Хроники коронавируса 7 (19/3/2020)
Онлайн магазин мужской дизайнерской одежды, в котором я, время от времени, покупаю Ыклу всякие красивые предметы одежды, прислал очередную рассылку под названием: во что одеваться, когда вы работаете из дома. Внутри письма подзаголовок: как одеваться, когда вы застряли дома надолго. Дизайнеры высокой моды предлагают в этом сезоне одеваться в свободные джинсы, футболки и рубашки из байки, и теплые, пушистые цветные носки, чтобы было удобно и так как их никто не видит. Вы, говорят нам дизайнеры, всё равно будете продолжать участвовать в конференциях и потому, с одной стороны, вам надо выглядеть презентабельно (по крайней мере, от пояса и выше), с другой же, не забывайте -- вы находитесь дома и потому во главе угла стоит ваше удобство (от пояса и ниже, соответственно). Не забывайте, пишут большими буквами, в Нью Йорке и в Лондоне мы доставляем все заказы в тот же день.
Мы же всё шуточки шутим. Послушай, -- обратилась я к Ыклу пару дней назад, -- самое лучшее место на свете на сегодняшний день, по всей видимости, тюрьма. Я сделала паузу, чтобы дать ему время обдумать. Ага, я понял, -- подумав, ответил он, -- ты считаешь, что они там уже изолированы, и если к ним никого не подсаживать, то у них замкнутое и совершенно безопасное пространство. Именно так, -- готовно киваю я, и добавляю, -- хоть сейчас иди и проси, чтоб тебя посадили, хотя бы ненадолго. Всё равно здесь скоро мало будет отличаться от там, а там хотя бы заразы нет. Это правда, -- соглашается Ыкл, но добавляет, -- боюсь, правда, что там ты не получишь на завтрак свою обожаемую копченую семгу и свой любимый авокадо с луком. А вот яйцо, -- добавляет, не давая мне вставить слово, -- тебе, наверное, так и быть, сварят.
Я очень давно не трогаю лицо. Совсем не из-за вируса, вовсе нет -- просто от этого стареет кожа, становится более дряблой, да и вообще это не особенно полезно. Не то чтобы я вообще не трогала лицо, но я всегда отдаю себе отчет в том, когда я его трогаю -- к примеру, подставляю ладонь под подбородок, когда работаю или прислоняю ладонь ко лбу, когда болит голова, или аккуратно поправляю ресницы. В общем и целом, моя выработанная привычка не трогать лицо, сейчас оказалась крайне полезна. Удивительно, право слово. И всё равно ловлю себя на том, что проверяю трогаю ли я лицо или нет.
В небольшом отделе большого супермаркета рядом со станцией совершенно пустые полки, раскупили даже чипсы в шуршащих пакетах (и банках) и сникерсы с марсами. Не осталось даже хлеба, я взяла две последние небольшие буханки -- они были еще горячие, что означает, что хлеба не стало практически в один момент. Не осталось ни сахара, ни муки; полка, на которой прежде лежали лампочки, совершенно пуста -- к ней приклеено объявление: дорогие граждане, перестаньте, пожалуйста, покупать в таких количествах, подумайте об остальных! Полки, на которых еще неделю назад лежали лекарства, девственно пусты, остались исключительно ментоловые аэрозоли от насморка.
Женщина лет семидесяти стояла рядом с секцией овощей и растерянно рассматривала полупустые ящики: мне нужен лук, -- бормотала она, -- не брокколи, не перец, а простой обычный лук. Я собиралась суп варить, готовить жаркое, как же это всё без лука?! Где же тут лук? Она выглядела не столь расстроенной, сколь невероятно удивленной. Ее молодая подруга (лет пятидесяти), стоявшая рядом с ней, всё осматривала ящики снизу вверх и слева направо, потом вдруг приподняла ящик с брокколи, стоявший сверху на другом ящике на полу. В ящике под брокколи обнаружился пресловутый обычный лук. Первая женщина расцвела -- дорогая, -- воскликнула она и счастливо всплеснула руками, -- ты нашла лук! для меня! спасибо тебе, дорогая! я сейчас возьму нам немного, на суп и на жаркое, и еще немного, чтобы было. Она начала доставать луковицы по одной и всё считала их, пока не досчитала до пяти. После остановилась. Возьми побольше, -- настоятельно убеждала ее подруга, нашедшая лук. Женщина нерешительно посмотрела на ящик, всё смотрела на него, словно принимала какое-то важное решение, после упрямо покачала головой и твердо сказала -- нет, не возьму, пусть и другим достанется.
