представляют собой нечто вроде собраний разного рода профессиональных коллективов и носят соответствующие названия. Хайнлайн же предпочитает организацию, которую сам именует «монархической анархией», то есть все члены сообщества поступают так, как хотят, а возникающие конфликты решаются монархом (более напоминающим племенного вождя), за которым всегда остаётся последнее слово (см. «Дорога славы», где таким образом устроена Империя Двадцати Вселенных). Но интересно, что и у Хайнлайна, и у Ефремова в обществе отсутствуют специальные органы управления, они как бы растворены внутри группы людей, и каждый человек является сам себе законодателем, исполнителем и подчинённым. Ну, кроме хайнлайновского «монарха», наделённого особого полномочиями в силу своего авторитета.
Кстати, интересно, что и у Ефремова, и у Хайнлайна в жизни каждого члена идеального общества личное, общественное, рабочее, сексуальное не разделяются, а смешиваются в своеобразный коктейль. Спальня легко превращается в кабинет, гостиную или бассейн, герой легко переходит от личных отношений к политическим вопросам, так же запросто становится лектором, врачом или солдатом. У Хайнлайна одна и та же группа вместе и работает, и сражается, и отдыхает, а на отдельные пары разбивается только для того, чтобы заняться сексом (да и то не всегда). Удивительно даже, как либертарианец Хайнлайн чем дальше, тем больше приближается к идеалу коммуналки первых десятилетий Советской власти, и сам этого не замечает.
Или вот взять увлечённость обоих авторов изображением ярких и сильных женских образов. Понятно, что проистекает эта любовь из разных источников. Хайнлайн опять же ориентируется на опыт жизни первопоселенцев, у которых хозяйка дома занимала во внутрисемейной иерархии второе место, была своего рода сержантом при муже-лейтенанте. Ефремов идёт от идеи гармонии мужского и женского, мистической тайны женственности и материнской силы. Как обычно, Хайнлайн более практичен, Ефремов поэтичен. Но в итоге и у того, и у другого женщины в повествовании играют важные роли и держатся наравне с мужчинами.
Да, и, кстати, оба писателя пропагандируют нудизм, причём в поздних произведениях куда больше, чем в ранних. Вообще, если сравнивать Ефремова и Хайнлайна, то интересен вот этот схожий творческий путь, который оба проделали. От ранних приключенческо-героических вещей, небольших по объёму и ориентированных скорее на подростковую аудиторию к большим трактам, в которых рассуждений больше, чем приключений, и которые уж явно никак не назовёшь подростковыми. Только вот Хайнлайну удалось написать больше романов… Зато у Ефремова «Таис Афинская» - вершина творчества и настоящий шедевр, а вот у Хайнлайна поздние романы в основном длинные, скучные и как-то ни о чём.
Ещё, кстати, можно было бы попробовать провести параллели между хайнлановской «Фрайди» и ефремовской «Таис»: и там, и там в центре повествования сильная женская фигура, и там, и там главная героиня отличается свободным и независимым поведением…
Напоследок только замечу: очень жаль, что Хайнлайну и Ефремову не довелось познакомиться и пообщаться. Интересно что вышло бы из такой встречи. Мне видится одинаково возможным и то, что эти двое столь похожих и столь различных автора прониклись друг к другу симпатией, и то, что они сразу же безоговорочно бы друг друга возненавидели. Хотя, как мне кажется, при любом исходе встречи они не могли не проникнуться уважением друг к другу. Оба писателя обладали волевым характером и в своих героях ценили характер, силу, умение преодолевать трудности, оптимизм, жизнестойкость, любовь к книгам, практические навыки. Да и в жизни они оба ценили в людях тот же самый набор черт. И это также объединяет двух ярких писателей, выражавших каждый по своему дух эпохи шестидесятых годов двадцатого века.
[Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:]_____________________________________________
Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:
2 Академия, Марсианский трактор, Мир Полдня, Школа Полдня, ЗОНА СИНГУЛЯРНОСТИ. 3geo + оЗадачник:
субъект "умный" очень легко поддаётся "магии толпы"
Экранизация проекта по использованию лунного ракетного топлива для вывода грузов с Земли и Марса
Картинка из будущего трансгуманизма от трансгуманиста
Оптическая иллюзия с восемью тираннозаврами
Основные положения теории четырёхмерного строения атома
"Точка G" мировой экономики
Шифрование в условиях древности
Вторая часть мыслей о Ефремове.
Первая - вот тут.
Ефремов и традиционализм
Интересная тема, кажется, никем не поднимавшаяся (хотя я не так уж и хорошо знаком с ефремоведением, может, кто-нибудь и писал об этом), параллели между Ефремовым и традиционализмом, например, Геноном. И там, и там попытка описать мировоззренческую систему, существующую с древних времён и тем или иным образом проявляющуюся в различных религиях и философиях на протяжении всей человеческой истории. И там, и там владение этим мировоззрением приписывается небольшим группам мудрецов, которые передают древнее знание напрямую от учителя к ученику. И там, и там повышенное внимание уделяется обрядам инициации и экстатическим практикам, в частности, танцам. И там, и там высшей целью считается перестроение человеческого общества в соответствии с эзотерическими принципами, после чего наступит время счастья, гармонии, торжества разума и справедливости. И там, и там виден огромный интерес к мистике, оккультизму и развитию человеческих способностей.
Правда, Ефремов и Генон опираются на разные идеологии. Ефремов - материалист и марксист, Генон - идеалист. Ефремов нетерпим к организованной религии, Генон - мусульманин, соблюдающий шариат (хотя и воспринимающий его скорее как внешнюю форму благочестия). С другой стороны, и Ефремов, и Генон интересовались индийской философией, и оба широко, хотя и несколько небрежно, черпали из индийского наследия. И тут тоже есть определённое сходство между двумя писателями - в том, с какой лёгкостью они вырывали идеи из контекста и укладывали их в свою систему. И в том, насколько далеко оба они ушли от научности в область поэтического и экстатического.
Но ещё более интересные параллели у Ефремова прослеживаются даже не с Геноном, а с Фритьофом Шуоном. Тот, как и Генон, принял ислам, хотя к шариату относился несколько попустительски, считая куда более важным мистические практики. Интересовался традициями американских индейцев, особенно ритуальными плясками, даже был принят в одно из племён. И в дальнейшем Шуон всё дальше уходил от ислама к универсализму, естественно, с изрядным увлечением индуизмом. Шуон, как и Ефремов, огромное значение придавал женским мистическим образам, у него даже было видение Богородицы, сильно повлиявшее на его мироощущении. Также Шуон сам был нудистом, и в своей общине практиковал проведение обрядов в обнажённом виде, а состояли обряды в основном из танцев.
Но вот, насколько я знаю, современные российские традиционалисты наследием Ефремова не интересуются, в список своих предшественников не включают. Получается, что далёкий Генон им ближе, чем родной и близкий Ефремов. Впрочем, скорее всего, причиной тому, слишком уж явный дух советского модернизма в творчестве Ефремова, а этот дух российским традиционалистам откровенно неприятен.
Ефремов и религия
Отношение Ефремова к религии - хорошая демонстрация общего шестидесятнического настроя. Любая форма религии (в первую очередь, конечно, христианство, как наиболее знакомое и близкое) однозначно трактуется как невежество, обскурантизм, мракобесие, обман и так далее. Понятно, что этот «чёрный миф» во многом унаследован от революционеров 19 века (а те, в свою очередь, прониклись им от французских вольнодумцев), и дополнительную подпитку получил в эпоху модерна, когда всё связанное со старым миром воспринималось как подлежащее искоренению.
