Конкурсный текст: Третий закон тайги
Автор: nyasha_01
В очередной дозор командир взвода Мицкевич отрядил старшину Быльнова, коренастого здоровяка со шрамом на небритом подбородке, и рядового Корнеева, хлюпика-москвича из последнего призыва. Самогона с собой не дал, выделил большой термос с крепким чаем, десяток вареных яиц и три огурца бочкового посола, ядреных до того, что шибало в нос.
Кое-как обустроившись, бойцы принялись изучать местность. Из окопа открывался вид на стылое поле, когтистую дубраву вдалеке и нежно укутанное снегом Якунино.
В селе вторую неделю квартировал разведвзвод. Пили картофельный самогон, разоряли погреба на той улице, что была уничтожена пожаром, да таскали девок помоложе в баньку. Местные не слишком возражали. Особенно некому было. Война забрала мужчин младше пятидесяти. Оставшиеся на улицу выходили только по нужде.
Поле, лес, село в вате снега, на околице подбитый года два назад "Абрамс", загаженный изнутри по самый люк.
Корнеев покосился на старшину. Тот явно чего-то ждал. Быльнов напряженно всматривался в ночь - зимний пейзаж освещала полная луна.
- Что, может по чайку? - с деланной бодростью предложил Корнеев.
- Тссс, - зашипел в ответ Быльнов. - Тихо.
Корнеев замер, ветер тут же донес чей-то разговор.
- Ноги промочила, - пожаловалась женщина. Судя по голосу, за шестьдесят.
- Мам, меняй носки сразу, - посоветовал мужчина, кажется, лет сорока.
Они остановились. Женщина неловко присела и принялась расшнуровывать ботинки.
- Давай, помогу, - сын опустился на корточки рядом. - И носки сразу привяжи к сумке, пусть сохнут пока.
- Куда ж я их привяжу? - засомневалась мать. - И потом, вдруг кто увидит, что подумают? Шляется тут с носками наружу.
Сын тут же вскинулся - усталость накопилась и теперь вылилась в глупое раздражение:
- Кто подумает? Кто скажет? Мам, ты о чем вообще? А если не высохнут, пойдешь в мокрых, и что?
- Что? - не понимала она.
- Ноги собьешь мигом, вот что! - сын перешел на крик. - И мне тащить на себе придется - оба ведь сдохнем!
Мать поджала губы. Сын ощутил вину, снизил тон.
- И какая разница, кто что скажет, подумает? Мам, уже не до внешнего вида и не до запаха, - он помог матери подняться. - Пройдем мимо села, потом мимо колонии, а там к реке.
- А может, в колонию? - с надеждой спросила мать. - В колонии охрана, они же под присягой - накормят, напоят.
Сын только всплеснул руками:
- Какая присяга, мам? Они там и зеков-то, поди, уже не кормят. Не, если б тебе было лет двадцать-тридцать, может, и накормили бы - в обмен на кое-что. А сейчас в лучшем случае прогонят.
Мать притихла.
- Так что придерживаемся плана, - сын подтянул лямки на рюкзаке. - Из города выбрались и то счастье. Теперь к реке и вдоль, пока не найдем лодку или паром. А на том берегу мелкими перебежками к себе на дачу.
- Да, на даче консервация кое-какая осталась. У соседки козы. Там уж как-нибудь, - закивала мать, и тут же снова усомнилась. - А если паромщик позовет кого?
- Плохо, если позовет, - ответил сын. - Сейчас властей толком нет, одни банды, на законы всем плевать. Тебя, может, и отпустят, а мне кирдык. В лучшем случае, определят навоз выгребать. Если еще осталось, из-под кого грести.
Они двинулись дальше по полю, две полупрозрачные белесые тени, гонимые ледяным ветром.
Корнеев прижал к груди видавший виды калаш с чужими насечками на прикладе и судорожно сглотнул. Быльнов со значением посмотрел на него - понял теперь?
- А я-то думал, местные, - зашептал Корнеев. - Видели, видели - ног нет? До пояса есть, а ниже - туман!
- Туман, верно, - хмыкнул старшина. - На то и тени. Но от этих вреда никакого. Побродят и все.