В очереди беседуют женщины, случайно встретившиеся тут же: меня временно уволили, говорит одна из них. Какой ужас! -- восклицает вторая. Да нет, -- смеется уволенная, -- пока не ужас, я работала на неполной ставке, поэтому пока не ужас, а вот то, что в магазине ничего нет, совершенно ничего нет, -- она широко раскрывает глаза и обводит руками магазин, -- и это только десять утра, а уже ничего, вообще ничего нет, вот это ужас! А вот это, -- усмехается вторая, -- как раз не ужас, а нынешняя реальность, привыкать надо. Я же купила две небольшие буханки хлеба, бутылку соевого соуса (они последние стояли, всеми заброшенные, а у нас как раз почти кончился), шоколадных конфет (их пока не разобрали, а я именно эти очень люблю), и сигарет -- с запасом. Кому, как говорится, что. Кто-то скупает макароны, я же продолжаю хотеть куртку и сандалии. И, конечно, курить.
Здесь всегда благодарят водителей автобуса, когда доезжают до своей остановки. Спасибо, -- кричат ему на выходе, а он иногда машет рукой. Меня всегда это восхищало, хотя я и понимала, что вот это и есть, наверное, та самая пресловутая английская вежливость. Сейчас тоже благодарят, конечно, но сейчас это совершенно искренне, от избытка чувств, понимая, что это счастье, что он вышел на работу, довез нас всех туда, куда нам надо, несмотря ни на что. Теперь это не просто из вежливости, теперь это -- настоящая благодарность. Спасибо, дорогой водитель, -- кричат люди, спускаясь по ступенькам на тротуар, ждут когда закроются двери, машут ему вслед и улыбаются. После продолжают свой путь. В автобусе все стараются держаться друг от друга подальше, смущенно, словно с извинением, улыбаются, но садятся через ряд. Кафе же, тем временем, открыты, в них сидят счастливые на вид люди и наслаждаются кофе с пирожными.
Месяц назад, еще до всего этого, я вдруг решила, что хочу как все: хочу ходить на массаж, делать маникюр и ходить к косметологу. Я не совсем понимала где всё это искать и с чего начинать, я никогда не делала ничего из этого. Вернее, у косметолога была два раза в жизни, а маникюр не делала никогда. На помощь пришла моя всеведущая любимая парикмахер. Она рекомендовала мне дивный салон, в котором всё в одном флаконе. Они прекрасные, -- заверила меня она и, зная меня, добавила интимным шепотом, -- и мастера там, честное слово, будут молчать -- всё, как ты любишь. Мастера, к которой я попала, зовут Судьба. В первый же раз я поняла, что ее не просто так зовут, она и есть моя судьба. Я делала маникюр впервые в жизни и даже не знала что это значит. Маникюр -- это значит нужен лак? -- осторожно интересовалась я. Да нет, -- не выказывая никакого удивления, ответила она, -- не нужен. Маникюр, -- добавила ласково, поняв, кто перед ней, -- это просто привести руки в порядок.
