Вспоминая о новогоднем: о елках да о веселых горках, о речи Путина, о трудолюбивых людях и о масках
Новогодние елки да ледяные горки на холодных улицах города должны сохранять тепло, как хорошие зимние шубы из русской пушнины.
(Читаю в студеные зимние дни воспоминания о прошлой России и часто встречаю среди прочего русских купцов, как-то связанных с Сибирью, с пушниной и с братанием с народами азиатской части нашей прекрасной, огромной страны).
Новогодние елки улиц - это веселое и доброе тепло, манящее огнями, как манят огнями замерзших путников теплые избы. А там, за огнями - уют и веселье, похожее на сказку.
1.
Новогодние елки городов бывают разными. Есть Елка меленького городка, куда веселым кубарем выкатываются счастливые семьи и их друзья в Новогоднюю ночь, после волшебных Двенадцати часов, после радостного Оливье, после доброй, пробирающей до счастливых слез речи Президента о празднике, «добром, желанном». (Как можно не любить эту умиротворяющую речь, каждый Новый год говорящую о старом и вечном, зачем-то смеяться над ней…)
Счастливые семьи моего сибирского городка любят Новогоднее обращение Президента. С каждым словом - крепление духа, который после пятиминутного молчания и гимна (слушать - стоя, в руке - кубок шампанского), после советской кремлевской звезды и русских куполов еще больше крепнет на ночном, волшебном морозе. Веселые, с детьми, с друзьями, а кто - и с гармошкой, а кто и в цветастом платке, вываливают счастливые семьи на городскую площадь этой ночью, пьют шампанское или что покрепче, обнимаются и поют.
Вон разудалые женщины в ботфортах и в шубах пляшут в масках, вон их дети на салазках с гиком, с криком, уже похожие на снеговиков, катятся с горки, кувыркаются на льду. Вон местный сотрудник Дома культуры с гармошкой и в бороде Деда Мороза горланит на радость всего поселка веселые песни, а его жена с подружками лихо отплясывает русскую на морозе, нарядившись в тот самый платок с кистями и цветами. И над всем этим ликованием - взрывы фейерверка и ревущее «Ура!», от чего только веселее, надежнее, и совсем не страшно, и хочется всех обнять.
2.
Но Новогодние елки маленьких городков - скромные, и созданы они для местного, не грандиозного веселья. Деревянная, безопасная для малышей горка, сооруженная на железном каркасе трапеция-елка, игрушки для нее начинают мастерить с начала декабря в кружках ремесел и творчества: огромные звезды и яблоки, а на макушке - рождественская звезда, не советская - советская пусть будет только одна в стране - в Москве, на вершине Кремля.
Другое дело - Новогодние елки больших городов, где дух целого региона правит миром вокруг. Спокойный и тайный Дух земли, омываемой Тихим океаном, или суровый и крепкий Дух северных просторов, бегущих к Ледовитому. Так уж случилось, что этот Новый год я встретила на Урале, в городе горных сокровищ России, малахитовых шкатулок и платиновых самородков.
Как ловко уловила екатеринбургская гордая Елка этот уральский мастеровой дух - со всей земли стеклись на ее площадь народные умельцы, настоящие, уже человеческие самородки с земель сибирских, дальневосточных. Собрались, чтобы из глыб родного им льда вытесать скульптуры Спорта.
Я ходила мимо ледяных скульптур и с не меньшим интересом рассматривала фотографии - лица мастеров: вон типично лицо народа ханты, вот еще один умелец из талантливого сибирского народа. Нет, среди них не встретишь маститых столичных скульпторов - кажется, эти люди только на время праздников оторвались от своих ежедневных работ в тайге, от прорубей северных рек, от суровых пастбищ оленей. Весь спящий дух северных народов воспрял, проснулся, чтобы создать летящую и мощную скульптуру «Цуцзю, подготовка воина Древнего Китая, толкание ногами мяча». Вся скульптура - ледяная и горячая, как северо-восток России, вся скульптура - крылья дракона, а в самом сердце дракона - маленькая, но смелая и великая - фигурка восточного воина, отважно и точно толкающего ногами свой мяч.
И от восьми ледяных спортивных скульптур, выстроившихся возле этой Новогодней елки, вдруг повеяло не недавним предательством сребролюбивых спортсменов на нынешней Олимпиаде, не грязью допингов и прочих гадостей, а мужеством тайги северного Урала, магией силы духа Сибирских народов, точностью движений восточных охотников и воинов.
3.
А чем же веет от всероссийской, московской новогодней Елки? Чем пахнет она, разряженная столичная дама?
