Раз пришла ко мне любовь (часть 2)
2014
Наташа и Дима опять сидят спиной к железному грибку на площадке. Над ними - бесконечное звёздное августовское небо, и им обоим ясно, что кажущаяся огромность планеты вокруг - обманчива, что они сидят на крохотной синей бусинке в россыпи миллиардов таких же, летящих в черной пустоте.
- Выпить хочешь? - спрашивает Дима с надеждой. Наташа с удивлением смотрит на его пустые руки.
- В домике спрятана, - поясняет он с неловкой улыбкой.
- Нет, - говорит она. - И ты не пей. Расскажи мне про девочку. Ту, которая исчезла.
- Ну вот, - говорит Дима. - Про неё-то мне по-трезвому особенно тяжело.
Он сжимает пальцами виски, вздыхает.
- Лера, - говорит он. - Ее звали Лера. Она была из Волгограда, с Весёлой Балки. Я туда ездил её искать, когда она пропала. Мать её... Лера на неё злилась, говорила, что ей всё равно. Но она Леру очень любила. Видно было, что пьющая и несчастная, но любила сильно. Чаем меня поила с баранками. Всё про Леру спрашивала, как смена была, что она делала, было ли ей весело. У них под окном внизу остановка была автобусная, слышно было, как двери открывались, такой лязг, а потом "пф-пс-сс". И вот она на каждый паф подскакивала и в окно всё смотрела, как будто ждала, что вот именно сейчас Лера выйдет из автобуса. А к тому моменту уже два месяца прошло, каникулы были осенние.
- А ты? - спрашивает Наташа.
- А что я, - вздыхает он. - И я ждал. Говорили - убежала она. Свидетели были какие-то, вроде она планами делилась с подругами. А я знаю, точно знаю - никуда бы она без меня не убежала. Мы с ней... виделись в ночь перед концом смены. Потом у них костёр был прощальный, песни пели, старшие напились, как водится, а наутро - все по автобусам, разъезжаться. А Леры не было. Я приходил проститься, видел, как они все забегали. Суета, толкучка, двести детей, вожатые, как уж они там ее искали. В милицию сообщили, но они тоже спустя рукава. Приехали в пустой лагерь, территорию осмотрели, даже без собак, так, пара оперов. В несколько школ съездили, с девчонками из её отряда поговорили. Семью проверили, пожали плечами. И объявили в розыск всесоюзный. Там их тысячи были таких Лер в розыске. Так я и не знаю, куда она делась. А я ведь её так...
- Никуда не делась, - говорит Наташа и разбинтовывает руку. Дима смотрит и ахает - вся внутренняя сторона руки покрыта глубокими разрезами, в слабом свете фонаря они выглядят черными.
- Ты что же делаешь? - восклицает он, когда Наташа достает из кармана нож для бумаги и выдвигает острое лезвие. - Прекрати, дура сумасшедшая!
Наташа проводит ножом по коже между чуть поджившими, более старыми ранами. Почти не морщится. Кровь бежит на землю чёрной струйкой.
- Чего ты, как девочка маленькая, - говорит она. - Заткнись и смотри.
Дима вскакивает, чтобы убежать от нее подальше, но не успевает, замирает, ошеломлённый. Листва на площадке закручивается маленьким вихрем, и из его центра поднимается фигурка, идёт к нему. Дима дрожит всем телом, дыхание застревает в его горле, он опирается спиной о грибок. Наташа держит руку наотвес, кормит своей кровью маленький призрак. Кровь течёт на землю и тут же исчезает.
- Раз пришла ко мне любовь, - говорит Лера и протягивает тонкую прозрачную руку к взрослому, сорокалетнему лицу мальчика Димы, гладит его по щеке.
Он стонет и теряет сознание, тяжело оседая вдоль белой металлической стенки. Наташа и Лера одновременно вздыхают.
- Иди за мной, - говорит призрачная девочка. - Я покажу, где. И будь осторожна. Он придёт за тобой. Скоро. Он уже планирует, как.
1989
От поцелуев кружилась голова. Лера уже вообще ничего не соображала, она как будто парила в тёмной горячей невесомости.
- Подожди, - говорила она Диме, но он снова лез целоваться. Снаружи в металлический домик постучали.
- Эй, Диман! - мальчишеский голос ломался и был освежающе грубоват. - Мы всю самогонку продали, возвращаемся. У них прощальный отбой, все соплями обливаются по корпусам. Изгиб гитары жёлтой, всякое такое. Костёр через два часа. Ты с нами домой идешь? Или тебе там хорошо со своей...
- Эй! - возмутился Дима, отрываясь от Лериных губ. - А в лоб?
Снаружи радостно заржали.
- Валите, - сказал Дима. - Я потом приду.
Мальчишки зашуршали листьями, ушли, пересмеиваясь и переговариваясь.
- Я ничего про тебя не говорил, - извиняющимся тоном начал Дима. - Они вообще дураки, ничего не понимают... Аааа!
Лера опустила руку вниз и расстегнула его джинсы. Всё казалось странным и знакомым одновременно - девочка Лера никогда не делала ничего такого, не касалась этой горячей, шёлковой, бьющейся в ее ладони плоти. Но женщина Ева в ней трогала её миллиарды раз, и знала, что делать, и знала, как.
Времени не было, ничего не было, только темнота, и дыхание, и жажда.
- Ой, блин, извини, - сказал Дима, когда к нему вернулся голос.
- Мне бы в душ и переодеться прежде, чем на костёр идти, - рассмеялась Лера. - Проводишь?
Лагерь был странно пуст, все и в самом деле пели прощальные песни по корпусам, лили слёзы, писали фломастерами в тетрадях "Ты классная девчонка, оставайся такой же". Лера и Дима шли, держась за руки, не чувствуя земли, как будто летели.