Тогда я сделала маникюр без лака, после этого она целый час что-то творила с моим лицом, отчего я вышла оттуда на тридцать лет моложе и, кажется, на сто лет восторженнее. От ее массажа в следующий визит я едва не плакала, но мужественно терпела, зато после поняла что такое настоящее блаженство, когда вдруг не болят ни плечи, ни шея. Я дала себе слово ходить к ней постоянно. Это одно из редких мест куда сегодня Ыкл отпускает меня без слов, не просто отпускает -- гонит. Сегодня у меня была очередная очередь: маникюр и педикюр, и вот то самое, сама не знаю что, но прекрасное, с лицом. Сегодня я тряхнула головой и сказала: сегодня будем покрывать лаком! Я выбрала самый темный фиолетовый из всех фиолетовых лаков, которые там были, сверху же она покрыла чуть более светлым фиолетовым, но с блестками. Воистину, если вдруг наступит конец света, можете смело винить в этом меня -- в последний раз я красила ногти лаком лет в шестнадцать, когда очень хотела быть как мама. Я пообещала Судьбе, что пока возможно не буду пропускать уже назначенных очередей. Она вздохнула и посетовала -- многие отменяют. Я им говорю: мы здесь всегда всё дезинфицируем и стерилизуем, а они всё равно боятся и отменяют. Я же их спрашиваю -- перенести? а они отвечают -- если бы знать на когда!
Выходила я оттуда такая счастливая, какой счастливой вообще можно быть, мои фиолетовые ногти оказались потрясающим лекарством, я всё любуюсь на них украдкой и нет, и внезапно кажусь себе прекрасней и счастливей всех на земле. Мама, -- восхищенно осмотрела мои руки чадо, -- это настоящий лак? самый настоящий? Как красиво, -- вздохнула она и закатила глаза, -- мама, я вижу у тебя маникюр первый раз в жизни, что случилось?
Прислали сообщение из парикмахерской: у тебя очередь на следующую неделю, но тут такое дело -- на следующей неделе, может, уже будет конец света, не хотела ли бы ты прийти постричься сейчас? Я перезвонила как только смогла -- я очень хочу, очень, не помирать же мне растрепанной и линялой! Маникюр, -- похвасталась, не сдержавшись, -- у меня уже есть. Фиолетовый! У тебя лак? На ногтях? -- поразилась моя парикмахер, она знакома со мной уже почти три года и ни разу не видела на моих руках лака. Да, -- отвечаю, гордо выпятив грудь, -- фиолетовый!, -- и добавляю быстро, чтобы поразить до конца -- с блестками! Ну точно конец света близится! -- восхищенно тянет она. Вовсе наоборот, -- протестую я, -- теперь свет не может кончиться, должен же он понаблюдать была ли это одноразовая акция, или я вдруг теперь всегда такая буду, -- и думаю про себя: как Людмила Прокофьевна! Кроме того, -- говорю серьезно, -- это вовсе не конец света, а напротив, начало нового прекрасного света! Так что, -- смеется она, -- можно считать, что мы все уже спасены и начинается новая изумительная жизнь? Именно так, -- изо всех сил киваю я.
Куртку хочу, как же я ее хочу. Везде коронавирус, а они, заразы, даже небольшую скидку сделать не готовы, самые настоящие редиски!
Завтра последний день школы, но в школе чада зафиксировали коронавирус, посему (нет, они не отменили занятия) они сообщили, что привести детей мы должны, но должны также понимать какие у этого могут быть последствия. Мы посовещались и решили написать подробное письмо, в котором объясним, что мы никак не готовы к последствиям и потому завтра им придется учиться без чада. Она же уже строит планы как они будут гулять с дитятей пока я буду преподавать онлайн.
Провела сегодня первую лекцию. Надо отметить, что несмотря на волнение и некоторое количество технических сложностей (включая то, что записалась только половина лекции), лекция прошла гораздо лучше, чем я предполагала. Пришла почти половина курса, они активно участвовали, отвечали на вопросы, задавали очень много вопросов и работали во всю силу. Мисс, давайте завтра не в девять утра, -- взмолились они в конце, -- только не в девять, хотя бы в половину десятого, пожалуйста, мисс! Поскольку, насколько я понимаю, я одна из немногих, продолжающих проводить занятия онлайн, перенос на полчаса ничему не помешает, посему я немедленно согласилась. Мы закончили лекцию, я напомнила им обо всём, в частности о том, что они могут писать и дергать меня сколько угодно, я уже собиралась отключиться, пожелав им хорошего вечера и напомнив, что встречаемся завтра утром, как посыпались сообщения в чате, словно мелкие бусинки из банки: спасибо, мисс, большое спасибо, мисс, вы лучше всех, мисс. Я всё сидела и читала сообщения, которые продолжали сыпаться, как поняла, что мне надо срочно отключаться -- именно сейчас я вот-вот заплачу, а оно ни к чему. Я страшная и грозная. И вообще не сентиментальная. Разве что сама с собой, да и то -- исключительно по праздникам и некоторым выходным. Я знаю -- это всё из-за маникюра, именно из-за него. И из-за куртки.
