Томос(Ia).
В колумбарии Тавров хоронили и рабов, и отпущенников. Имена последних писали обычно целиком - сразу видно, «то их патронами были Статилии; что касается рабов, то имя хозяина прибавлялось обычно только в том случае, если умершего хотели как-то выделить: «носильщик Тавра», «массажист Тавра сына». Имеется, однако, еще категория рабов, занятых в хозяйстве Тавров, к имени которых присоединено прозвище с окончанием на anus: Auctianus, Philerotianus и т. д. Уже Момсен заметил, что Это рабы Статилиевых отпущенников и прозвище дано им по имени их владельцев. Почему эти люди работают у Статилиев? Может быть, отпущенник послал их как выполнителей, обязательных работ на патрона? Но Авкт диспенсатор работал у патрона сам. Приоткрывается другая возможность: отпущенник нанимал своего раба патрону. Зачем эти рабы понадобились Таврам? Специальность некоторых помечена в надписях: повар, фуллон, ткач, ведающий подрядами, переписчик, лектикарий, «сопровождающий». На обе последние должности можно было взять за силу, ловкость, представительность - это дары природные, но ни переписчиками, ни знатоками законов люди не рождаются. Каким образом у «вчерашних рабов» оказались такие мастера, что их услугами захотели воспользоваться в одном из первых домов Рима?
Пересмотрим состав рабов у отпущенников. У Статилия Басса из пяти рабов двое ребят: Ефим, «раб Басса», и Констант, оба умерли маленькими. Среди 19 рабов Посидиппа четверо детей: Кондицион, Онисим, Януарий и Феба. Это не дети Посидиппа; Онисим прямо назван рабом, Феба - отпущенницей. Само собой напрашивается предположение, что отпущенник покупает ребенка. Он стоит, конечно, гораздо дешевле взрослого, а умрет, тоже убыток невелик - и обучает его сам или отдает в учение, которое обходится, надо думать, не дорого: эти люди превосходно высчитывали, что выгодно и что убыточно. Обученный раб, «раб-специалист», становился длительно не иссякавшим источником дохода: он работал на хозяина в рабском состоянии и выкупался на свободу кругленькой суммой. Глазной врач из Ассизи заплатил хозяину 50 тысяч выкупа. Отпущенник шел тут дорогой, проложенной расчетливыми рабовладельцами в стиле Катона или Аттика.
Из отпущенников Таврова дома чаще всего упоминается Посидипп. Сам он у Статилиев уже не работал, но рабов его упомянуто 19 человек; троих он отпустил на волю. Один из них, умерший 21 года, назван verna, т. е. рабом, родившимся в доме своего господина; Посидипп, следовательно, уже больше 20 лет вел свое хозяйство. За это время он составил себе такое состояние, что ему понадобился диспеисатор и он стал перекраивать свою жизнь по мерке патрона: завел себе повара и кубикулярия; если у Т. Статилия Тавра есть лакей, почему не иметь лакея Посидиппу? Перед нами из повседневной жизни, не с книжных страниц, появляется человек из числа тех, которые доводили до бешенства Ювенала и Марциала, и не их одних.
Другие отпущенники гораздо скромнее: они или еще не успели обзавестись большим штатом, или в нем не нуждаются: два-три раба и все. Вряд ли здесь чистая случайность.
В колумбарии Статилиев поставлено отпущенникам: 99 надписей- отпущенникам Статилиев; 11 - чьим-то отпущенникам, работавшим в хозяйстве Статилиев; 22 - отпущенникам Статилиевых отпущенников. Почти 73 погребенных в колумбарии принадлежит к отпущенникам.
