Искусственные
Она сидела в глубоком кресле, натянутая, словно струна. Красивая -- короткие рыжие волосы художественно торчат в разные стороны, большие миндалевидные глаза, делающие её похожей на диковинного зверя, тонкие острые скулы, острый подбородок. Губы -- немного тонкие, конечно, но не портят, скорее подчёркивают всю остальную вылепленность.
-- Лия, расскажите нам свою историю.
-- История, как история, сегодня таким никого не удивить.
-- Да, конечно, сегодня, наверное, это уже практически вошло в норму. Но ведь в своё время -- вы были первым человеком с крыльями. Самой первой. Как это произошло, что случилось?
Лия расслабила руки, положила ладони на широкие подлокотники, сложила огромные изумрудные крылья за спиной, прикрыла глаза. Женщина без возраста.
-- Случайно всё получилось. Понимаете, тогда, в том дремучем веке, всё было странно. Никто ничего не понимал, действовали наугад, никто не мог предугадать результат. Тогда всё только начиналось. Мама была одной из первых рискнувших, -- Лия посмотрела в зал, но из-за света было плохо видно, -- Приглушите свет, если можно, мне хотелось бы видеть кому я рассказываю.
Зал был набит, как говорят, битком, но при этом не доносилось ни звука. Каждый зритель натянулся, словно повторяя её осанку, вытянулись вглядываясь.
-- Маме тогда исполнилось сорок семь. Мама и папа очень любили друг друга, но, знаете как бывает, слишком поздно познакомились, слишком поздно решились, всё слишком поздно. Тогда никто уже не рожал в этом возрасте. Нет, конечно, были какие-то способы, были исключения, но до запуска родильных камер, на самом деле, ничего стоящего не было. Как раз в тот год запустили первые родильные камеры. Это было событие, вы даже не представляете какое. Это сегодня -- стандартная процедура: решили, поехали, полчаса работы, месяц ожидания -- раз плюнуть. А тогда! Тогда никто и представить не мог что это такое и как оно вообще дальше пойдёт.
-- Вы хотите сказать, что тогда это были другие камеры? Они отличались от сегодняшних? И процедура отличалась? -- ведущий усмехнулся, словно сомневаясь, повернулся к залу, призывая отреагировать, по залу пронеслась волна и затихла.
-- Всё отличалось, совершенно всё. -- Лия посмотрела куда-то в сторону, прикрыла глаза. -- Они увидели объявление в больнице -- требовались добровольцы для испытаний камер. Собственно, процедура была до смешного проста: из женщины и мужчины извлекался необходимый для зачатия биологический материал, после этого создавался зародыш, который погружался в камеру. Камера герметически закрывалась и только специалисты, время от времени, проверяли рост и развитие плода. Никто тогда не мог гарантировать ни успеха, ни того, каким, собственно, получится ребёнок. Первые опыты были, как обычно такое бывает, неудачны. Плоды не созревали или созревали не так, отчаявшиеся родители подписывали согласие на биологическое уничтожение, камеры работали из рук вон плохо. Тогда это вообще ничего не стоило -- специалисты были готовы платить добровольцам, согласившимся на эксперимент.
-- Вашим родителям заплатили? -- казалось, он иронизирует, но взгляд оставался спокойным и доброжелательным. Нет, не за жареным пришёл.
-- Моим не платили. Они сами были готовы заплатить. Они очень хотели ребёнка, было слишком поздно, а усыновить было сложнее, чем экспериментировать с камерами. Но тогда ещё никто не требовал платы. Вся процедура минутная. Они пришли, двадцать минут в кабинете врача, маме сделали укол -- всё очень просто и быстро. Именно это умели уже тогда, несмотря на общую дремучесть. Потом зародыш поместили в камеру и унесли. Собственно, всё. Родители должны были вернуться через полгода -- представьте только, тогда это было полгода ожидания, сомнений и мук -- и при них меня должны были извлечь из камеры. Собственно, тогда ещё не меня, конечно, а то, что получится. Получилась я.
Лия говорила спокойно, но по тому, как дрожала тень от крыльев, было понятно, что она волнуется. Скулы напряглись, глаза превратились в узкие щёлочки.
