ПРЕРЫВИСТОЕ ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ 31
ГЛАВА 33
- Что это? - не поняла Ирина, покосилась на протянутый предмет, но на всякий случай брать не стала.
- По внешнему виду - обыкновенная ручка, - почему-то самодовольно сказал капитан, - но я сразу подумал, зачем ему две ручки? И все это время они лежали у меня на столе без движения. А вчера я что-то записывал и по инерции сунул одну в карман. Так и пришел домой, а Васька, это мой сын, сразу разобрался. Я ее уронил, поднял, смотрю, колпачок слетел, а там что-то на микрофон похожее. Я его позвал, а он говорит «Это шпионская техника для записи звуков и речи».
- И что там записано? - Замковская так ничего и не понимала, хотя уже начала догадываться.
Капитан полез в карман, достал очки и коробок спичек, что-то нажал спичкой на конце ручки. Оттуда послышалось шипение, потом голос Брушко, тихий, но вполне понятный, сказал:
- Ну, здравствуй, сука…
Ирина кивнула головой:
- Понятно…
Капитан выключил диктофон, но на этот раз не протянул его Замковской, а положил рядом с собой.
- И что вы хотите? - устало спросила Ирина.
Разоблачения безнравственной жизни ее теперь не пугало, но зато легко мог возникнуть вопрос - не убийца ли она. Слова мента о том, что он ее не подозревает, были явно предисловием к чему-то.
- У меня теперь, как вы видите, ничего нет, а вы ведь явно не просто так ночью пришли…
Капитан почесал за ухом:
- Да уж не просто так, это точно. Я, конечно, не вампир и кровь не пью, тем более из мертвых…
Он почувствовал, что сморозил глупость, зажал себе рот и испуганно посмотрел на Замковскую.
- Ничего, ничего… - усмехнулась Ирина, - Я все понимаю и действительно, скорее мертвая, чем живая. Так что вы хотите? Денег нет, телом я не торгую, могу полы помыть, если хотите, обед сварить, белье простирнуть... Посуду только мыть не хотелось бы, больно на работе надоедает…
- Вы, Ирина Николаевна, - капитан кашлянул смущенно, - как у нас тут сумасшедший был один, он все время прятался и от санитаров сбегал. А если его находили или догоняли, дрался, кусался и царапался, как зверь какой. А доктор Зуев, когда его увидел, смотрел, смотрел, потом сказал: «Посмотрим, что тут можно сделать» снял свой халат и пошел к нему. Поговорил, вернулся и сказал: «Не ходите к нему в белом, шапочки снимайте, стетоскопы из карманов уберите. У него глюк такой, что он уже умер и в аду находится, а все санитары и врачи - бесы и черти всякие, за ним охотятся, хотят его на сковородке поджарить или в печке сжечь». И точно, если к нему потом подходили по гражданке одетые, он практически спокойно с ними разговаривал и все, что нужно было делать, выполнял.
- Ну и причем тут я? - опять не поняла Замковская.
- Так вы на меня смотрите и думаете, как тот сумасшедший - если я в форме, так обязательно «оборотень». А мы, менты, тоже разные бываем…
- Господи, да не тяните же вы кота за хвост, говорите, что вам надо?
- Про игрушку эту - капитан кивнул на авторучку, - никто не знает. По делу Брушко сейчас разрабатывается единственная версия - его убили за то, что он, отобрав санаторий якобы для монастыря, присвоил его себе и собрался там дворец себе строить…
Ирина покачала головой - значит, пациент отправился на тот свет, предварительно ограбив Божьих людей.
- Так что, когда вы эту ручку выкинете, а лучше сломаете, ничего вам угрожать не будет. - он увидел нетерпеливый жест Замковской, - А мне, что ж, когда вы с супругом опять воссоединитесь, может, поможете Ваську в Москву куда-нибудь пристроить учиться по математике?
Замковская опять не спала почти всю ночь, думала о том, как странно складывается ее жизнь. Из полного ноля, скорее даже из минуса, на самые вершины богатства и могущества, потом опять резко вниз на ноль, а теперь этот смешной капитан опять пророчит подъем. Прямо американские горки, которые в Америке почему-то называют «русскими».
