Конкурсный текст: То, что останется
Автор: clara_lara
Остров Санторини удивил сразу, лишь только возник на горизонте. Джефф ожидал увидеть нечто, знакомое по буклетам и открыткам: златоглавые церкви, белые, как невестины платья, дома. Всё - под древним греческим солнцем. Но из моря выперла неприступная скала, на первый взгляд и вовсе необитаемая. Где-то на самой макушке маячили то ли груды белого песка, то ли снег. Но откуда снег в начале мая? Как оказалось, это те самые ослепительно снежные дома, вросшие в скалу, ставшие ее частью. А может и изначально бывшие этой частью.
Катер пришвартовался у безлюдной пристани. Сезон еще не начался, и даже ресторанчик на пляже был закрыт. Снова, как непроницаемым стаканом, накрыло апатичной тоской: что я здесь делаю? Ах да, командировка, надо проверить одну из станций. Работа у меня такая, разъезды. Но в глубине души ворочалось темное и честное: ты просто хотел трусливо сбежать из дому. Пусть на несколько дней. Не было больше сил жить с этой болью в сердце. Она кислотой разъедала душу.
Ну что ж, хоть какая-то польза от поездки: теперь он точно знает, что сбежать не получится. Боль разлилась повсюду. Взвилась до неба, опустилась до дна морского. Казалось, что боль туманной змеей уползает через океан, она тащит и волочет за собой в тот оставленный, пусть только на несколько дней, дом. А там Джессика, спокойная, даже слегка холодная. Сжавшая зубы от собственной боли. С упорством, почти фанатизмом в коричневых глазах. Джефф никогда особо не любил жену. Уважал, ценил, но вряд ли любил. Она понимала. В сущности, их брак был союзом двоих уже не слишком молодых, одиноких людей. По-разному одиноких. Иногда Джеффу казалось, что они похожи на зайца и белку, которые от отчаяния решили жить вместе. Не ища особого понимания, просто вместе. Это неплохо получалось, оба быстро научились огибать неинтересные и непонятные другому темы. Джессика с легкостью избегала компании странноватых друзей Джеффа. Он же, в свою очередь, с радостью отпускал ее к кудахчущим подругам. Вот же зоопарк, то зайцы с белками, то куры...
Но то было очень счастливое, теперь уже давнее время. Воздух звенел ожиданием Джереми. Джессика с подругами ездила по магазинам, наполняя дом игрушками, колясками, качельками, крошечными кружевными вещичками непонятного назначения. Джереми - долгожданный белкозайчик или зайкобелка. Да, он возьмет от них все лучшее. Он, конечно же, возьмет все лучшее, иначе и быть не может. Ведь этого лучшего, пусть и разного, так много и в Джессике, и в Джеффе.
Тревога стала явной - не отмахнешься, как ни полируй действительность - когда Джереми исполнилось три года. А он по-прежнему не говорил. Ни слова. Не шел на контакт, словно жил в одному ему интересном мире. Врачи назначали лекарства и обучающие программы. Прогресса не было.
- От вас потребуются большие жертвы. Это круглосуточная работа. - Джефф слушал привычные, раздражающе одинаковые слова докторов. Он был готов на жертвы, на любые.
Джессика замкнулась, подобралась, как пантера перед долгим, может быть даже вечным, прыжком. Он цепенел от ее нежданной силы. И восхищался. Надо же, а ведь раньше и не подозревал. Она не знала усталости, не давала даже крошечному сомнению проникнуть сквозь стены, окружающие ее надежду колючей крепостью: всё получится.
Дощатая дверь ресторанчика распахнулась, появилась женщина лет сорока. Веселая, круглолицая. Махнула рукой Джеффу, в задумчивости застывшему перед причалом. Прокричала что-то по гречески. Он беспомощно развел руками - не понимаю.
- Инглиш? - она перешла на сносный английский. Акцент ковал из ее слов звонкие веселые монетки. - Голоден? Заходи, я приготовлю тебе салат “Вулкан”.