Кроме того, в колумбарии имеется 28 надписей викариев; они принадлежали 25 рабам Статилиев. Думаю, что этих викариев было гораздо больше; осторожности ради беру только тех, при имени которых стоит «викарий». Из 28 викариев 12 женщин, 43%-почти половина. Вряд ли случайность. Примечательно и то, что раб не входит в связь с хозяйской рабыней; ему нужен человек, который бы от него целиком зависел и только его бы обслуживал; его «наместница», или «служанка», будет вести его нехитрое хозяйство и станет его наложницей. У него есть средства, чтобы приобрести эту служанку и содержать ее и детей, от нее прижитых. И что еще важнее: у него есть уверенность, что викарию от него не отберут и жизнь, которую он налаживал, не рухнет, взорванная хозяйским капризом. Но как рабу удалось скопить денег на покупку раба или рабыни, откуда он возьмет средства их кормить и одевать? Не являлись ли эти своеобразные рабовладельцы рабами, которые, говоря нашим языком, «отпущены на оброк»: получив от хозяина некоторую сумму, они открывали мастерскую - лавку и начинали самостоятельную жизнь. Свой долг, проценты и «оброк» они постепенно выплачивали хозяину, а если доля им улыбалась, то и прикапливали денег на выкуп. Жизнь этих людей подернута таким туманом, что разглядеть можно только общие очертания, какую-то расплывчатую, едва уловимую схему. И так дорог бывает случай, когда этот туман чуть поредел, - и перед нами живой человек и живая жизнь хоть в кусках, хоть в обрывках, но реальная, конкретная - жизнь Хреста, раба Авкта, уже знакомого нам диспенсатора, которого он за ненадобностью пристроил Таврам к их амфитеатру сторожем или придверником. Место было спокойное и нехлопотливое, но в будущем ничего не сулило, и молодой раб, предприимчивый и смелый, решил устроить свою судьбу по-иному. Привалило ли ему какое-то сказочное счастье и он сразу разбогател, попросил ли он денег у Авкта или через Авкта у самого хозяина, но только он приобрел раба, поставил его на свое место, а сам взялся за какое-то дело на стороне. Оно пошло; он приобрел еще викария; была у него и «служанка», от которой имел он дочь. Женщине этой он внушил глубокое уважение к себе; умершую малютку она величает «викарией Хреста Авктианова», считая, видимо, это звание великой честью. Отцом этот удачливый и ловкий человек был прескверным: смерть девочки его нисколько не тронула - не до этой мелюзги! Покорил он не одну свою наместницу: он сумел настолько понравиться Тавру, что тот пожелал иметь его собственным рабом и купил его у Авкта. «Хрест, раб Тавра», приобрел третьего раба, и в конце концов, мы застаем «Т. Статилия Хреста» уже отпущенником.
Наличие рабов-рабовладельцев, естественно, ставит вопрос, почему хозяин вместо того, чтобы приобретать рабов самому, разрешил обзавестись ими рабу? Почему он устраняется от непосредственного распоряжения ими, почему уступает свои права собственному рабу? Он явно слагает на него какие-то свои заботы, какую-то свою тяготу. В чем дело?
Появление рабов, которые являются в то же время и рабовладельцами, растущее число отпущенников, законодательство, заботливое к ним и охраняющее их права, - все это по существу своему настолько противоречит самой сущности рабовладельческого строя, что вызвать эти явления могли только причины первостепенной важности. Хозяйственная обстановка сложилась так, что раб стал невыгоден, и в самом положении его заметили причины, по каким работа его не могла удовлетворить требования современного дня.
Уже Катон пришел к мысли, что раба надо как-то заинтересовать в работе и расположить к хозяину. Первый урок «угождения рабу» был дан им; он сам пробил брешь в системе обхождения с рабом, им предписанной: сытно его кормить, тепло одевать и следить, чтобы все его время было заполнено работой и сном. Оказалось, что этого мало: рабам, которые смотрят за волами, надо делать какие-то поблажки, «до некоторой степени угождать им», чтобы они лучше ухаживали за скотиной. Жена Катона кормит грудью крохотных vernae, надеясь этим создать добрые отношения между своим сыном и его рабами.. Интересно проследить, как рост хозяйственных запросов и улучшение быта рабов идут рука об руку. Это можно хорошо наблюдать в сельском хозяйстве. В I в. до н. э.,, когда стране потребовались большие урожаи, а хозяину большие доходы, начинают пересматривать дедовскую агротехнику и впервые отчетливо осознают, какое значение она имеет, как важно, чтобы каждая работа в поле, в саду, в винограднике была выполнена хорошо и старательно. Главный работник в сельском хозяйстве - раб, и чтобы он хорошо работал, надо внушить ему «благожелательность к хозяину». Рабу разрешено завести семью, иметь кое-какую собственность; хозяин вводит награды и поощрения; бичом разрешается действовать только, если слова бессильны. Колумелла, хозяин-рационализатор, создает целую систему обращения с рабом; хозяину вменено в обязанность заботиться не только о пище, одежде и жилье раба: в рабе надо пробудить чувство собственного достоинства, интерес к работе, преданность хозяину. Без хорошего работника никакие улучшения в хозяйстве невозможны. Колумелла это хорошо понимал, но понимал он также, что превратить раба в такого работника можно только, если хозяин энергично возьмется за улучшение его жизни и будет сам неусыпно следить за тем, что творится в хозяйстве.
