История о группе уманских паломников, лицезренных мною в киевской синагоге Бродского накануне Рош а-
3 октября 2005
Третьего дня за третьей трапезой я была в компании человек пятидесяти-шестидесяти израильтян, которые хотели попасть в Умань до шаббата, но застряли в Киеве.
Среди них были и бреславские, и хабадники, и еще непонятно какие - потому что выбритые. Почти все, как один - аккуратные, в белых рубашках и черных брюках. Безупречно-смуглые, с безупречно белыми зубами и безупречно белыми белками глаз. Почти - потому что были и как бы антиподы - один в черной вязаной шапке гармошкой, натянутой по самые брови, заяложеной одежде, другой - с лохматыми, спутаными пейсами - из-под невнятного цвета вязаной замусоленной шапочки непонятного цвета.
Но все они вместе ТАКИЕ нигуны пели... М-м-м.
Во главе стола - то есть посередине перекладины, которая соединяла четыре параллельных ряда, - восседал румянощекий большеглазый светловолосый детина с русыми же пейсами и в невообразимом местечковом картузе (круглый такой, с козырьком).
Он некоторое время величественно хранил мочание, на фоне общего гула голосов пребывал даже в некоторой степени медитации. Грузно-грозная фигура, особенно выразительная из-за черного сюртука и того же картузика из позапрошлых веков, треугольная конструкция, вырисовывающаяся между круглыми локтями и пухлыми розово-загорелыми ладонями - весьма основательная пирамида - и венчающее все это масштабное, но абсолютно детское лицо.
И в друг - в какой-то момент этот детинушка запел неземным канторским голосом веселые песни на идиш с удивительно ярким театральным эффектом!
Сначала он пел сам. И при этом хасидский гул поутих. Его густой, ровный, зычный голос разливался под сводами столовой, заполнял ее пространство от края до края. Артистические жесты и мимика человечика-картуза подчеркивали его исключительную искренность, щедрость и непринужденность.
Через некоторое время он дал инструкции сидящим по левую и по правую руку от него, чтобы по его знаку - жесту указательным пальцем - пели "бом-бом-бом". И это было неимоверно красиво. Мюзикл-экспромт. Он пел партию, делал знак налево - и ему вторил хор хасидов слева, давал знак направо - и ему вторили, все как один, хасиды и нехасиды справа.
Когда выступление еврейского паваротти с хором мальчиков-зайчиков закончилось, прогремели аплодисменты.
А следующим номером вышел Адам. "Адам, Адам!" - звали его на воображаемую сцену. И вышел немного застенчивый гладко выбритый смуглявчик, невысокого роста, и пел что-то вроде соула на иврите. И потом так же застенчиво принимал благодарные рукоплескания.
А потом позвали еще одного. Высокий, худощавый, аки кузнечик, в очках с маленькими стеклами на тонких длинных дужках, в вязаном свитере и в белой вязаной же кипе с мантрой נ נח נחמ נחמן מאומן. Этот уже пел что-то наподобие рэпа. И было весьма и весьма.
А потом они еще пели карлебаховские мелодии, и я совсем унеслась в Цфат и в субботние израильские посиделки.
А в конце Картуз произнес речь на иврите. Причем я помню, что я многое понимала и даже смеялась на его шутки.
А еще он попытался, видимо, то же самое сказать на русском. Это, конечно, было сюрпризом. К слову, грамматический строй этого корявого русского меня ничем не удивил, а скорее даже в который раз утвердил уже накопленные наблюдения касательно зарубежно-еврейского русского - независимо, откуда он проистекает - из жарких ли уголков Израиля, либо же с широких равнин Северной Америки. Точно в таких же формах говорил (и говорит) и главный раввин Украины Яков дов Блайх (американского происхождения), и девяностотрехлетний дедушка (то же самое), который давал интервью Пятому каналу, снявшему ролик о Рош-га-Шана, Умани и рабби Нахмане.
Закончилась трапеза речевкой, которую - слово в слово, звук в звук, без единого отклонения - вслед за Картузом повторило все присутствующее израильское собрание: "СПАСИБО. НАШИ. ПОВАРЫ (ударение на последнем слоге). ЗАТЕМ. ЧТО. ВКУСНО".
***
А потом была авдала, после которой все молниеносно засобирались, стали вытаскивать свои двухэтажные рюкзаки из синагогальной раздевалки и переносить в двухэтажный же автобус. Кто-то даже забрался на крышу этого автобуса. Автобус следовал в Умань. Но мне некогда было любоваться на них, собирающихся в дорогу туда, где я тоже скоро окажусь с той же целью. Ко мне приставал черноокий, с искорками в глазах, дурно говорящий по-русски и липкий по-арабски молодой человек.
- Сколько лет? Знаешь иврит? Украина, Киев? Есть подружка? Запиши телефон.
Ага. Так уж и сразу.
(Кстати, и за трапезой нагло и пристально глазел на меня еще один белозубый смуглец.)
Пристыдив наглеца, удалилась от громоздящихся в автобус, аки мурахи, гостей из родного края.