- Подожди здесь, - шепнула она, забегая в душевую. Темный кафель пах проточной водой и чуть-чуть плесенью. Лера не боялась, она сегодня была смелая и решительная, защищённая от зла. Она разделась и встала под горячие струи, закрыв глаза, открыв рот. Из блаженного забытья ее вывели голоса снаружи. Голоса спорили, голоса ругались, голоса сердились. В душевую шагнула вожатая Света.
- Пивкина, ну ты чего творишь в последний день, а? Не стыдно?
Лера смотрела прямо на неё, не прикрываясь. Ей не было стыдно. Кто бы говорил.
- Кавалера мы твоего отправили восвояси, - продолжала Света, чуть качнувшись. - Давай быстро одевайся и дуй в корпус. Ночь нежна. Костёр через полтора часа.
Она повернулась, покачиваясь, и исчезла в дверном проеме, внезапно показавшимся Лере очень черным, как окно в бездну. Она натянула платье прямо на мокрое тело, постояла у порога. Свет в душевой моргнул. Из душа на кафель громко капала вода. Оставаться и идти теперь было одинаково страшно, но если побежать к корпусу, то через пять минут страх пропадет и ее окружат свечи и всхлипы. А если остаться тут, то свет так и будет мигать, и душ будет капать, и выход - пугать темнотой.
Лера вышла наружу и зашагала к корпусу. Страх и тень скользили рядом, на самой границе зрения. Хрустнула ветка под чьей-то ногой. Вдалеке звучала гитара, грустным шмелём жужжала песня. Лера побежала. Тень побежала тоже, метнулась наперерез. Лера взвизгнула, помчалась куда глаза глядят. Почему-то оказалась снова на игровой площадке. Жёлтая голова клоуна с карусели осклабилась ей навстречу. Поднялся ветер, застудил ее кожу, мокрую от купания и от внезапного страха.
- Вот и всё, - сказал голос за плечом. Лера подпрыгнула, обернулась, уже почти бросилась бежать, но вожатый Петя дотянулся, сгрёб ее за волосы, рванул со своей ладони приготовленный кусок изоленты. Теперь Лера не могла кричать, могла лишь мычать и пучить глаза. Рациональная часть ее, та, что еще не падала в тёмную пропасть паники и ужаса, отметила, что фонарь за площадкой больше не светил - как будто кто-то разбил лампу метко брошенным камнем.
- Ты хорошо мне послужишь, - сказал Петя, наклоняясь к Лериному лицу. Глаза у него были совершенно безумными в лунном свете. - В тебе столько жизни, столько силы для моего господина. И тебя особенно искать никто не будет, правда ведь? Идеальная жертва. Знаешь, имя "Молох" когда-то означало "принесение в жертву детей". Хорошее слово. Ёмкое.
Время застывает, перестает идти, каждая проходящая секунда больше не создает следующую. Все еще держа Леру за волосы, Пётр наклоняет ее над белым пластиковым ящиком. Опустив глаза, Лера узнаёт коробку от пирожных, которые раздавали в столовой в честь окончания смены.
- Для тебя, о дух Тьмы, я убиваю эту жертву, чтобы ты мог насытиться ее мясом и послал мне удачу и победу над врагами моими, - говорит будущий хирург Петя, прижимая широкое лезвие поварского ножа к шее дрожащей тринадцатилетней девочки. - Дьявол открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть. Я посылаю пищу и питье богам ада, устроив для них пир из мяса в крови невинных. Прими, Молох! - и он дергает ножом, и Лера видит, как ее кровь струится в белую чашу. Ноги сразу холодеют, тело спешно отключает сигнальные системы, понимая, что повреждения необратимы и смерть неизбежна. Лера мычит и дергается, слабея.
- Прими, Сатана, - говорит Петя, упирается коленом в ее узкую спину, и режет, с силой рубит её шею ножом, и победно выпрямляется, держа за волосы отделённую голову.
Лера знает, что её больше быть не может, но она есть, есть везде - она чувствует, как под корой деревьев струится вверх живительный сок, как ветер трогает пальцы травы, как в земле копошатся личинки, как кровь толчками бьет в короб из её оседающего на землю тела. Она чувствует безумие, идущее по жилам своего убийцы, и понимает важное - что дьявола не существовало за секунду до того, как Петя схватил ее за волосы, но что теперь он есть, человек сотворил его сам из себя, принес ему в жертву боль и жизнь другого человека, и теперь он появился и останется в мире, добавится к чёрному ветру, его обдувающему. Что нет ни дьявола, ни бога до тех пор, пока человек их не выберет и не создаст. Зато потом - они есть.
Тяжело дыша, вожатый Пётр кладет голову Леры в поддон крови, зачерпывает ладонями, льёт ей на затылок, продолжает безумно шептать своему дьяволу, снова зачерпывает, отхлёбывает из горсти.
Лера резко теряет интерес к происходящему, отстраняется, отлетает.
Она видит маму, спящую прямо за столом, на порезанной нечистой клеенке, рядом с пустой бутылкой от палёной водки. Маме снится, что она моложе, и Лерочка еще младенец, и она забыла её где-то, наверное, на лавочке в парке. И мама бежит в ужасе и ищет, и плачет, а Леры нигде нет. "Пфф-псс" - говорят открывающиеся двери последнего автобуса под окном, и мама вздрагивает во сне.
Она видит, как по ночной степи идет домой мальчик Дима, и в паху у него сладостное опустошение, а в голове сочиняется стихотворение для неё, Леры, любимой, а в сердце у него так светло и горячо, что никакому дьяволу не подступиться. Хотя он немножко за неё беспокоится и досадует, что его поймали и прогнали из лагеря, он очень надеется её скоро увидеть. Да, завтра он придёт её проводить к автобусу и отдаст ей красиво написанное стиховорение. И ещё цветы, наконец-то не поломанные, так как через забор лезть не надо будет.