В ресторанчике пахло влажным, до блеска вымытым каменным полом. Дождливый запах прибитой пыли. Женщина, назвавшаяся Цирцеей - ну да, а что? - сняла с одного из столов перевернутые на время уборки стулья. Положила вилку и нож, принесла из-за барной стойки кувшинчик вина.
- Прошлый урожай был неплохой. Много солнца. - Ей явно хотелось поговорить. Она оставила дверь в кухню открытой и кричала оттуда о том, что скоро сезон, и будет много народу. И ни у кого не будет времени ждать салат “Вулкан”, ведь он готовится индивидуально. Это секрет, да, доставшийся от бабушки. Да, у Цирцеи тоже дочь, она сейчас в Афинах, учится, но, даст Бог, вернется. Конечно, вернется. Санторини - это сама жизнь, отсюда навсегда не уезжают. И когда Юфимия вернется, Цирцея научит ее готовить салат “Вулкан”.
Боль, утихшая было от простых действий, вернулась и заполнила помещение. Выплыло откуда ни возьмись слово “предательство”. Как я мог уехать и оставить Джессику одну. С Джереми, погруженным в свой собственный мир. Где набраться жертв, на которые готов пойти?
Салат был огромен и действительно выглядел, как вулкан. Сложенный из многих сортов сыра и зелени. Цирцея присела напротив, простовато подперла щеку рукой. Тоска слегка отпустила. Удовольствие от хорошей еды, бывает, притупляет самую жуткую душевную боль.
- И почему им всегда некогда подождать двадцать минут? Ведь этот салат - он навсегда останется в памяти. Вот ты, вспомнишь Санторини, вспомнишь “Вулкан”, - и словно снова сюда приехал.
- Получается этакая вещь многоразового использования? - он улыбнулся Цирцее. Она ему нравилась. Простая, на совесть сработанная, без затей. Наверно, и Джессика могла бы стать такой, но выросла в Сити, простота исказилась, появилась вычурная, раздражавшая его претензия. Не пойми на что. Джефф мысленно одернул себя: это было неправильно, думать так о Джессике. Она там, далеко, с Джереми. В своем бесконечном, невозможном прыжке.
- Конечно. Память - это собрание вещей. Ну, всяких… Которыми снова и снова можно пользоваться. - Цирцея, казалось, точно знала, о чем говорит. - Вот я была, скажем, в юности на Крите. В свадебном путешествии. Так это до сих пор со мной. Муж умер, - она на секунду замолчала, - а Крит со мной. И как чуть, я мыслями - туда. Ни одной минутки этой памяти никому не уступлю.
Последнюю фразу она произнесла запальчиво, словно кто-то посягал на ее память, как на сундук с сокровищами.
- Сам подумай, что у нас останется, если мы начнем таким жертвовать? - это она говорила, уже провожая Джеффа к дверям. - Ты, когда уезжать будешь, заглядывай перед катером-то. Я тебе еще раз “Вулкан” приготовлю.
Он с легкостью пообещал, конечно же зайдет, почему нет-то? Набросил на плечи полупустой рюкзак, зашагал вверх по каменистой дороге. Через полчаса начал жалеть, что не позвонил на станцию заранее, не вызвал машину. Подъем был длинный, серпантином, и довольно крутой.
- Что у нас останется, если мы начнем жертвовать памятью? Чем мы готовы пожертвовать? - тоска, почувствовав его усталость, радостно набросилась и принялась грызть. Салат “Вулкан” стал просто сытной едой, а наваждение чужой простоты и ясности испарилось, оставив по себе только легкое виноватое похмелье. Словно даже этой секундной радостью он предавал.