Мы же всё шуточки шутим. Послушай, -- обратилась я к Ыклу пару дней назад, -- самое лучшее место на свете на сегодняшний день, по всей видимости, тюрьма. Я сделала паузу, чтобы дать ему время обдумать. Ага, я понял, -- подумав, ответил он, -- ты считаешь, что они там уже изолированы, и если к ним никого не подсаживать, то у них замкнутое и совершенно безопасное пространство. Именно так, -- готовно киваю я, и добавляю, -- хоть сейчас иди и проси, чтоб тебя посадили, хотя бы ненадолго. Всё равно здесь скоро мало будет отличаться от там, а там хотя бы заразы нет. Это правда, -- соглашается Ыкл, но добавляет, -- боюсь, правда, что там ты не получишь на завтрак свою обожаемую копченую семгу и свой любимый авокадо с луком. А вот яйцо, -- добавляет, не давая мне вставить слово, -- тебе, наверное, так и быть, сварят.
Я очень давно не трогаю лицо. Совсем не из-за вируса, вовсе нет -- просто от этого стареет кожа, становится более дряблой, да и вообще это не особенно полезно. Не то чтобы я вообще не трогала лицо, но я всегда отдаю себе отчет в том, когда я его трогаю -- к примеру, подставляю ладонь под подбородок, когда работаю или прислоняю ладонь ко лбу, когда болит голова, или аккуратно поправляю ресницы. В общем и целом, моя выработанная привычка не трогать лицо, сейчас оказалась крайне полезна. Удивительно, право слово. И всё равно ловлю себя на том, что проверяю трогаю ли я лицо или нет.
В небольшом отделе большого супермаркета рядом со станцией совершенно пустые полки, раскупили даже чипсы в шуршащих пакетах (и банках) и сникерсы с марсами. Не осталось даже хлеба, я взяла две последние небольшие буханки -- они были еще горячие, что означает, что хлеба не стало практически в один момент. Не осталось ни сахара, ни муки; полка, на которой прежде лежали лампочки, совершенно пуста -- к ней приклеено объявление: дорогие граждане, перестаньте, пожалуйста, покупать в таких количествах, подумайте об остальных! Полки, на которых еще неделю назад лежали лекарства, девственно пусты, остались исключительно ментоловые аэрозоли от насморка.
Женщина лет семидесяти стояла рядом с секцией овощей и растерянно рассматривала полупустые ящики: мне нужен лук, -- бормотала она, -- не брокколи, не перец, а простой обычный лук. Я собиралась суп варить, готовить жаркое, как же это всё без лука?! Где же тут лук? Она выглядела не столь расстроенной, сколь невероятно удивленной. Ее молодая подруга (лет пятидесяти), стоявшая рядом с ней, всё осматривала ящики снизу вверх и слева направо, потом вдруг приподняла ящик с брокколи, стоявший сверху на другом ящике на полу. В ящике под брокколи обнаружился пресловутый обычный лук. Первая женщина расцвела -- дорогая, -- воскликнула она и счастливо всплеснула руками, -- ты нашла лук! для меня! спасибо тебе, дорогая! я сейчас возьму нам немного, на суп и на жаркое, и еще немного, чтобы было. Она начала доставать луковицы по одной и всё считала их, пока не досчитала до пяти. После остановилась. Возьми побольше, -- настоятельно убеждала ее подруга, нашедшая лук. Женщина нерешительно посмотрела на ящик, всё смотрела на него, словно принимала какое-то важное решение, после упрямо покачала головой и твердо сказала -- нет, не возьму, пусть и другим достанется.