-- Когда настал день, родители поехали в лабораторию. Встретили их с помпой, конечно -- один из первых удачных экспериментов. Но когда открыли камеру, замерли. Что-то пошло не так, тогда это определили как мутацию -- это сегодня счастье и радость, а тогда -- это было несчастье. Мама рассказывала, что я лежала в камере, маленькая и беззащитная, сморщенная кожа, полу-открытые глаза -- словно кутёнок, ей богу. Меня достали, осмотрели со всех сторон и указали на два лишних отростка на спине -- мутация, проступивший атавизм. Крылья были небольшие, всего несколько сантиметров, покрытые нежно-розовым пушком. Врачи разводили руками, оправдывались. Отец плакал и пытался понять -- крылья не рудимент, понимаете? Хвост -- да, а крылья... Но, как бы то ни было, они были и надо было что-то решать. На биологическое уничтожение родители не согласились. Думали, что что-то придумают. Да и пообещали им тогда, что через пару лет можно будет прооперировать, удалить, подрезать. Я сейчас точно не вспомню что конкретно им пообещали.
-- Неужели они всерьёз думали о том, чтобы лишить вас крыльев? -- ведущий наклонился прямо к Лие, напрягся, по залу пробежал шепоток, -- Какая косность мышления, какая дремучесть, простите, конечно.
Лия усмехнулась, огладила изумрудное крыло. Она немного нервничала и оттого перья топорщились, несмотря на тщательную укладку.
-- Думали, конечно. Тогда я единственная такая была. Вы понимаете что это значит? Это насмешки на улице, издевательства в школе, ни друзей, ни личной жизни. Если бы они сами могли отрастить крылья, они отрастили бы -- чтобы хоть как-то облегчить мне существование. Но они не могли. Вы же сами понимаете, что у взрослой особи они уже не растут. Но годы шли, врачи ничего не делали. Сначала я была слишком слабой. Из тех, кого называют болезненный ребёнок. Родители перестали звать гостей -- боялись, что будут смеяться или жалеть, непонятно что хуже. Соседи шептались. Подтрунивали -- мол, ангел родился, только недоделанный.
-- Но потом-то всё изменилось, -- ведущий нетерпеливо придвинулся, -- сегодня же мы знаем, что в какой-то момент всё изменилось.
Лия усмехнулась, прикрыла глаза, вспоминая.
-- Да, конечно, сегодня знаем. Сегодня никого не удивишь крыльями. В какой-то момент приехала в наш город богатая пара. Знаете из тех, про кого говорят старое богатство. Аристократы, голубая кровь, манеры. И кто-то им рассказал обо мне -- как о местной достопримечательности. Они приходили к нам, я их хорошо помню -- строго, но дорого одетые, идеальные манеры, негромкие голоса. Тогда крылья уже было не спрятать. Они всё ещё были розоватыми, детскими, молочными, но их было хорошо видно. Мама тогда на всех платьях прорези делала, чтобы не давили. Они-то и пошли первыми в клинику -- просить ребёнка с крыльями. Поначалу думали, что они шутят, но они не шутили. Предлагали любые деньги. Врачи согласились. Остальные родильные камеры были в порядке, только с этой что-то приключилось. Та пара выделила большой грант на исследование, они хотели результат и были готовы платить. Исследования длились два года. Два года вся лаборатория билась над родильной камерой, пытаясь понять как можно вызвать мутацию специально. У них, как вы знаете, -- Лия открыла глаза и посмотрела на кивающего в такт ведущего, -- получилось. После того ребёнка посыпались заказы. Поначалу, сегодня в это тяжело поверить, это стоило безумные деньги. Только очень обеспеченные люди могли себе позволить крылатого ребёнка. К тому времени давно перестали смеяться, но стали завидовать. Приходили толпами к нам в дом, всё пытались узнать откуда у нас такие деньги. А у нас и не было никаких денег -- тогда, по крайней мере. Потом появились, конечно -- после моей первой роли сразу появились.
-- Вы говорите, конечно же, о своей первой работе "Ангел для бедняков"? -- ведущий, скорее утверждал, чем спрашивал.
-- Да, именно о ней. Меня пригласили, утвердили на роль сразу же -- без проб. Крылья тогда уже начали зеленеть и было очевидно, что они скоро сменятся на постоянные. Режиссёр торопился, спешил, чтобы успеть. Успели. До сегодняшнего дня я считаю, что это моя лучшая работа. Но я отвлеклась. Время шло, технологии совершенствовались. Процедура стала значительно дешевле, стала доступной большинству. Нет, это всё ещё было относительно дорого, но можно было потянуть. Дети, в принципе, как вы понимаете, дорогое удовольствие. А сегодня это стало настолько обычным, что я иногда не могу вспомнить как выглядят люди без крыльев.