Она возвращается и видит, как Петя, высокий и сильный, без труда несет её обезглавленное тело к реке по тайной тропе в зарослях ежевики. Он заплывает с ним далеко в воду, притапливает его, отпускает. Здесь сильные течения, водовороты, раки на дне. Сомы, опять же. Тело никогда не найдут, кости разойдутся по дну, врастут в ил, уйдут в песок.
На берегу Петя раздевается, завязывает камни в мокрую окровавленную одежду, топит её в разных местах. Потом отряхивается, стоит под луной голый, торжествующий, очень красивый, тянет руки к чёрному небу. В кустах у него спрятана чистая одежда и нужно успеть на костёр - это важный этап жертвоприношения.
Лера стонет ветром, гнёт ветки деревьев, кричит совой, но не может коснуться того, кто, улыбаясь, возвращается в лагерь. Его дьявол сильнее.
2014
Дима открывает глаза, моргает, пытаясь понять, где он и что происходит. Оглядывается - никого нет. Темно. Рядом лежит оброненный жёлтый выдвижной нож. Чувство близкой опасности наваливается на Диму, он обходит площадку, больно спотыкается о железку, шипит.
- Да твою ж раствою, в бога душу мать, - говорит он, засучивает рукав и, зажмурившись, режет руку ножом, на лезвии которого еще не засохла Наташина кровь. Кровь бежит на землю, сухие листья шуршат на несуществующем ветру.
- Сюда, - шепчет тихий голос. Дима идёт в темноту, туда, куда он зовёт.
Наташа стоит на коленях у неглубокой ямы, которую вырыла куском арматуры с площадки у подножия большого дуба. На земле рядом с нею лежит включенный фонарик, в конусе белого света из темноты выступают листья, корни, её грязные дрожащие руки, держащие маленький почерневший череп.
- Твою мать, - говорит Дима, потому что не понимает, что тут вообще можно сказать. - Твою же мать.
Наташа поднимает на него глаза.
- Он избавился от тела, а голову поставил в собранную кровь и подсунул в центр костра, - говорит она. - Так ему надо было по его безумному ритуалу. На следующий день, на рассвете, он поворошил кострище, нашёл и захоронил череп. Под пентаграммой. Завершил ритуальное пожирание. Знаешь, она так ужасно, страстно хотела жить - вырасти, вырваться из своего маленького мирка, всё узнать всё попробовать, найти себя...
- Я знаю, - говорит Дима, разом чувствуя всю боль, которую мысли о Лере ему причинили за двадцать пять лет.
- Знаешь, она тебя любила, - говорит Наташа, глядя в пустые глазницы черепа.
- Я знаю, - говорит Дима, и снова слышит жаркое дыхание, и чувствует запах Лериных волос.
Руки Наташи дрожат все сильнее.
- А он пришел, и забрал всё, что у нее было, поглотил ее, пожрал. И вызвал дьявола. Привел его в мир, добавил новую порцию к тому, что уже было. Всегда, от начала времен, чтобы темные боги были сильнее, девочки умирают. Их кровь уходит в землю, смывается в воду, сгорает в огне. Как будто их не было, понимаешь! Как будто не было! А потом приходит война. И в ней убивают наших детей, и детей больше нет. Знаешь, в этом - тоже дьявол, и его сила и мощь. И в людях, которые пытаются эту черную энергию оседлать и на ней взлететь над другими.
"Я знаю", - собирается сказать Дима, но сильный удар железа по затылку взрывается в его голове чёрным беспамятством, утягивает в ничто, роняет его тело на землю.
1989
Разговоры еле слышны
И в "Рассвете" ночная тень,
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит еще один день...
Костер горел ярко, горячо, до небес. Сквозь расплавленный воздух летели вверх искры, лица стоящих напротив, на другой стороне большого круга, расплывались в горячем мареве.
Маленькая Настя Богдан беспокоилась - она нигде не могла найти Леру, а ведь для неё был приготовлен специальный прощальный подарок - "секретик", хитро свернутый из тетрадной страницы и разрисованный внутри прекрасными цветами и небывалыми зверями. И сердечками, но немного совсем, не безвкусно. И там был номер Настиного телефона - ну и что, что у Леры дома его нет, можно же из автомата с улицы позвонить за две копейки.
Настя вздрогнула, почувствовав от костра странный запах - тревожный, жуткий, неправильный, но он тут же исчез, перебитый обычными запахами горящего дерева и керосина.
- Ты Лерку не видела? - тихо спросила она Олю. - Куда она подевалась-то?
- Да с хахалем своим, наверное, обжимается напоследок, - прошептала Ольга с досадой. Ей тоже хотелось душевно попрощаться и было обидно, что Лера не вернулась вовремя. - Ты что, не замечала, как она по ночам убегала? У неё какой-то ухажёр из поселковых.
Настя собиралась спросить ещё - интересно же! - но Петя, высокий вожатый шестого отряда, поймал её взгляд, покачал головой, прижал палец к губам и кивнул на костер. Сам он раскачивался вместе со всеми - руки на плечах тех, кто рядом - и повторял слова песни, глядя в пламя с прямо-таки религиозным рвением.
Настя вздохнула и подхватила песню дальше.
Согревая единство теплом,
Всё теснее орлятский круг...
В сердце огромного костра, в белой коробке, заполненной кровью, начинала гореть голова девочки. Рот больше не был заклеен изолентой, лицо казалось спокойным, спящим. Кровь запекалась, накалялась и пламя на ней дрожало всеми цветами радуги.