В очереди беседуют женщины, случайно встретившиеся тут же: меня временно уволили, говорит одна из них. Какой ужас! -- восклицает вторая. Да нет, -- смеется уволенная, -- пока не ужас, я работала на неполной ставке, поэтому пока не ужас, а вот то, что в магазине ничего нет, совершенно ничего нет, -- она широко раскрывает глаза и обводит руками магазин, -- и это только десять утра, а уже ничего, вообще ничего нет, вот это ужас! А вот это, -- усмехается вторая, -- как раз не ужас, а нынешняя реальность, привыкать надо. Я же купила две небольшие буханки хлеба, бутылку соевого соуса (они последние стояли, всеми заброшенные, а у нас как раз почти кончился), шоколадных конфет (их пока не разобрали, а я именно эти очень люблю), и сигарет -- с запасом. Кому, как говорится, что. Кто-то скупает макароны, я же продолжаю хотеть куртку и сандалии. И, конечно, курить.
Здесь всегда благодарят водителей автобуса, когда доезжают до своей остановки. Спасибо, -- кричат ему на выходе, а он иногда машет рукой. Меня всегда это восхищало, хотя я и понимала, что вот это и есть, наверное, та самая пресловутая английская вежливость. Сейчас тоже благодарят, конечно, но сейчас это совершенно искренне, от избытка чувств, понимая, что это счастье, что он вышел на работу, довез нас всех туда, куда нам надо, несмотря ни на что. Теперь это не просто из вежливости, теперь это -- настоящая благодарность. Спасибо, дорогой водитель, -- кричат люди, спускаясь по ступенькам на тротуар, ждут когда закроются двери, машут ему вслед и улыбаются. После продолжают свой путь. В автобусе все стараются держаться друг от друга подальше, смущенно, словно с извинением, улыбаются, но садятся через ряд. Кафе же, тем временем, открыты, в них сидят счастливые на вид люди и наслаждаются кофе с пирожными.
Месяц назад, еще до всего этого, я вдруг решила, что хочу как все: хочу ходить на массаж, делать маникюр и ходить к косметологу. Я не совсем понимала где всё это искать и с чего начинать, я никогда не делала ничего из этого. Вернее, у косметолога была два раза в жизни, а маникюр не делала никогда. На помощь пришла моя всеведущая любимая парикмахер. Она рекомендовала мне дивный салон, в котором всё в одном флаконе. Они прекрасные, -- заверила меня она и, зная меня, добавила интимным шепотом, -- и мастера там, честное слово, будут молчать -- всё, как ты любишь. Мастера, к которой я попала, зовут Судьба. В первый же раз я поняла, что ее не просто так зовут, она и есть моя судьба. Я делала маникюр впервые в жизни и даже не знала что это значит. Маникюр -- это значит нужен лак? -- осторожно интересовалась я. Да нет, -- не выказывая никакого удивления, ответила она, -- не нужен. Маникюр, -- добавила ласково, поняв, кто перед ней, -- это просто привести руки в порядок.
Тогда я сделала маникюр без лака, после этого она целый час что-то творила с моим лицом, отчего я вышла оттуда на тридцать лет моложе и, кажется, на сто лет восторженнее. От ее массажа в следующий визит я едва не плакала, но мужественно терпела, зато после поняла что такое настоящее блаженство, когда вдруг не болят ни плечи, ни шея. Я дала себе слово ходить к ней постоянно. Это одно из редких мест куда сегодня Ыкл отпускает меня без слов, не просто отпускает -- гонит. Сегодня у меня была очередная очередь: маникюр и педикюр, и вот то самое, сама не знаю что, но прекрасное, с лицом. Сегодня я тряхнула головой и сказала: сегодня будем покрывать лаком! Я выбрала самый темный фиолетовый из всех фиолетовых лаков, которые там были, сверху же она покрыла чуть более светлым фиолетовым, но с блестками. Воистину, если вдруг наступит конец света, можете смело винить в этом меня -- в последний раз я красила ногти лаком лет в шестнадцать, когда очень хотела быть как мама. Я пообещала Судьбе, что пока возможно не буду пропускать уже назначенных очередей. Она вздохнула и посетовала -- многие отменяют. Я им говорю: мы здесь всегда всё дезинфицируем и стерилизуем, а они всё равно боятся и отменяют. Я же их спрашиваю -- перенести? а они отвечают -- если бы знать на когда!