У Ефремова иудаизм, ислам, христианство церковь рисуется исключительно чёрными красками, при том, что с индуизмом он в принципе готов иметь дело, но только с философской его стороной. А вот с культом Великой Матери в «Таис» ситуация выглядит далеко не столь однозначно: Ефремову явно не симпатичны обряды, практикующиеся жрицами культа, их высокомерное и жестокое поведение, алчность и властолюбие. Но, в то же время, он признаёт за ними образованность, ум, умение контролировать себя, владение древними знаниями о человеческой природе. Для Ефремова культ Великой Матери это скорее один из отблесков той изначальной идеи, которую он пытается проследить во всей истории человечества. Не самый лучший из возможных, свернувший с пути, многое утративший (насколько можно понять, идеалом для Ефремова была крито-минойская культура или, вернее, ефремовские представления о ней), но всё же хранящий часть великого наследия. Но исламу, иудаизму и христианству Ефремов отказывает даже в этом, для него это всё тёмные явления, не содержащие ничего положительного, пропагандисты ненависти, лжи и насилия, гонители разума, ну и так далее.
Понятно, что в качестве аргументов в ход идут всё те же привычные, плакатные Галилей с Бруно, причём понятно, с весьма слабым представлением о реальной биографии этих двух исторических персонажей и о сложной истории взаимоотношений науки и церкви. Впрочем, в атеистической картине мира Галилей и Бруно давно уже превратились в святых великомучеников, а их судьба - в житие, построенное по строгой схеме. Впрочем, для шестидесятничества вообще характерны схематичность представлений и радикализм в оценках
Кроме того, у Ефремова есть и своя личная пламенная претензия к монотеистическим религиям. Он обвиняет их в проповедовании угнетения женского пола, и в «Лезвии бритвы» главный герой прям таки взрывается гневной речью относительно инквизиции и особенно «Молота ведьм». При этом, опять же, и герой, и автор игнорируют и сложную историю инквизиции, и то, что пресловутый «Молот ведьм» был плодом воспалённого сознания пары взбудораженных пропагандистов, что-то вроде современных разоблачителей мирового заговора рептилоидов. С той только разницей, что один из авторов «Молота ведьм» действительно занимался охотой на ведьм; что, впрочем, лишний раз показывает, насколько непривычным для нас было мышление и нормы поведения той эпохи… Хотя… у нас тут каких-то семьдесят лет тому назад людей расстреливали и сажали на десятки лет по ничуть не менее абсурдным обвинениям, так что не так уж много изменилось, и кто его знает, что нас ждёт в ближайшем будущем.
Возвращаясь к Ефремову. Похоже, именно вопрос отношения к женскому полу (и шире - к женскому началу вообще) был для него решающим в оценке любой религии или философии, да и любой культуры в целом (кстати, вот ещё хорошая тема для исследования: «Ефремов - красный феминист»). Там, где женщины пользуются уважением - там правильные люди и мысли у них правильные. Там, где не пользуются - там тьма, мрак и прочее инферно. То, что в жизни всё редко бывает так просто и однозначно, Ефремова не останавливало. Впрочем, о его радикальности и некотором варварском простодушии я уже говорил, не буду повторяться.
Хотя должен заметить, нам сейчас, когда Русская Православная церковь восстановила многие практики церкви имперской, становится куда понятнее тот обличительный пафос, который Ефремов и его современники направляют на христианство. В их-то памяти воспоминания о той православной церкви были ещё свежи, и для них ассоциация церкви с мракобесием и обскурантизмом была отнюдь не риторическим приёмом. Наше поколение привыкло воспринимать церковь скорее как явление контрсистемное, интеллигентное и даже, простите, духовное (я настолько стар, что помню те времена, когда слово «духовность» воспринималась как сугубо положительное и серьёзно, без оттенка глумливости, как ныне). Ну а теперь неприязнь дореволюционной интеллигенции и её преемников из 60-х годов к государственной церкви стала куда как понятнее.