А Санторини, меж тем, спешил показать себя. Будто искал любой случайной человеческой любви. Потихоньку Джефф добрел до первой белоснежной улицы, в небе уже рисовались до боли солнечные купола церквей. А вокруг острова синело, переливалось море. Нескучное море с горизонтом, изломанным дальними островами. Плыви... куда ж нам плыть? Джефф остановился на одной из площадок. Я бы отдал все... все свои воспоминания... салат “Вулкан”. За то, чтобы Джереми сказал свое первое слово… Он обращался непонятно к кому: к морю, к небу, к солнцу и к куполам, блеском своим равным солнцу. Пусть так будет. Постоял немного и побрел дальше, сам себя стыдясь за этот порыв.
Работа заняла два дня. Ранним утром Джефф шел по той же дороге, только вниз. На знакомой площадке остановился, припомнил свои молитвы, вздохнул. Зазвенел мобильник. Джессика.
- Он сказал “мама”, - у нее был странный, придушенный голос. - Он сказал “мама”. - повторила она и отключилась.
Катер уже стоял у причала. Дощатая дверь маленького ресторанчика распахнулась, появилась симпатичная круглолицая женщина. Она махнула рукой Джеффу, радостно улыбнулась и прокричала что-то про какой-то вулкан. Джефф мысленно пожал плечами, помахал ей в ответ и пошел на катер.
***
- Семейная легенда гласит, что я до трех с лишним лет не разговаривал, и мне ставили всевозможные страшные диагнозы. - Джереми не любил об этом рассказывать. Но Цирцея... он подспудно искал полного доверия. Пусть все будет сказано, это правильно. - Маме и отцу пришлось много со мной помучиться.
Цирцея везла его на Санторини, знакомить с семьей. Ее родители держали маленький ресторанчик у пристани.
- Моя мама приготовит для нас салат “Вулкан”, - Цирцея строила радужные планы. Ей необходимо было поделиться с Джереми самым дорогим - Санторини. Девушку абсолютно не взволновал рассказ о том, что Джереми так долго не говорил в детстве. У каждого - свое детство и свои проблемы в нем. Ее Джереми - все равно самый лучший, хоть и американец.
Он приехал в Афины на один семестр, по студенческому обмену. Там они и познакомились. И практически не расставались в течение трех месяцев.
- Знаешь, с Санторини для нашей семьи связана какая-то странная история… - продолжил Джереми. - Я знаю ее от мамы. Папа тогда много ездил, по работе... И когда он вернулся с Санторини...он... ничего не помнил о поездке. Он не помнил, что был здесь... С этого все и началось. Сначала мама решила, что это просто временнно... Но он стал отчаянно терять память.
Санторини уже завладел горизонтом - огромная, неприступная скала, присыпанная белыми домами на вершине.
- Надо же.. я представлял его иначе. По открыткам. Как рай для молодоженов. - Джереми то ли отвлекся, то ли не решался продолжить рассказ о семье.
Цирцея почувствовала его нерешительность. Тихо ждала продолжения.
- И всегда потери памяти у отца были как-то связаны со мной… Когда я начал читать, когда я пошел в школу… когда вдруг принялся рисовать… когда у меня появились друзья. Со временем, мне даже стало немного страшно. А сейчас… он пуст. - Джереми не хотел портить удовольствия от этого чудного дня, но удержаться от рассказа не мог. Санторини, странный остров изменивший его отца, приближался, вытягивая из Джереми придонные, темные слова. - Мне жалко маму… Она очень сильный человек, но это тяжело.
- Наверно, твои родители очень любят друг друга? - Цирцея окончательно притихла, чувствуя его боль.
- Ты знаешь, да, очень. Я бы хотел прожить свою жизнь так, как они. Словно... одно существо.
Катер пришвартовался у небольшого причала. Дощатая дверь прибрежного ресторанчика распахнулась, оттуда уже бежала симпатичная круглолицая женщина. Она обняла Цирцею, приговаривая что-то радостное по-гречески.
- Мама, - Цирцея перешла на английский, - это Джереми, я тебе о нем говорила.