Корнеев по-гусиному высунул шею из окопа и тут же нырнул обратно.
- Вроде ушли.
- Да не шепчи, - хлопнул по плечу Быльнов. - Уже можно, теперь не вернутся.
- Они часто появляются? - рядовой понемногу осознавал, насколько мало еще знает о мире, и с жадностью внимал более осведомленному старшине.
- Каждую ночь почти, - поежился Быльнов. - Мать всегда ноги промочит и переобувается. Я вот думаю, если ног нет, как она носки меняет? - Быльнов помолчал. - Сегодня хорошо, сегодня вдвоем. Бывает, один сын приходит. Тогда беда…
- А что тогда? - глаза Корнеева округлились.
- Всю ночь до утра по полю кругами бродит. И стонет. Жутко так, с надрывом. И зовет: "Мама, мама, ты где?! Мама, мама, ты где?!"
Корнеев побледнел.
- А здесь когда было-то? - поинтересовался он спустя полчаса и две кружки чая, когда ужас, сковавший сердце, немного отступил. - События, в смысле.
- В шестнадцатом, - охотно ответил Быльнов. - Страшный год. Я еще у Вахтерева служил в роте. Ему потом замкомполка дали…
И старшина принялся рассказывать про войну, унесшую жизни трети населения. Про пятую колонну, про предателей, ударивших в спину, когда, казалось, все было уже решено. Как после этого попросился в разведку - сил не было гнить в неоднородной каше пехоты, где товарищ по оружию в любую минуту мог оказаться врагом. Про то, как пришлось стрелять в своих, потому что уже не разобрать было. И про закон тайги, воцарившийся на всей территории некогда могучей империи: прав сильнейший, делит старший и… Внезапно Быльнов бросился на Корнеева, огрел термосом по голове и потащил куда-то вверх ничего не соображающего, совершенно ошалевшего от неожиданности рядового.
Метрах в десяти от окопа Корнеев пришел в себя и принялся отбиваться. Он только с виду выглядел хлюпиком - КМС по рукопашному бою, дважды чемпион района. В легком весе, конечно.
Быльнов не ожидал отпора, но тоже не лыком шитый, сдернул с пояса нож. Дело принимало неприятный для рядового оборот. Краем глаза Корнеев увидел движение за спиной старшины. Тени вернулись!
В отчаянном броске, даже не пытаясь уклониться от ножа, он толкнул Быльнова в грудь. Старшина замахал руками, стараясь сохранить равновесие - и тут тени схватили его. Раздался тошнотворный хруст костей и нечеловеческий вопль старшины, пресекшийся отвратительным булькающим звуком.
Корнеева замутило. Он упал набок. Мысли лихорадочно скакали в голове. Хотел меня им скормить? Хер тебе, сука!
Отталкиваясь локтями и пятками, кое-как добрался до окопа. Вжался в сырой чернозем, будто выкопанная в земле яма могла его защитить. Но, казалось, тени насытились и игнорировали рядового.
Корнеев лежал на дне окопа, боясь лишний раз вздохнуть. Облепленный грязным снегом калаш валялся всего в метре, но рядовой решился потянуться за автоматом, только когда окончательно рассвело.
По дороге в Якунино, Корнеев вспомнил третий закон тайги. Он слышал эти два слова сто раз, но так и не понял до конца, счел за глупый фольклор. Теням жертвуй. Теперь ясно, о какой жертве шла речь. Чтобы не лезли тени к людям, не совались в село, и взвод мог всю зиму спокойно жрать самогон и трахать девок. А по весне ушли бы в другое место, где потише.
Корнеев коротко доложил командиру взвода о происшествии. Мицкевич не удивился ничуть, помолчав, швырнул через стол ефрейторские лычки. Взгляд командира был полон невыразимой тоски. Конечно, он все знал и все понимал. Просто не видел иного выхода.
Корнеев вспомнил услышанную краем уха байку, что во взводе каждую неделю кто-то пропадал без следа. Тут же с внутренним холодком понял, что однажды снова придется идти в дозор.
И хорошо, если не одному.