2014
Наташа дышит тяжело, а Пётр Михайлович Репин даже не запыхался, догоняя. На нем тёмный спортивный костюм, в руке - охотничий нож, острый, длинный, с чёрным покрытием, чтобы не сверкнул в темноте. Он загнал ее сюда, обратно на игровую площадку, сейчас их разделяет только металлическая голова клоуна.
Наташа стоит неловко - пока они бежали, он пару раз дотянулся до неё ножом, поцарапал бок, рассёк плечо. Он смеётся.
- Вот и не верь после такого в высший промысел... Ну, или низший. На том же самом месте!
Он делает выпад, нож входит Наташе в руку, она кричит, отпрыгивает за жёлтый вагончик карусели.
- Никто не услышит, можешь кричать, - разрешает Петр Михайлович. - В столовой в подарок от мэрии беженцам и персоналу раздают бухло и пирожные. Под музыку. У нас как минимум час.
- Для чего? - шипит Наташа. Петр улыбается безумной улыбкой.
- Чтобы напоить твоей кровью господина моего, накормить его твоим мясом, насытить твоей жизнью. Для чего ты ещё годна, стрёмная тетка, нищая, никчёмная, старая? Тебя даже искать никто не будет, ни тебя, ни алкаша твоего с неожиданно крепкой башкой. К нему я ещё вернусь, и к его крови тоже. Молох пошлет мне удачу и победу над врагами моими, - говорит будущий кандидат в президенты Петр Репин. - Дьявол открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть...
Деревья вокруг раскачиваются, ветер дует лихорадочными порывами, старая карусель скрипит, но Лера бессильна.
- Ты же безумен, - кричит Наташа. - Ты же безумный, сумасшедший убийца.
- Такова манифестация моего господина, - парирует сумасшедший, выбрасывает вперед руку с ножом и рассекает ей бедро. Кровь хлещет на землю, с земли встает призрачная Лера, сморит ему в лицо.
- Пивкина! - радуется бывший вожатый Петя. - Первая из многих, любимая моя! Ты совсем не изменилась. Всё такая же... сладкая.
Лера пытается ударить его, сдвинуть что-нибудь на площадке, но не может - пролитая кровь дает ей силу, но этой силы мало. Наташа пятится, спотыкается, падает на спину. Пётр переводит взгляд с призрачной Леры на неё и улыбается хищной улыбкой.
Лера, не думая, бросается наперерез, на Наташу, чтобы закрыть ее своим несуществующим телом, оберечь, попытаться спасти. И вдруг втягивается, всасывается в раны, в глубокие разрезы на коже, в плоть. Она смеется - она внутри Наташиного тела, её призрачную силу теперь кормит весь кровоток, вся энергия живого сердца. Теперь она сильна, теперь они - одно.
Лера встает с холодной земли, с сухих листьев - собой, Наташей, могучей силой. Время замирает, Петр застывает с занесенным ножом, с удивлением в широко раскрытых глазах. Лера поднимает руку - и с ужасным скрежетом ржавая жёлтая карусель снимается с оси, разламывается на части, обрушивается на Петра. Сквозь грохот и вопль боли Наташа и Лера чувствуют, как в двух местах ломается его позвоночник. Крик обрывается, когда на его лицо накатывается голова безумного клоуна, чуть качается, поскрипывая на ветру. Где-то вдалеке слышна музыка и весёлые возгласы.
"Он мёртв?" - думает Наташа.
"Конечно нет," - думает в ответ Лера. - "Гораздо лучше. Он заперт внутри, в своей голове, в своем парализованном теперь теле. Заперт с тем, кого вызвал и кому так хотел служить."
"Он большая шишка, его подключат ко всем возможным аппаратам," - думает Наташа. - "Современная медицина хорошо поддерживает жизнь. У него будет уйма времени."
Наташа, морщась, отрывает подол от своего платья, перетягивает рану на бедре. Хромая, они с Лерой идут искать Диму.
2015
- С Новым годом, - говорит напомаженный мужик в телевизоре, - С новым счастьем!
Дима Фирсов выключает телевизор, долго смотрит в окно, за которым идёт обычный в последние годы холодный новогодний дождь. Теперь и напиться нельзя - от первой же рюмки начинает голова раскалываться. Хотя грех, конечно, жаловаться, и так все врачи удивлялись, что он вообще от такой черепно-мозговой оклемался. Три месяца в больничной палате, исхудал, как палка, волосы отросли до плеч, хоть за гитару опять берись да на сцену лезь с песнями.
И вот уже месяц дома, в пустой квартире, в пустой одинокой жизни, холодной и омерзительной, как его холодильник после долгого отсутствия.
За окнами взрываются петарды, слышатся радостные крики, пьяные и просто счастливые. Люди вступают в новый год с ощущением радостного чуда, до которого - рукой подать. Ну, в этом году уж точно будет.
Дима открывает входную дверь, чтобы выйти на площадку покурить. За дверью стоит Наташа, собирается с духом постучать. Оба вздрагивают, неожиданно оказавшись лицом к лицу.
Она выглядит очень молодо, ее волосы блестят от дождя, она пахнет какими-то горькими духами. Он смотрит в её глаза, и видит их обеих - красивую взрослую женщину, раздавленную неожиданной бедой, и совсем еще юную девочку, жаждущую жизни и любви.
- Прости, что так долго, - говорит она, неловко улыбаясь. - Мы... я... привыкала. Иногда нужно немного подождать, чтобы увидеть, куда дальше.
Дима молчит.
- Раз пришла ко мне любовь, закипела ртутью кровь, - говорит Наташа и протягивает руку к его лицу. Он зарывается лицом в её волосы, в мокрое плечо её куртки и плачет, как маленький.
Наташа и Лера гладят его по голове.