- Юфимия, - женщина протянула руку, улыбнулась. - Жалко, отец только завтра будет, он тут, на соседнем острове, по делам… Ну ничего, вы ж не на один день. Хорошо, что вы в мае выбрались, сезон еще в силу не вошел, народу мало.
Внутри пустого ресторанчика дождливо пахло влажным, начисто отмытым каменным полом. Юфимия и Цирцея возились на кухне, колдуя над загадочным салатом “Вулкан”. Джереми сидел со стаканом местного вина и думал об отце. Что произошло на Санторини, тогда, двадцать два года назад? Джереми хранил детские воспоминания об отце, как самую великую свою драгоценность. Рассказы о дальних странах... Теперь их помнил только Джереми. От отца осталась пустая оболочка. Но в глазах по-прежнему светилась любовь к нему, Джереми. Я бы многое отдал за то, чтобы отец стал хоть чуточку прежним - в который раз эта, почти бессознательная, мысль. И тот же, привычный ответ - а что у тебя есть, чтобы отдать?
- Моя мама, она теперь на горе живет, ну да вы к ней еще сходите навестить, Цирцею-то в ее честь назвали… так вот, она любит говорить, что мы храним в памяти разные вещи, которыми потом можем пользоваться. - Юфимия споро накрывала стол на троих, Цирцея больше просто суетилась вокруг. - Особенно она любит Крит вспоминать. Она рано овдовела, так теперь, как она говорит, пользуется своими воспоминаниями. - Юфимия на минутку замолчала. - К чему это я? Так вот, будете теперь этот салат вспоминать. Ему несколько сотен лет! То есть не этому салату, конечно, а рецепту...
Женщины о чем-то еще говорили, порой переходя на греческий. У Джереми было ощущение, что еще немного, - и он поймает за хвост какую-то очень важную мысль.
-Ну, как вам салат? - Юфимия, видимо, решила, что негоже гостя оставлять без внимания. “Вулкан” был упоительный. - Ага! - с торжеством заключила хозяйка. - Теперь и вы будете его вспоминать.
- Ну да… что останется, если отказаться от подобных вещей в памяти? - Цирцея сказала это, взглянула на Джереми и смущенно замолкла. Почувствовала, о чем он думает, и мучительно покраснела от своей бестактности.
- Что останется? - Джереми вдруг понял, что найден ответ на мучивший его вопрос. - Только любовь. Мы можем отдать все, даже самое дорогое, но не необходимое... Потому что оно становится ненужно…Если надо - отдадим. Но любовь останется.
Спустя три дня Цирцея провожала его на причале. Последние минуты хотелось то длить бесконечно, то смять и сократить, так мучительны они были. Скорей бы уже ехать... Все равно надо, никуда не денешься.
- Мы непременно увидимся, уже в Америке. - Джереми точно знал, что все так и будет. - Я познакомлю тебя с родителями, с отцом.
Он стоял на палубе и смотрел, как Санторини превращается в обычную неприступную скалу, неотличимую от других островов. Вот уже и не понять, какой из них - Санторини… За кормой безумствовали три цвета: золото солнца, синь неба и моря и пенная белизна, связавшая катер и давно уже невидимый причал. “Вот так же, наверно, стоял когда-то и мой отец. Но он ничего не помнит... Ничего... Кто бы ты ни был, там, наверху, в синем небе… возьми у меня, что хочешь, любую драгоценную блестку, но верни отцу хотя бы лоскуток былой памяти.”
Зазвонил мобильник. Мама.
- Папа сказал, что помнит Санторини, что он там был когда-то, там каменная дорога, крутая... - голос звучал слегка приглушенно, словно у нее горло перехватило от волнения. - И еще… он сказал, что хорошо помнит вкус салата “Вулкан”.
Мобильник замолк. Джереми мысленно произнес “Санторини”. И сразу увидел любимые, темные, ягодные, похожие на влажные черные вишни глаза Цирцеи. Надо будет спросить ее при случае, что такое салат “Вулкан”.