Выходила я оттуда такая счастливая, какой счастливой вообще можно быть, мои фиолетовые ногти оказались потрясающим лекарством, я всё любуюсь на них украдкой и нет, и внезапно кажусь себе прекрасней и счастливей всех на земле. Мама, -- восхищенно осмотрела мои руки чадо, -- это настоящий лак? самый настоящий? Как красиво, -- вздохнула она и закатила глаза, -- мама, я вижу у тебя маникюр первый раз в жизни, что случилось?
Прислали сообщение из парикмахерской: у тебя очередь на следующую неделю, но тут такое дело -- на следующей неделе, может, уже будет конец света, не хотела ли бы ты прийти постричься сейчас? Я перезвонила как только смогла -- я очень хочу, очень, не помирать же мне растрепанной и линялой! Маникюр, -- похвасталась, не сдержавшись, -- у меня уже есть. Фиолетовый! У тебя лак? На ногтях? -- поразилась моя парикмахер, она знакома со мной уже почти три года и ни разу не видела на моих руках лака. Да, -- отвечаю, гордо выпятив грудь, -- фиолетовый!, -- и добавляю быстро, чтобы поразить до конца -- с блестками! Ну точно конец света близится! -- восхищенно тянет она. Вовсе наоборот, -- протестую я, -- теперь свет не может кончиться, должен же он понаблюдать была ли это одноразовая акция, или я вдруг теперь всегда такая буду, -- и думаю про себя: как Людмила Прокофьевна! Кроме того, -- говорю серьезно, -- это вовсе не конец света, а напротив, начало нового прекрасного света! Так что, -- смеется она, -- можно считать, что мы все уже спасены и начинается новая изумительная жизнь? Именно так, -- изо всех сил киваю я.
Куртку хочу, как же я ее хочу. Везде коронавирус, а они, заразы, даже небольшую скидку сделать не готовы, самые настоящие редиски!
Завтра последний день школы, но в школе чада зафиксировали коронавирус, посему (нет, они не отменили занятия) они сообщили, что привести детей мы должны, но должны также понимать какие у этого могут быть последствия. Мы посовещались и решили написать подробное письмо, в котором объясним, что мы никак не готовы к последствиям и потому завтра им придется учиться без чада. Она же уже строит планы как они будут гулять с дитятей пока я буду преподавать онлайн.
Провела сегодня первую лекцию. Надо отметить, что несмотря на волнение и некоторое количество технических сложностей (включая то, что записалась только половина лекции), лекция прошла гораздо лучше, чем я предполагала. Пришла почти половина курса, они активно участвовали, отвечали на вопросы, задавали очень много вопросов и работали во всю силу. Мисс, давайте завтра не в девять утра, -- взмолились они в конце, -- только не в девять, хотя бы в половину десятого, пожалуйста, мисс! Поскольку, насколько я понимаю, я одна из немногих, продолжающих проводить занятия онлайн, перенос на полчаса ничему не помешает, посему я немедленно согласилась. Мы закончили лекцию, я напомнила им обо всём, в частности о том, что они могут писать и дергать меня сколько угодно, я уже собиралась отключиться, пожелав им хорошего вечера и напомнив, что встречаемся завтра утром, как посыпались сообщения в чате, словно мелкие бусинки из банки: спасибо, мисс, большое спасибо, мисс, вы лучше всех, мисс. Я всё сидела и читала сообщения, которые продолжали сыпаться, как поняла, что мне надо срочно отключаться -- именно сейчас я вот-вот заплачу, а оно ни к чему. Я страшная и грозная. И вообще не сентиментальная. Разве что сама с собой, да и то -- исключительно по праздникам и некоторым выходным. Я знаю -- это всё из-за маникюра, именно из-за него. И из-за куртки.