Наташа и Дима опять сидят спиной к железному грибку на площадке. Над ними - бесконечное звёздное августовское небо, и им обоим ясно, что кажущаяся огромность планеты вокруг - обманчива, что они сидят на крохотной синей бусинке в россыпи миллиардов таких же, летящих в черной пустоте.
- Выпить хочешь? - спрашивает Дима с надеждой. Наташа с удивлением смотрит на его пустые руки.
- В домике спрятана, - поясняет он с неловкой улыбкой.
- Нет, - говорит она. - И ты не пей. Расскажи мне про девочку. Ту, которая исчезла.
- Ну вот, - говорит Дима. - Про неё-то мне по-трезвому особенно тяжело.
Он сжимает пальцами виски, вздыхает.
- Лера, - говорит он. - Ее звали Лера. Она была из Волгограда, с Весёлой Балки. Я туда ездил её искать, когда она пропала. Мать её... Лера на неё злилась, говорила, что ей всё равно. Но она Леру очень любила. Видно было, что пьющая и несчастная, но любила сильно. Чаем меня поила с баранками. Всё про Леру спрашивала, как смена была, что она делала, было ли ей весело. У них под окном внизу остановка была автобусная, слышно было, как двери открывались, такой лязг, а потом "пф-пс-сс". И вот она на каждый паф подскакивала и в окно всё смотрела, как будто ждала, что вот именно сейчас Лера выйдет из автобуса. А к тому моменту уже два месяца прошло, каникулы были осенние.
- А ты? - спрашивает Наташа.
- А что я, - вздыхает он. - И я ждал. Говорили - убежала она. Свидетели были какие-то, вроде она планами делилась с подругами. А я знаю, точно знаю - никуда бы она без меня не убежала. Мы с ней... виделись в ночь перед концом смены. Потом у них костёр был прощальный, песни пели, старшие напились, как водится, а наутро - все по автобусам, разъезжаться. А Леры не было. Я приходил проститься, видел, как они все забегали. Суета, толкучка, двести детей, вожатые, как уж они там ее искали. В милицию сообщили, но они тоже спустя рукава. Приехали в пустой лагерь, территорию осмотрели, даже без собак, так, пара оперов. В несколько школ съездили, с девчонками из её отряда поговорили. Семью проверили, пожали плечами. И объявили в розыск всесоюзный. Там их тысячи были таких Лер в розыске. Так я и не знаю, куда она делась. А я ведь её так...
- Никуда не делась, - говорит Наташа и разбинтовывает руку. Дима смотрит и ахает - вся внутренняя сторона руки покрыта глубокими разрезами, в слабом свете фонаря они выглядят черными.
- Ты что же делаешь? - восклицает он, когда Наташа достает из кармана нож для бумаги и выдвигает острое лезвие. - Прекрати, дура сумасшедшая!
Наташа проводит ножом по коже между чуть поджившими, более старыми ранами. Почти не морщится. Кровь бежит на землю чёрной струйкой.
- Чего ты, как девочка маленькая, - говорит она. - Заткнись и смотри.
Дима вскакивает, чтобы убежать от нее подальше, но не успевает, замирает, ошеломлённый. Листва на площадке закручивается маленьким вихрем, и из его центра поднимается фигурка, идёт к нему. Дима дрожит всем телом, дыхание застревает в его горле, он опирается спиной о грибок. Наташа держит руку наотвес, кормит своей кровью маленький призрак. Кровь течёт на землю и тут же исчезает.
- Раз пришла ко мне любовь, - говорит Лера и протягивает тонкую прозрачную руку к взрослому, сорокалетнему лицу мальчика Димы, гладит его по щеке.
Он стонет и теряет сознание, тяжело оседая вдоль белой металлической стенки. Наташа и Лера одновременно вздыхают.
- Иди за мной, - говорит призрачная девочка. - Я покажу, где. И будь осторожна. Он придёт за тобой. Скоро. Он уже планирует, как.
1989
От поцелуев кружилась голова. Лера уже вообще ничего не соображала, она как будто парила в тёмной горячей невесомости.
- Подожди, - говорила она Диме, но он снова лез целоваться. Снаружи в металлический домик постучали.
- Эй, Диман! - мальчишеский голос ломался и был освежающе грубоват. - Мы всю самогонку продали, возвращаемся. У них прощальный отбой, все соплями обливаются по корпусам. Изгиб гитары жёлтой, всякое такое. Костёр через два часа. Ты с нами домой идешь? Или тебе там хорошо со своей...
- Эй! - возмутился Дима, отрываясь от Лериных губ. - А в лоб?
Снаружи радостно заржали.
- Валите, - сказал Дима. - Я потом приду.
Мальчишки зашуршали листьями, ушли, пересмеиваясь и переговариваясь.
- Я ничего про тебя не говорил, - извиняющимся тоном начал Дима. - Они вообще дураки, ничего не понимают... Аааа!
Лера опустила руку вниз и расстегнула его джинсы. Всё казалось странным и знакомым одновременно - девочка Лера никогда не делала ничего такого, не касалась этой горячей, шёлковой, бьющейся в ее ладони плоти. Но женщина Ева в ней трогала её миллиарды раз, и знала, что делать, и знала, как.
Времени не было, ничего не было, только темнота, и дыхание, и жажда.
- Ой, блин, извини, - сказал Дима, когда к нему вернулся голос.
- Мне бы в душ и переодеться прежде, чем на костёр идти, - рассмеялась Лера. - Проводишь?
Лагерь был странно пуст, все и в самом деле пели прощальные песни по корпусам, лили слёзы, писали фломастерами в тетрадях "Ты классная девчонка, оставайся такой же". Лера и Дима шли, держась за руки, не чувствуя земли, как будто летели.