Ставка в основном была на хозяина. Недаром он рекомендовал отдавать имения, куда хозяин заглядывал редко, в аренду колонам; недаром так внимательно и подробно остановился на характеристике условий, при которых у хозяина будут сидеть на земле постоянные работящие колоны. Колумелла настаивал на том, что хозяйство может хорошо идти только при непрестанном подъеме агротехники; его современники сознательно отказывались от всяких улучшений в хозяйстве. Колумелла метал громы против этих «невежд», но «невежды» гораздо лучше, чем он, фантазер и мечтатель, учитывали реальную обстановку и понимали, что кое-как удержаться со своим хозяйством они смогут только, не вводя никаких усовершенствований, потому что усовершенствования эти требуют только лишних расходов и пойдут прахом при отсутствии неуклонного хозяйского надзора и при пассивном сопротивлении рабов, которых вовсе не так легко воспламенить энтузиазмом к работе, которая потребует от них больших усилий, но не принесет им никакой реальной выгоды. Хозяйственная жизнь прорывает себе новое русло - она отвергает раба; ей нужен человек, кровно заинтересованный в хорошей работе. То, что происходило в сельском хозяйстве, происходило, конечно, и в любой мастерской. Что хозяин ее задумывался над тем, как повысить продуктивность работы своих мастеров и ее доходность, это несомненно; что мысль о необходимости заинтересовать раба в его работе материально приходила ему в голову, это доказывает институт пекулия. В этом направлении хозяин и решает действовать: пусть раб заведет собственное дело и приобретет себе рабов - это избавит хозяина от нудной необходимости постоянного и мало достигающего цели надзора за ним, - пусть действует на свой страх и риск. Так появляется раб «на оброке». Этот человек держит в руках свою судьбу: от его энергии, работоспособности и разворотливости зависит вся дальнейшая жизнь и его и его семьи. Хозяин, отпуская, дает ему денег взаймы; он распоряжается ими и с бережностью скупца, и с разумной смелостью делового человека. Он наймет скромную табериу, приобретет одного-двух рабов, будет работать с ними сам до упаду, им не даст спуска - у него не вырвешься из мастерской, не побегаешь зря по городу, но все же человек он свой: сам работает, не разгибаясь, ест ту же еду, за стол посадит рядом с собой. При умении и удаче раб-рабовладелец скоро возвратит хозяину свой долг и начнет набирать денег себе на выкуп. В качестве отпущенника он сохранит ряд обязательств по отношению к своему бывшему хозяину, отныне своему патрону; хозяин избавился от раба, с которым ему стало неуютно.
Тут мы подходим к идеологическим причинам, по которым хозяину хотелось отделаться от раба.
У Катона был образованный раб Хилон, которого он отдавал в наймы в качестве учителя. Хилон умер рабом; Катону и в голову не приходило его освободить. А рабовладельцы последнего века республики неоднократно освобождают рабов «за их образованнность», как замечает Светоний. «Славные грамматики и риторы», о которых он повествует, - почти все отпущенники. Стало неудобно, чтобы человек, объяснявший «Тимея» и знавший наизусть чуть ли не всего Гомера, завязывал тебе башмаки. Предки подобной неловкости не чувствовали. Не все рабы, правда, читали Платона и декламировали Илиаду; в большинстве это были люди полуграмотные, но и в обращении с ними хозяин как-то утратил прежнюю непосредственность. Он не может обойтись без раба, он приучен смотреть на него как на существо низшее, но вокруг него в воздухе носятся какие-то идеи, которые не дают ему прочно держаться на этой позиции. Какой-то чудак садится за стол вместе со своими рабами; это богатый и видный человек, и его громко одобряют. Разгневанная хозяйка ударила изо всех сил зеркалом неловкую рабыню, так что та упала без сознания; эта язва Марциал ославил ее по всему городу, на нее только что не показывают пальцами. Куда ни пойдешь, всюду наткнешься на стоика, и это не только голодные греки в изорванных плащах, всклокоченные и грязные; почтенные отцы семейств, знатные сенаторы говорят о равенстве всех людей; оказывается, что рабы - это «младшие братья». Что тут делать? Как себя вести?
Гете сказал как-то, что «реальная жизнь укладывается в любую теорию лишь на тот лад, на какой живое тело подходит ко всякому кресту, на котором его распинают». Слова эти полны глубокого смысла; несоответствие между «золотым деревом жизни» и «серой теорией» болезненно ощущает всякий историк. И тем не менее трудно обойтись без этой «серой теории»; в перепутанном и сложном прошлом естественно искать какой-то общий признак, вносящий в хаотический мир отдельных явлений некий порядок и стройность. Этому порядку будет обязательно противоречить ряд фактов: живая жизнь сложна и многоголоса, и все же среди этого множества голосов какой-то будет звучать особенно настойчиво, какое-то явление окажется особенно разительным. Таким явлением уже в I в. н. э. окажется кризис рабовладельческого строя; до смерти ему еще далеко, но могилу ему уже начали рыть, и в работе этой объединились рабовладельцы, сдающие свою землю колонам, отпускающие рабов «на оброк» и освобождающие их, и верховная власть, осторожно и сознательно покровительствующая отпущенникам.
http://biofile.ru/his/818.html