Гарри Брехер: Посторонний посторонний
Этот текст опубликован на моем любимом NSFWCORP. Я сделал перевод начала, сам текст очень клевый, но времени перевести его до конца нет. Сорри, вот вам бесплатный доступ на 48 часов:
https://www.nsfwcorp.com/dispatch/stranger-stranger/800161770217db56f14b9b45ffbfede9dc9e8cb1/
На прошлой неделе смертник взорвал сам себя на пляже в Тунисе.
Он стал бомбистом без-взрывания-кого-либо еще. Одинокий, задумчивый персонаж, слоняющийся между кабинками для переодевания, размышляющий о жизни и вселенной и бабах! Просто идеальная история для псевдо-интеллектуальных сценаристов. Уверен, не пройдет и недели, как малыши-экзистенциалисты из Бруклина и Парижа начнут писать сценарии на основе этого заголовка, ссылаясь на один французский роман, который нам всем пришлось прочитать в старшей школе. Даже несмотря на то, что тогда в классе никто, тем более учитель, не понимали, о чем этот роман.
Я говорю о романе Камю «Посторонний». Если вы, как и я, учились в обычной государственной школе, вам наверняка тоже приходилось его читать. Тогда нам просто казалось, что французы обладали способностью ощущать все виды экзотических, ценных страданий, которые обычным калифорнийцам никогда не понять. Поэтому всем эта книга очень нравилась, по крайней мере, так все говорили. Была даже посвященная этой книге песня группы «The Cure», которая называлась «Убивая араба» и была с энтузиазмом воспринята в республиканских штатах ребятами, которые не догоняли, что она, так сказать, с иронией. А в Канаде даже группа была, которая называлась «L’Etranger». (Тсс! По-французски это значит «постороннний». Я никогда не встречал англо-канадцев, говорящих по-французски, но им нравится поддерживать этот блеф насчет двуязычности). В школе «Плезент Хилл» все дискуссии на уроке английского языка были сведены к минимуму, я в то время не догадывался (большинство одноклассников избегали меня по гигиеническим соображениям), но все за исключением меня были под кайфом. Возможно, «Посторонний» становится понятным только под смесью марихуаны и мескалина.
Я помню, как учитель все повторял и повторял слово «malaise» с тем присущим англоговорящим сомнением, когда они, видя французское слово, неустанно задаются извечным вопросом: «Боже мой, произносится ли эта согласная на конце слова?». Пока миссис Молер отрабатывала свое произношение, я пытался понять, что значит слово «malaise». В чем, собственно, была проблема этого Мерсо? У него был весь этот секс и жил он в крутом месте с пляжем. Так в чем дело? В конце-концов, я решил, что «malaise» было заболеванием, которое угрожает только тем, кто реально крут (то есть является моим антиподом). Неудивительно, что я не мог понять Камю: он был для крутых ребят - а они в моей школе презрительно улыбались, что-то бормотали и постоянно выглядели усталыми. Возможно, у них была «malaise».
Сейчас, оглядываясь назад, понимаешь, что основная проблема «Постороннего» до страшного банальна. Камю и французы столкнулись с трудностями демографии. Им пришлось отказываться от престижных пляжей на побережье Средиземного моря. Вот почему главный герой-идиот убивает араба на пляже, а потом кончает с собой. Предупреждение от спойлера: далее следует сюжет романа «Посторонний». Французский маменькин сынок убивает араба на пляже, коротает время в тюрьме в ожидании гильотины, размышляя о, ну вы знаете, я даже вспомнить не могу, о чем он там размышляет. Возможно, это потому, что как и почти вся европейская левая послевоенная риторика, «Посторонний» бесповоротно неискренен. Роман не может просто так заявить: «Будь все проклято, нам нравится этот пляж! Мы его завоевали! Почему мы должны отдать этот прекрасный пляж просто потому, что вы арабы рождаете больше детей, чем мы?». Сейчас в ретроспективе совершенно очевидно, о чем Камю, французский алжирец (ныне вымирающее племя), хотел написать. Нормальное такое племенное поведение, прибегающее к насилию, когда речь идет о потере желанной территории. Но Бог запретил Камю высказываться напрямую в те пост-сталинградские дни, когда все можно было счесть моральным, за исключением безудержного вранья.
Камю был немного честнее Сартра - даже Титус Оутс был честнее Сартра - однако недостаточно честным, чтобы сказать, что проблема состояла в демографии и пляже.