- Подожди здесь, - шепнула она, забегая в душевую. Темный кафель пах проточной водой и чуть-чуть плесенью. Лера не боялась, она сегодня была смелая и решительная, защищённая от зла. Она разделась и встала под горячие струи, закрыв глаза, открыв рот. Из блаженного забытья ее вывели голоса снаружи. Голоса спорили, голоса ругались, голоса сердились. В душевую шагнула вожатая Света.
- Пивкина, ну ты чего творишь в последний день, а? Не стыдно?
Лера смотрела прямо на неё, не прикрываясь. Ей не было стыдно. Кто бы говорил.
- Кавалера мы твоего отправили восвояси, - продолжала Света, чуть качнувшись. - Давай быстро одевайся и дуй в корпус. Ночь нежна. Костёр через полтора часа.
Она повернулась, покачиваясь, и исчезла в дверном проеме, внезапно показавшимся Лере очень черным, как окно в бездну. Она натянула платье прямо на мокрое тело, постояла у порога. Свет в душевой моргнул. Из душа на кафель громко капала вода. Оставаться и идти теперь было одинаково страшно, но если побежать к корпусу, то через пять минут страх пропадет и ее окружат свечи и всхлипы. А если остаться тут, то свет так и будет мигать, и душ будет капать, и выход - пугать темнотой.
Лера вышла наружу и зашагала к корпусу. Страх и тень скользили рядом, на самой границе зрения. Хрустнула ветка под чьей-то ногой. Вдалеке звучала гитара, грустным шмелём жужжала песня. Лера побежала. Тень побежала тоже, метнулась наперерез. Лера взвизгнула, помчалась куда глаза глядят. Почему-то оказалась снова на игровой площадке. Жёлтая голова клоуна с карусели осклабилась ей навстречу. Поднялся ветер, застудил ее кожу, мокрую от купания и от внезапного страха.
- Вот и всё, - сказал голос за плечом. Лера подпрыгнула, обернулась, уже почти бросилась бежать, но вожатый Петя дотянулся, сгрёб ее за волосы, рванул со своей ладони приготовленный кусок изоленты. Теперь Лера не могла кричать, могла лишь мычать и пучить глаза. Рациональная часть ее, та, что еще не падала в тёмную пропасть паники и ужаса, отметила, что фонарь за площадкой больше не светил - как будто кто-то разбил лампу метко брошенным камнем.
- Ты хорошо мне послужишь, - сказал Петя, наклоняясь к Лериному лицу. Глаза у него были совершенно безумными в лунном свете. - В тебе столько жизни, столько силы для моего господина. И тебя особенно искать никто не будет, правда ведь? Идеальная жертва. Знаешь, имя "Молох" когда-то означало "принесение в жертву детей". Хорошее слово. Ёмкое.
Время застывает, перестает идти, каждая проходящая секунда больше не создает следующую. Все еще держа Леру за волосы, Пётр наклоняет ее над белым пластиковым ящиком. Опустив глаза, Лера узнаёт коробку от пирожных, которые раздавали в столовой в честь окончания смены.
- Для тебя, о дух Тьмы, я убиваю эту жертву, чтобы ты мог насытиться ее мясом и послал мне удачу и победу над врагами моими, - говорит будущий хирург Петя, прижимая широкое лезвие поварского ножа к шее дрожащей тринадцатилетней девочки. - Дьявол открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть. Я посылаю пищу и питье богам ада, устроив для них пир из мяса в крови невинных. Прими, Молох! - и он дергает ножом, и Лера видит, как ее кровь струится в белую чашу. Ноги сразу холодеют, тело спешно отключает сигнальные системы, понимая, что повреждения необратимы и смерть неизбежна. Лера мычит и дергается, слабея.
- Прими, Сатана, - говорит Петя, упирается коленом в ее узкую спину, и режет, с силой рубит её шею ножом, и победно выпрямляется, держа за волосы отделённую голову.
Лера знает, что её больше быть не может, но она есть, есть везде - она чувствует, как под корой деревьев струится вверх живительный сок, как ветер трогает пальцы травы, как в земле копошатся личинки, как кровь толчками бьет в короб из её оседающего на землю тела. Она чувствует безумие, идущее по жилам своего убийцы, и понимает важное - что дьявола не существовало за секунду до того, как Петя схватил ее за волосы, но что теперь он есть, человек сотворил его сам из себя, принес ему в жертву боль и жизнь другого человека, и теперь он появился и останется в мире, добавится к чёрному ветру, его обдувающему. Что нет ни дьявола, ни бога до тех пор, пока человек их не выберет и не создаст. Зато потом - они есть.
Тяжело дыша, вожатый Пётр кладет голову Леры в поддон крови, зачерпывает ладонями, льёт ей на затылок, продолжает безумно шептать своему дьяволу, снова зачерпывает, отхлёбывает из горсти.
Лера резко теряет интерес к происходящему, отстраняется, отлетает.
Она видит маму, спящую прямо за столом, на порезанной нечистой клеенке, рядом с пустой бутылкой от палёной водки. Маме снится, что она моложе, и Лерочка еще младенец, и она забыла её где-то, наверное, на лавочке в парке. И мама бежит в ужасе и ищет, и плачет, а Леры нигде нет. "Пфф-псс" - говорят открывающиеся двери последнего автобуса под окном, и мама вздрагивает во сне.
Она видит, как по ночной степи идет домой мальчик Дима, и в паху у него сладостное опустошение, а в голове сочиняется стихотворение для неё, Леры, любимой, а в сердце у него так светло и горячо, что никакому дьяволу не подступиться. Хотя он немножко за неё беспокоится и досадует, что его поймали и прогнали из лагеря, он очень надеется её скоро увидеть. Да, завтра он придёт её проводить к автобусу и отдаст ей красиво написанное стиховорение. И ещё цветы, наконец-то не поломанные, так как через забор лезть не надо будет.