-- Да уж, -- усмехнулся ведущий, -- удачная ошибка оказалась, вы не находите? -- в зале тихо засмеялись и зашелестели.
-- Не мне судить, у меня не было выбора -- я такой родилась, такая живу. -- Лия огладила непослушное изумрудное переливающееся перо на правом крыле, -- хотела ли я быть такой? Не знаю. Иногда я рада, а иногда невероятно тоскливо.
-- А как вы научились летать? -- ведущий напрягся и сосредоточился, -- крылья есть у многих, но летать! Летать практически никто не умеет. Как? Как вы этому научились? -- стало заметно как он сильно нервничает. Он кусал губы, напряжённо смотрел. В зале воцарилась глухая нетерпеливая тишина.
-- А я не училась, я всегда умела. Я не могу объяснить вам как летать, точно так же, как никто не сумеет объяснить как ходить -- или умеешь, или нет. Я была первая. И сразу умела летать. -- Лия замолчала, словно обдумывала что сказать. Вот для чего её позвали, конечно. Опять. Скучно уже даже. Никогда они не поймут, никогда. И никогда не сумеют. Искусственные, насквозь искусственные. Прищурилась, оглядела зал, посмотрела на ведущего, зацепилась взглядом за огромные часы на стене и облегчённо вздохнула, -- Вы простите, но мне кажется, что время подходит к концу, -- выпрямилась и улыбнулась. В глазах загорелись изумрудные огоньки.
-- Да, конечно, -- ведущий растерянно кивнул, но спорить не стал, -- давайте поблагодарим Лию за то, что она согласилась прийти сюда и поговорить с нами, рассказать свою историю.
В зале зажёгся свет. Люди вставали, один за другим, разворачивали разноцветные крылья и хлопали ими. Оттого аплодисменты получались тихими, шелестящими и немного заговорщическими. Они хлопали и что-то говорили -- сначала тихо, потом чуть громче. Голоса слились в один: Лия, взлети!
Лия встала, склонилась в реверансе, выпрямилась, словно натянутая струна, оглядела зал, развела изумрудные крылья и взлетела: вертикально, будто высоко подпрыгнула. Запрокинула голову, поднимаясь всё выше и выше к стеклянному куполу. Зал затих. Зал замер. Лия долетела до купола, тронула ладонью переливающееся на солнце стекло, стекло взорвалось цветными брызгами, Лия посмотрела на замерших, вытянувших шеи, раскрывших крылья зрителей и вылетела из зала.
-- Лия, расскажите нам свою историю.
-- История, как история, сегодня таким никого не удивить.
-- Да, конечно, сегодня, наверное, это уже практически вошло в норму. Но ведь в своё время -- вы были первым человеком с крыльями. Самой первой. Как это произошло, что случилось?
Лия расслабила руки, положила ладони на широкие подлокотники, сложила огромные изумрудные крылья за спиной, прикрыла глаза. Женщина без возраста.
-- Случайно всё получилось. Понимаете, тогда, в том дремучем веке, всё было странно. Никто ничего не понимал, действовали наугад, никто не мог предугадать результат. Тогда всё только начиналось. Мама была одной из первых рискнувших, -- Лия посмотрела в зал, но из-за света было плохо видно, -- Приглушите свет, если можно, мне хотелось бы видеть кому я рассказываю.
Зал был набит, как говорят, битком, но при этом не доносилось ни звука. Каждый зритель натянулся, словно повторяя её осанку, вытянулись вглядываясь.
-- Маме тогда исполнилось сорок семь. Мама и папа очень любили друг друга, но, знаете как бывает, слишком поздно познакомились, слишком поздно решились, всё слишком поздно. Тогда никто уже не рожал в этом возрасте. Нет, конечно, были какие-то способы, были исключения, но до запуска родильных камер, на самом деле, ничего стоящего не было. Как раз в тот год запустили первые родильные камеры. Это было событие, вы даже не представляете какое. Это сегодня -- стандартная процедура: решили, поехали, полчаса работы, месяц ожидания -- раз плюнуть. А тогда! Тогда никто и представить не мог что это такое и как оно вообще дальше пойдёт.
-- Вы хотите сказать, что тогда это были другие камеры? Они отличались от сегодняшних? И процедура отличалась? -- ведущий усмехнулся, словно сомневаясь, повернулся к залу, призывая отреагировать, по залу пронеслась волна и затихла.