Выныривая из усталого метро, я тщетно ловила носом запах Нового года: «Сейчас, сейчас, ведь тут, возле Красной площади, в самом сердце нашей страны вырастает чудо - настоящая Елка. Ведь где-то тут, на фоне Кремлевской стены и советской звезды, стоял наш Президент и говорил такие хорошие слова о наших семьях и о здоровье, о самом главном. Сейчас, сейчас…»
Я не сразу поняла, что не так. Выбежала из метро, задержав дыхание - задержав, чтобы вдохнуть елочный дух, царящий в других моих городах, и глотнула только сырой воздух. Нос ничего не чувствовал, глаза ничего не видели, а уши не слышали чего-то важного, но я не сразу поняла - чего. Потом - уловила: уши не слышат смеха.
Того простого, счастливого смеха, крика и рева, которые украшают все настоящие елки. Дети, мамы и папы падают в Новогодние елки, как в сугроб, барахтаются в нем и вдруг понимают, что жизнь - это радость. Нет, тут я слышала только затворы фотоаппаратов и робкие, чуть удивленные восклицания приезжих: «Встань сюда, поближе, я тебя сфотографирую». Или нервные, раздраженные возгласы жителей: «Да пойдем отсюда, ходить невозможно, толпы такие. Мороженое? Какое тебе мороженое - сопли до колен!»
А потом я увидела Елки. Столько елок, сколько выстроилось в это зиму на Манежной площади, не найти, наверное, ни в одном русском городе. Богатые, зеленые, пышные и… совершенно не новогодние. На Манежной площади в тот январский вечер я почувствовала себя в Ботаническом саду. Красавицы елки, изящно и симметрично убранные, напомнили мне светских дам, созванных на придворный Рождественский бал, но были они там не радушными хозяйками, а прекрасными гостьями - холодными и недосягаемыми. И это впечатление недосягаемости и тайны завершали многочисленные маски, рассыпанные по гордым красавицам-елкам.
Новогодняя елка в маске, без русской удали и расписных скоморохов, без пусть и не ледяных (Москва - не Сибирь), но уж тогда лубяных сказочных фигур и кружевных теремов, без залихватских песен и гуляний, без смеха и веселья на все лады - Новогодняя елка в театральной маске и в стиле очень европейской сказки «12 месяцев», рожденной в Чехии и талантливо обработанной переводчиком Самуилом Маршаком - это символ современной новогодней Москвы. Но России ли?
(Читаю в студеные зимние дни воспоминания о прошлой России и часто встречаю среди прочего русских купцов, как-то связанных с Сибирью, с пушниной и с братанием с народами азиатской части нашей прекрасной, огромной страны).
Новогодние елки улиц - это веселое и доброе тепло, манящее огнями, как манят огнями замерзших путников теплые избы. А там, за огнями - уют и веселье, похожее на сказку.
1.
Новогодние елки городов бывают разными. Есть Елка меленького городка, куда веселым кубарем выкатываются счастливые семьи и их друзья в Новогоднюю ночь, после волшебных Двенадцати часов, после радостного Оливье, после доброй, пробирающей до счастливых слез речи Президента о празднике, «добром, желанном». (Как можно не любить эту умиротворяющую речь, каждый Новый год говорящую о старом и вечном, зачем-то смеяться над ней…)
Счастливые семьи моего сибирского городка любят Новогоднее обращение Президента. С каждым словом - крепление духа, который после пятиминутного молчания и гимна (слушать - стоя, в руке - кубок шампанского), после советской кремлевской звезды и русских куполов еще больше крепнет на ночном, волшебном морозе. Веселые, с детьми, с друзьями, а кто - и с гармошкой, а кто и в цветастом платке, вываливают счастливые семьи на городскую площадь этой ночью, пьют шампанское или что покрепче, обнимаются и поют.
Вон разудалые женщины в ботфортах и в шубах пляшут в масках, вон их дети на салазках с гиком, с криком, уже похожие на снеговиков, катятся с горки, кувыркаются на льду. Вон местный сотрудник Дома культуры с гармошкой и в бороде Деда Мороза горланит на радость всего поселка веселые песни, а его жена с подружками лихо отплясывает русскую на морозе, нарядившись в тот самый платок с кистями и цветами. И над всем этим ликованием - взрывы фейерверка и ревущее «Ура!», от чего только веселее, надежнее, и совсем не страшно, и хочется всех обнять.
2.