Она возвращается и видит, как Петя, высокий и сильный, без труда несет её обезглавленное тело к реке по тайной тропе в зарослях ежевики. Он заплывает с ним далеко в воду, притапливает его, отпускает. Здесь сильные течения, водовороты, раки на дне. Сомы, опять же. Тело никогда не найдут, кости разойдутся по дну, врастут в ил, уйдут в песок.
На берегу Петя раздевается, завязывает камни в мокрую окровавленную одежду, топит её в разных местах. Потом отряхивается, стоит под луной голый, торжествующий, очень красивый, тянет руки к чёрному небу. В кустах у него спрятана чистая одежда и нужно успеть на костёр - это важный этап жертвоприношения.
Лера стонет ветром, гнёт ветки деревьев, кричит совой, но не может коснуться того, кто, улыбаясь, возвращается в лагерь. Его дьявол сильнее.
2014
Дима открывает глаза, моргает, пытаясь понять, где он и что происходит. Оглядывается - никого нет. Темно. Рядом лежит оброненный жёлтый выдвижной нож. Чувство близкой опасности наваливается на Диму, он обходит площадку, больно спотыкается о железку, шипит.
- Да твою ж раствою, в бога душу мать, - говорит он, засучивает рукав и, зажмурившись, режет руку ножом, на лезвии которого еще не засохла Наташина кровь. Кровь бежит на землю, сухие листья шуршат на несуществующем ветру.
- Сюда, - шепчет тихий голос. Дима идёт в темноту, туда, куда он зовёт.
Наташа стоит на коленях у неглубокой ямы, которую вырыла куском арматуры с площадки у подножия большого дуба. На земле рядом с нею лежит включенный фонарик, в конусе белого света из темноты выступают листья, корни, её грязные дрожащие руки, держащие маленький почерневший череп.
- Твою мать, - говорит Дима, потому что не понимает, что тут вообще можно сказать. - Твою же мать.
Наташа поднимает на него глаза.
- Он избавился от тела, а голову поставил в собранную кровь и подсунул в центр костра, - говорит она. - Так ему надо было по его безумному ритуалу. На следующий день, на рассвете, он поворошил кострище, нашёл и захоронил череп. Под пентаграммой. Завершил ритуальное пожирание. Знаешь, она так ужасно, страстно хотела жить - вырасти, вырваться из своего маленького мирка, всё узнать всё попробовать, найти себя...
- Я знаю, - говорит Дима, разом чувствуя всю боль, которую мысли о Лере ему причинили за двадцать пять лет.
- Знаешь, она тебя любила, - говорит Наташа, глядя в пустые глазницы черепа.
- Я знаю, - говорит Дима, и снова слышит жаркое дыхание, и чувствует запах Лериных волос.
Руки Наташи дрожат все сильнее.
- А он пришел, и забрал всё, что у нее было, поглотил ее, пожрал. И вызвал дьявола. Привел его в мир, добавил новую порцию к тому, что уже было. Всегда, от начала времен, чтобы темные боги были сильнее, девочки умирают. Их кровь уходит в землю, смывается в воду, сгорает в огне. Как будто их не было, понимаешь! Как будто не было! А потом приходит война. И в ней убивают наших детей, и детей больше нет. Знаешь, в этом - тоже дьявол, и его сила и мощь. И в людях, которые пытаются эту черную энергию оседлать и на ней взлететь над другими.
"Я знаю", - собирается сказать Дима, но сильный удар железа по затылку взрывается в его голове чёрным беспамятством, утягивает в ничто, роняет его тело на землю.
1989
Разговоры еле слышны
И в "Рассвете" ночная тень,
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит еще один день...
Костер горел ярко, горячо, до небес. Сквозь расплавленный воздух летели вверх искры, лица стоящих напротив, на другой стороне большого круга, расплывались в горячем мареве.
Маленькая Настя Богдан беспокоилась - она нигде не могла найти Леру, а ведь для неё был приготовлен специальный прощальный подарок - "секретик", хитро свернутый из тетрадной страницы и разрисованный внутри прекрасными цветами и небывалыми зверями. И сердечками, но немного совсем, не безвкусно. И там был номер Настиного телефона - ну и что, что у Леры дома его нет, можно же из автомата с улицы позвонить за две копейки.
Настя вздрогнула, почувствовав от костра странный запах - тревожный, жуткий, неправильный, но он тут же исчез, перебитый обычными запахами горящего дерева и керосина.
- Ты Лерку не видела? - тихо спросила она Олю. - Куда она подевалась-то?
- Да с хахалем своим, наверное, обжимается напоследок, - прошептала Ольга с досадой. Ей тоже хотелось душевно попрощаться и было обидно, что Лера не вернулась вовремя. - Ты что, не замечала, как она по ночам убегала? У неё какой-то ухажёр из поселковых.
Настя собиралась спросить ещё - интересно же! - но Петя, высокий вожатый шестого отряда, поймал её взгляд, покачал головой, прижал палец к губам и кивнул на костер. Сам он раскачивался вместе со всеми - руки на плечах тех, кто рядом - и повторял слова песни, глядя в пламя с прямо-таки религиозным рвением.
Настя вздохнула и подхватила песню дальше.
Согревая единство теплом,
Всё теснее орлятский круг...
В сердце огромного костра, в белой коробке, заполненной кровью, начинала гореть голова девочки. Рот больше не был заклеен изолентой, лицо казалось спокойным, спящим. Кровь запекалась, накалялась и пламя на ней дрожало всеми цветами радуги.