-- Всё отличалось, совершенно всё. -- Лия посмотрела куда-то в сторону, прикрыла глаза. -- Они увидели объявление в больнице -- требовались добровольцы для испытаний камер. Собственно, процедура была до смешного проста: из женщины и мужчины извлекался необходимый для зачатия биологический материал, после этого создавался зародыш, который погружался в камеру. Камера герметически закрывалась и только специалисты, время от времени, проверяли рост и развитие плода. Никто тогда не мог гарантировать ни успеха, ни того, каким, собственно, получится ребёнок. Первые опыты были, как обычно такое бывает, неудачны. Плоды не созревали или созревали не так, отчаявшиеся родители подписывали согласие на биологическое уничтожение, камеры работали из рук вон плохо. Тогда это вообще ничего не стоило -- специалисты были готовы платить добровольцам, согласившимся на эксперимент.
-- Вашим родителям заплатили? -- казалось, он иронизирует, но взгляд оставался спокойным и доброжелательным. Нет, не за жареным пришёл.
-- Моим не платили. Они сами были готовы заплатить. Они очень хотели ребёнка, было слишком поздно, а усыновить было сложнее, чем экспериментировать с камерами. Но тогда ещё никто не требовал платы. Вся процедура минутная. Они пришли, двадцать минут в кабинете врача, маме сделали укол -- всё очень просто и быстро. Именно это умели уже тогда, несмотря на общую дремучесть. Потом зародыш поместили в камеру и унесли. Собственно, всё. Родители должны были вернуться через полгода -- представьте только, тогда это было полгода ожидания, сомнений и мук -- и при них меня должны были извлечь из камеры. Собственно, тогда ещё не меня, конечно, а то, что получится. Получилась я.
Лия говорила спокойно, но по тому, как дрожала тень от крыльев, было понятно, что она волнуется. Скулы напряглись, глаза превратились в узкие щёлочки.
-- Когда настал день, родители поехали в лабораторию. Встретили их с помпой, конечно -- один из первых удачных экспериментов. Но когда открыли камеру, замерли. Что-то пошло не так, тогда это определили как мутацию -- это сегодня счастье и радость, а тогда -- это было несчастье. Мама рассказывала, что я лежала в камере, маленькая и беззащитная, сморщенная кожа, полу-открытые глаза -- словно кутёнок, ей богу. Меня достали, осмотрели со всех сторон и указали на два лишних отростка на спине -- мутация, проступивший атавизм. Крылья были небольшие, всего несколько сантиметров, покрытые нежно-розовым пушком. Врачи разводили руками, оправдывались. Отец плакал и пытался понять -- крылья не рудимент, понимаете? Хвост -- да, а крылья... Но, как бы то ни было, они были и надо было что-то решать. На биологическое уничтожение родители не согласились. Думали, что что-то придумают. Да и пообещали им тогда, что через пару лет можно будет прооперировать, удалить, подрезать. Я сейчас точно не вспомню что конкретно им пообещали.
-- Неужели они всерьёз думали о том, чтобы лишить вас крыльев? -- ведущий наклонился прямо к Лие, напрягся, по залу пробежал шепоток, -- Какая косность мышления, какая дремучесть, простите, конечно.
Лия усмехнулась, огладила изумрудное крыло. Она немного нервничала и оттого перья топорщились, несмотря на тщательную укладку.
-- Думали, конечно. Тогда я единственная такая была. Вы понимаете что это значит? Это насмешки на улице, издевательства в школе, ни друзей, ни личной жизни. Если бы они сами могли отрастить крылья, они отрастили бы -- чтобы хоть как-то облегчить мне существование. Но они не могли. Вы же сами понимаете, что у взрослой особи они уже не растут. Но годы шли, врачи ничего не делали. Сначала я была слишком слабой. Из тех, кого называют болезненный ребёнок. Родители перестали звать гостей -- боялись, что будут смеяться или жалеть, непонятно что хуже. Соседи шептались. Подтрунивали -- мол, ангел родился, только недоделанный.
-- Но потом-то всё изменилось, -- ведущий нетерпеливо придвинулся, -- сегодня же мы знаем, что в какой-то момент всё изменилось.
Лия усмехнулась, прикрыла глаза, вспоминая.