И к индуизму Ефремов подходит всё с той же пролетарской прямотой и чёткостью. Берёт те идеи, которые ему нравится, где-то подтачивает, где-то фрезерует и включает в свою систему. А товарищам индусам строго объясняет, что, дескать, молодцы они, конечно, что сохранили древние знания и развивают человеческие возможности, но только вот надо поменьше мистики и побольше диалектического материализма. Хотя, подозреваю, что с ефремовским представлением о диалектическом материализме сам Маркс был бы не совсем согласен… а впрочем, в двадцатом веке с марксистским наследием чего только ни вытворяли.
Тут всплывает другая интересная тема - как шестидесятническое мировоззрение игнорирует тему трансцендности и переводит все разговоры и все сложные темы на имманентный уровень, а затем трансцендентное исподволь проникает в логику рассуждений, и вот уже в ход идут рассуждения из агни йоги у Ефремова, а у Стругацких и вовсе появляется Демиург и ясно даётся понять, что чудесный мир Полдня невозможно построить без сверхъестественного вмешательства.
Ефремов и Хайнлайн
И напоследок рассуждение из серии «бывают странные сближения». Казалось бы, вот уж два ни в чём не схожих писателя, из разных социально-экономических систем, с не схожими взглядами на общество, человека, будущее, прогресс, да вообще на все темы. А вот начинаешь приглядываться, и как-то неожиданно всплывают интересные сопоставления.
Вот, например, тема семьи и воспитания детей. Идеал общественного устройства по Хайнлайну - большая «шведская семья», в которой царит полная сексуальная свобода, а появляющихся на свет детей воспитывает вся община: каждый взрослый учит детей тому, что сам хорошо знает, а так как у Хайнлайна все герои - яркие, интересные и разносторонние личности, то и учёба у них идёт на ура. В мире Ефремова семьи как таковой нет, есть лишь пары, которые сходятся на более-менее длительное время, а детей воспитывают специально подготовленные учителя и личные наставники. Можно сказать, что у Хайнлайна семья разрастается до размеров общества, а у Ефремова общество поглощает семью, но результат-то получается похожий. Семья перестаёт быть «ячейкой общества», перестаёт быть частным делом, отдельным от общества и в то же время включающим в себя нескольких индивидов.
Кстати, стоит заметить: что у Ефремова, что у Хайнлайна человек никак не вписан в самостоятельные структуры: семью, церковь или землячество. Есть только человек сам по себе, индивидум, и есть общество, сложенное из индивидуумов. Интересно, что у Хайнлайна такой подход вполне мог сложиться как продолжение идеалов ранней Америки, с её городскими сообществами, складывавшимися вокруг церквей, где семейное начало тесно переплеталось с религиозным и социальным. Тут, кстати, стоит вспомнить «Чужака», где сообщество учеников Майкла фактически представляет собой одновременно и семью, и церковь, и нечто вроде масонской ложи. А вот у Ефремова, понятно, идея отказа от семьи восходит к марксизму, но ведь тоже не стоит забывать, что радикальные коммунистические группы ориентировались и на практический опыт христианских общин (понятно, без религиозной составляющей).
Или вот взять проблему государства. И Хайнлайн, и Ефремов бюрократическую систему откровенно недолюбливают, и в их идеальном обществе государственные структуры сведены к минимуму. У Ефремова, правда, отдаёт всю власть Советам, которые представляют собой нечто вроде собраний разного рода профессиональных коллективов и носят соответствующие названия. Хайнлайн же предпочитает организацию, которую сам именует «монархической анархией», то есть все члены сообщества поступают так, как хотят, а возникающие конфликты решаются монархом (более напоминающим племенного вождя), за которым всегда остаётся последнее слово (см. «Дорога славы», где таким образом устроена Империя Двадцати Вселенных). Но интересно, что и у Хайнлайна, и у Ефремова в обществе отсутствуют специальные органы управления, они как бы растворены внутри группы людей, и каждый человек является сам себе законодателем, исполнителем и подчинённым. Ну, кроме хайнлайновского «монарха», наделённого особого полномочиями в силу своего авторитета.