2014
Наташа дышит тяжело, а Пётр Михайлович Репин даже не запыхался, догоняя. На нем тёмный спортивный костюм, в руке - охотничий нож, острый, длинный, с чёрным покрытием, чтобы не сверкнул в темноте. Он загнал ее сюда, обратно на игровую площадку, сейчас их разделяет только металлическая голова клоуна.
Наташа стоит неловко - пока они бежали, он пару раз дотянулся до неё ножом, поцарапал бок, рассёк плечо. Он смеётся.
- Вот и не верь после такого в высший промысел... Ну, или низший. На том же самом месте!
Он делает выпад, нож входит Наташе в руку, она кричит, отпрыгивает за жёлтый вагончик карусели.
- Никто не услышит, можешь кричать, - разрешает Петр Михайлович. - В столовой в подарок от мэрии беженцам и персоналу раздают бухло и пирожные. Под музыку. У нас как минимум час.
- Для чего? - шипит Наташа. Петр улыбается безумной улыбкой.
- Чтобы напоить твоей кровью господина моего, накормить его твоим мясом, насытить твоей жизнью. Для чего ты ещё годна, стрёмная тетка, нищая, никчёмная, старая? Тебя даже искать никто не будет, ни тебя, ни алкаша твоего с неожиданно крепкой башкой. К нему я ещё вернусь, и к его крови тоже. Молох пошлет мне удачу и победу над врагами моими, - говорит будущий кандидат в президенты Петр Репин. - Дьявол открывает уста, жаждущие поглотить кровь многих, которые должны пасть...
Деревья вокруг раскачиваются, ветер дует лихорадочными порывами, старая карусель скрипит, но Лера бессильна.
- Ты же безумен, - кричит Наташа. - Ты же безумный, сумасшедший убийца.
- Такова манифестация моего господина, - парирует сумасшедший, выбрасывает вперед руку с ножом и рассекает ей бедро. Кровь хлещет на землю, с земли встает призрачная Лера, сморит ему в лицо.
- Пивкина! - радуется бывший вожатый Петя. - Первая из многих, любимая моя! Ты совсем не изменилась. Всё такая же... сладкая.
Лера пытается ударить его, сдвинуть что-нибудь на площадке, но не может - пролитая кровь дает ей силу, но этой силы мало. Наташа пятится, спотыкается, падает на спину. Пётр переводит взгляд с призрачной Леры на неё и улыбается хищной улыбкой.
Лера, не думая, бросается наперерез, на Наташу, чтобы закрыть ее своим несуществующим телом, оберечь, попытаться спасти. И вдруг втягивается, всасывается в раны, в глубокие разрезы на коже, в плоть. Она смеется - она внутри Наташиного тела, её призрачную силу теперь кормит весь кровоток, вся энергия живого сердца. Теперь она сильна, теперь они - одно.
Лера встает с холодной земли, с сухих листьев - собой, Наташей, могучей силой. Время замирает, Петр застывает с занесенным ножом, с удивлением в широко раскрытых глазах. Лера поднимает руку - и с ужасным скрежетом ржавая жёлтая карусель снимается с оси, разламывается на части, обрушивается на Петра. Сквозь грохот и вопль боли Наташа и Лера чувствуют, как в двух местах ломается его позвоночник. Крик обрывается, когда на его лицо накатывается голова безумного клоуна, чуть качается, поскрипывая на ветру. Где-то вдалеке слышна музыка и весёлые возгласы.
"Он мёртв?" - думает Наташа.
"Конечно нет," - думает в ответ Лера. - "Гораздо лучше. Он заперт внутри, в своей голове, в своем парализованном теперь теле. Заперт с тем, кого вызвал и кому так хотел служить."
"Он большая шишка, его подключат ко всем возможным аппаратам," - думает Наташа. - "Современная медицина хорошо поддерживает жизнь. У него будет уйма времени."
Наташа, морщась, отрывает подол от своего платья, перетягивает рану на бедре. Хромая, они с Лерой идут искать Диму.
2015
- С Новым годом, - говорит напомаженный мужик в телевизоре, - С новым счастьем!
Дима Фирсов выключает телевизор, долго смотрит в окно, за которым идёт обычный в последние годы холодный новогодний дождь. Теперь и напиться нельзя - от первой же рюмки начинает голова раскалываться. Хотя грех, конечно, жаловаться, и так все врачи удивлялись, что он вообще от такой черепно-мозговой оклемался. Три месяца в больничной палате, исхудал, как палка, волосы отросли до плеч, хоть за гитару опять берись да на сцену лезь с песнями.
И вот уже месяц дома, в пустой квартире, в пустой одинокой жизни, холодной и омерзительной, как его холодильник после долгого отсутствия.
За окнами взрываются петарды, слышатся радостные крики, пьяные и просто счастливые. Люди вступают в новый год с ощущением радостного чуда, до которого - рукой подать. Ну, в этом году уж точно будет.
Дима открывает входную дверь, чтобы выйти на площадку покурить. За дверью стоит Наташа, собирается с духом постучать. Оба вздрагивают, неожиданно оказавшись лицом к лицу.
Она выглядит очень молодо, ее волосы блестят от дождя, она пахнет какими-то горькими духами. Он смотрит в её глаза, и видит их обеих - красивую взрослую женщину, раздавленную неожиданной бедой, и совсем еще юную девочку, жаждущую жизни и любви.
- Прости, что так долго, - говорит она, неловко улыбаясь. - Мы... я... привыкала. Иногда нужно немного подождать, чтобы увидеть, куда дальше.
Дима молчит.
- Раз пришла ко мне любовь, закипела ртутью кровь, - говорит Наташа и протягивает руку к его лицу. Он зарывается лицом в её волосы, в мокрое плечо её куртки и плачет, как маленький.
Наташа и Лера гладят его по голове.