-- Да, конечно, сегодня знаем. Сегодня никого не удивишь крыльями. В какой-то момент приехала в наш город богатая пара. Знаете из тех, про кого говорят старое богатство. Аристократы, голубая кровь, манеры. И кто-то им рассказал обо мне -- как о местной достопримечательности. Они приходили к нам, я их хорошо помню -- строго, но дорого одетые, идеальные манеры, негромкие голоса. Тогда крылья уже было не спрятать. Они всё ещё были розоватыми, детскими, молочными, но их было хорошо видно. Мама тогда на всех платьях прорези делала, чтобы не давили. Они-то и пошли первыми в клинику -- просить ребёнка с крыльями. Поначалу думали, что они шутят, но они не шутили. Предлагали любые деньги. Врачи согласились. Остальные родильные камеры были в порядке, только с этой что-то приключилось. Та пара выделила большой грант на исследование, они хотели результат и были готовы платить. Исследования длились два года. Два года вся лаборатория билась над родильной камерой, пытаясь понять как можно вызвать мутацию специально. У них, как вы знаете, -- Лия открыла глаза и посмотрела на кивающего в такт ведущего, -- получилось. После того ребёнка посыпались заказы. Поначалу, сегодня в это тяжело поверить, это стоило безумные деньги. Только очень обеспеченные люди могли себе позволить крылатого ребёнка. К тому времени давно перестали смеяться, но стали завидовать. Приходили толпами к нам в дом, всё пытались узнать откуда у нас такие деньги. А у нас и не было никаких денег -- тогда, по крайней мере. Потом появились, конечно -- после моей первой роли сразу появились.
-- Вы говорите, конечно же, о своей первой работе "Ангел для бедняков"? -- ведущий, скорее утверждал, чем спрашивал.
-- Да, именно о ней. Меня пригласили, утвердили на роль сразу же -- без проб. Крылья тогда уже начали зеленеть и было очевидно, что они скоро сменятся на постоянные. Режиссёр торопился, спешил, чтобы успеть. Успели. До сегодняшнего дня я считаю, что это моя лучшая работа. Но я отвлеклась. Время шло, технологии совершенствовались. Процедура стала значительно дешевле, стала доступной большинству. Нет, это всё ещё было относительно дорого, но можно было потянуть. Дети, в принципе, как вы понимаете, дорогое удовольствие. А сегодня это стало настолько обычным, что я иногда не могу вспомнить как выглядят люди без крыльев.
-- Да уж, -- усмехнулся ведущий, -- удачная ошибка оказалась, вы не находите? -- в зале тихо засмеялись и зашелестели.
-- Не мне судить, у меня не было выбора -- я такой родилась, такая живу. -- Лия огладила непослушное изумрудное переливающееся перо на правом крыле, -- хотела ли я быть такой? Не знаю. Иногда я рада, а иногда невероятно тоскливо.
-- А как вы научились летать? -- ведущий напрягся и сосредоточился, -- крылья есть у многих, но летать! Летать практически никто не умеет. Как? Как вы этому научились? -- стало заметно как он сильно нервничает. Он кусал губы, напряжённо смотрел. В зале воцарилась глухая нетерпеливая тишина.
-- А я не училась, я всегда умела. Я не могу объяснить вам как летать, точно так же, как никто не сумеет объяснить как ходить -- или умеешь, или нет. Я была первая. И сразу умела летать. -- Лия замолчала, словно обдумывала что сказать. Вот для чего её позвали, конечно. Опять. Скучно уже даже. Никогда они не поймут, никогда. И никогда не сумеют. Искусственные, насквозь искусственные. Прищурилась, оглядела зал, посмотрела на ведущего, зацепилась взглядом за огромные часы на стене и облегчённо вздохнула, -- Вы простите, но мне кажется, что время подходит к концу, -- выпрямилась и улыбнулась. В глазах загорелись изумрудные огоньки.
-- Да, конечно, -- ведущий растерянно кивнул, но спорить не стал, -- давайте поблагодарим Лию за то, что она согласилась прийти сюда и поговорить с нами, рассказать свою историю.
В зале зажёгся свет. Люди вставали, один за другим, разворачивали разноцветные крылья и хлопали ими. Оттого аплодисменты получались тихими, шелестящими и немного заговорщическими. Они хлопали и что-то говорили -- сначала тихо, потом чуть громче. Голоса слились в один: Лия, взлети!
Лия встала, склонилась в реверансе, выпрямилась, словно натянутая струна, оглядела зал, развела изумрудные крылья и взлетела: вертикально, будто высоко подпрыгнула. Запрокинула голову, поднимаясь всё выше и выше к стеклянному куполу. Зал затих. Зал замер. Лия долетела до купола, тронула ладонью переливающееся на солнце стекло, стекло взорвалось цветными брызгами, Лия посмотрела на замерших, вытянувших шеи, раскрывших крылья зрителей и вылетела из зала.