Но Новогодние елки маленьких городков - скромные, и созданы они для местного, не грандиозного веселья. Деревянная, безопасная для малышей горка, сооруженная на железном каркасе трапеция-елка, игрушки для нее начинают мастерить с начала декабря в кружках ремесел и творчества: огромные звезды и яблоки, а на макушке - рождественская звезда, не советская - советская пусть будет только одна в стране - в Москве, на вершине Кремля.
Другое дело - Новогодние елки больших городов, где дух целого региона правит миром вокруг. Спокойный и тайный Дух земли, омываемой Тихим океаном, или суровый и крепкий Дух северных просторов, бегущих к Ледовитому. Так уж случилось, что этот Новый год я встретила на Урале, в городе горных сокровищ России, малахитовых шкатулок и платиновых самородков.
Как ловко уловила екатеринбургская гордая Елка этот уральский мастеровой дух - со всей земли стеклись на ее площадь народные умельцы, настоящие, уже человеческие самородки с земель сибирских, дальневосточных. Собрались, чтобы из глыб родного им льда вытесать скульптуры Спорта.
Я ходила мимо ледяных скульптур и с не меньшим интересом рассматривала фотографии - лица мастеров: вон типично лицо народа ханты, вот еще один умелец из талантливого сибирского народа. Нет, среди них не встретишь маститых столичных скульпторов - кажется, эти люди только на время праздников оторвались от своих ежедневных работ в тайге, от прорубей северных рек, от суровых пастбищ оленей. Весь спящий дух северных народов воспрял, проснулся, чтобы создать летящую и мощную скульптуру «Цуцзю, подготовка воина Древнего Китая, толкание ногами мяча». Вся скульптура - ледяная и горячая, как северо-восток России, вся скульптура - крылья дракона, а в самом сердце дракона - маленькая, но смелая и великая - фигурка восточного воина, отважно и точно толкающего ногами свой мяч.
И от восьми ледяных спортивных скульптур, выстроившихся возле этой Новогодней елки, вдруг повеяло не недавним предательством сребролюбивых спортсменов на нынешней Олимпиаде, не грязью допингов и прочих гадостей, а мужеством тайги северного Урала, магией силы духа Сибирских народов, точностью движений восточных охотников и воинов.
3.
А чем же веет от всероссийской, московской новогодней Елки? Чем пахнет она, разряженная столичная дама?
Выныривая из усталого метро, я тщетно ловила носом запах Нового года: «Сейчас, сейчас, ведь тут, возле Красной площади, в самом сердце нашей страны вырастает чудо - настоящая Елка. Ведь где-то тут, на фоне Кремлевской стены и советской звезды, стоял наш Президент и говорил такие хорошие слова о наших семьях и о здоровье, о самом главном. Сейчас, сейчас…»
Я не сразу поняла, что не так. Выбежала из метро, задержав дыхание - задержав, чтобы вдохнуть елочный дух, царящий в других моих городах, и глотнула только сырой воздух. Нос ничего не чувствовал, глаза ничего не видели, а уши не слышали чего-то важного, но я не сразу поняла - чего. Потом - уловила: уши не слышат смеха.
Того простого, счастливого смеха, крика и рева, которые украшают все настоящие елки. Дети, мамы и папы падают в Новогодние елки, как в сугроб, барахтаются в нем и вдруг понимают, что жизнь - это радость. Нет, тут я слышала только затворы фотоаппаратов и робкие, чуть удивленные восклицания приезжих: «Встань сюда, поближе, я тебя сфотографирую». Или нервные, раздраженные возгласы жителей: «Да пойдем отсюда, ходить невозможно, толпы такие. Мороженое? Какое тебе мороженое - сопли до колен!»
А потом я увидела Елки. Столько елок, сколько выстроилось в это зиму на Манежной площади, не найти, наверное, ни в одном русском городе. Богатые, зеленые, пышные и… совершенно не новогодние. На Манежной площади в тот январский вечер я почувствовала себя в Ботаническом саду. Красавицы елки, изящно и симметрично убранные, напомнили мне светских дам, созванных на придворный Рождественский бал, но были они там не радушными хозяйками, а прекрасными гостьями - холодными и недосягаемыми. И это впечатление недосягаемости и тайны завершали многочисленные маски, рассыпанные по гордым красавицам-елкам.
Новогодняя елка в маске, без русской удали и расписных скоморохов, без пусть и не ледяных (Москва - не Сибирь), но уж тогда лубяных сказочных фигур и кружевных теремов, без залихватских песен и гуляний, без смеха и веселья на все лады - Новогодняя елка в театральной маске и в стиле очень европейской сказки «12 месяцев», рожденной в Чехии и талантливо обработанной переводчиком Самуилом Маршаком - это символ современной новогодней Москвы. Но России ли?