Кстати, интересно, что и у Ефремова, и у Хайнлайна в жизни каждого члена идеального общества личное, общественное, рабочее, сексуальное не разделяются, а смешиваются в своеобразный коктейль. Спальня легко превращается в кабинет, гостиную или бассейн, герой легко переходит от личных отношений к политическим вопросам, так же запросто становится лектором, врачом или солдатом. У Хайнлайна одна и та же группа вместе и работает, и сражается, и отдыхает, а на отдельные пары разбивается только для того, чтобы заняться сексом (да и то не всегда). Удивительно даже, как либертарианец Хайнлайн чем дальше, тем больше приближается к идеалу коммуналки первых десятилетий Советской власти, и сам этого не замечает.
Или вот взять увлечённость обоих авторов изображением ярких и сильных женских образов. Понятно, что проистекает эта любовь из разных источников. Хайнлайн опять же ориентируется на опыт жизни первопоселенцев, у которых хозяйка дома занимала во внутрисемейной иерархии второе место, была своего рода сержантом при муже-лейтенанте. Ефремов идёт от идеи гармонии мужского и женского, мистической тайны женственности и материнской силы. Как обычно, Хайнлайн более практичен, Ефремов поэтичен. Но в итоге и у того, и у другого женщины в повествовании играют важные роли и держатся наравне с мужчинами.
Да, и, кстати, оба писателя пропагандируют нудизм, причём в поздних произведениях куда больше, чем в ранних. Вообще, если сравнивать Ефремова и Хайнлайна, то интересен вот этот схожий творческий путь, который оба проделали. От ранних приключенческо-героических вещей, небольших по объёму и ориентированных скорее на подростковую аудиторию к большим трактам, в которых рассуждений больше, чем приключений, и которые уж явно никак не назовёшь подростковыми. Только вот Хайнлайну удалось написать больше романов… Зато у Ефремова «Таис Афинская» - вершина творчества и настоящий шедевр, а вот у Хайнлайна поздние романы в основном длинные, скучные и как-то ни о чём.
Ещё, кстати, можно было бы попробовать провести параллели между хайнлановской «Фрайди» и ефремовской «Таис»: и там, и там в центре повествования сильная женская фигура, и там, и там главная героиня отличается свободным и независимым поведением…
Напоследок только замечу: очень жаль, что Хайнлайну и Ефремову не довелось познакомиться и пообщаться. Интересно что вышло бы из такой встречи. Мне видится одинаково возможным и то, что эти двое столь похожих и столь различных автора прониклись друг к другу симпатией, и то, что они сразу же безоговорочно бы друг друга возненавидели. Хотя, как мне кажется, при любом исходе встречи они не могли не проникнуться уважением друг к другу. Оба писателя обладали волевым характером и в своих героях ценили характер, силу, умение преодолевать трудности, оптимизм, жизнестойкость, любовь к книгам, практические навыки. Да и в жизни они оба ценили в людях тот же самый набор черт. И это также объединяет двух ярких писателей, выражавших каждый по своему дух эпохи шестидесятых годов двадцатого века.
[Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:]_____________________________________________
Что ещё интересного в СО-сообществах 3-го круга:
2 Академия, Марсианский трактор, Мир Полдня, Школа Полдня, ЗОНА СИНГУЛЯРНОСТИ. 3geo + оЗадачник:
субъект "умный" очень легко поддаётся "магии толпы"
Экранизация проекта по использованию лунного ракетного топлива для вывода грузов с Земли и Марса
Картинка из будущего трансгуманизма от трансгуманиста
Оптическая иллюзия с восемью тираннозаврами
Основные положения теории четырёхмерного строения атома
"Точка G" мировой экономики
Шифрование в условиях древности