Она вспомнила как в Мюнхене, перед родами предупредила врачей, что если ее придется «кесарить» (и действительно пришлось) и они будут использовать наркоз, то пусть не пугаются, когда она будет из него выходить.
Ирина привыкла к тому, что каждый раз очнувшись после операции, неважно был это аппендицит или аборт, заливалась безутешными слезами и просила, чтобы ее вернули обратно, туда в наркоз. Потому что пока она спала, если анестезию можно назвать сном, ей снилось, что все у нее хорошо - мама жива, есть свой уютный дом и не надо спать с потными, вонючими животными, которых, видимо, в качестве жестокой шутки называли мужчинами. Почему-то те, кого действительно так можно было называть, в клуб не приходили.
Но наркоз всегда кончался одним - пощечинами, чтобы быстрее проснулась и людьми в окровавленных одеждах - то есть жутким обломом. Поэтому она и предупредила тогда немецких врачей, чтобы не очень пугались.
Но они потом несколько раз, улыбаясь, спрашивали ее, почему фрау Замковская не выполнила своего обещания. Первый вопрос, который ей задали, когда она очнулась, тоже был на эту тему - «Почему вы не плачете, как обещали?» «А зачем мне плакать? - спросила она, - у меня теперь муж есть…» И по щекам почему-то не били
На улице стало совсем тепло, китайскую куртку можно было не застегивать. Обходя лужи, Ирина шла и, чтобы отвлечься от своей грустной жизни, вспоминала вчерашний разговор с Зуевым. Вместе они разобрались, наконец, почему у нее ничего не получалось с Серенькой, когда она ездила с ним в Москву и до этого в гостиничном номере.
Первое объяснение пришло в голову самой Замковской - коробка, из которой надо было загружать кубики, в обоих случаях располагалась не у окна. А это имело значение для ребенка, он может быть, вообще всю ту операцию с машинами воспринимал просто как движение из темноты к свету.
Дальнейшее подсказал уже Алексей Михайлович:
- Понимаете, Ирина, есть такое особенное и довольно трудное искусство, я называю его - «продлить жест игрушкой». Я попробую вам объяснить на несколько другом примере, чтобы было понагляднее. Или нет, можно на вашем. Помните, когда Матрена привозила кубики и сбрасывала их с пандуса, она все время комментировала происходящее. Всякое движение сопровождалось эмоциональными оценочными репликами, ну, там, разнообразные «Здорово! Бух!!» и так далее. И важно, чтобы эти события, в данном случае падения, происходили с кубиками, а не с вами или с ребенком. Вы как-то комментировали все это?
- Да, так же как Матрена, - Ирина задумалась, - Те же самые «Бух и Бах!»
- Те же, да не те… Потому что если слово-жест выстроены неправильно, ребенок будет чувствовать, что событие происходит с вами или с ним, а это ему не обязательно должно нравиться.
Навстречу Ирине попался Лавруха, как всегда навеселе. Поразительное умение русского пьяницы: нигде не работает, а денег на выпивку хватает. Она обогнула лужу с одной стороны, Лавруха с другой. Он приветственно помахал ей рукой и поплелся дальше.
У ворот больницы стояла сумасшедшая Маша и здоровалась с воробьями на дереве. Ирину она не заметила или не узнала, до тех пор, пока та не пересекла невидимую линию между Машей и птицами. Тогда она обиженно посмотрела на Замковскую и вдруг заплакала.
Когда Ирина, погладив бедолагу по голове и немного успокоив, открыла дверь, навстречу из-за угла выскочил Ванечка и пальнул в нее из водяного пистолета. Пальнул и замер в страхе, увидев, в кого он попал. Память о толчках и затрещинах, которые он получил когда-то от Ирины, застыла в его глазах, и он в ужасе прижался к стене, ожидая кары. А Замковская, взглянув на него, рухнула, как подкошенная.
Ванечка несколько мгновений изумленно молчал, а потом издал ликующий вопль и так с радостными криками, ринулся дальше по коридору.
- Что это? - не поняла Ирина, покосилась на протянутый предмет, но на всякий случай брать не стала.
- По внешнему виду - обыкновенная ручка, - почему-то самодовольно сказал капитан, - но я сразу подумал, зачем ему две ручки? И все это время они лежали у меня на столе без движения. А вчера я что-то записывал и по инерции сунул одну в карман. Так и пришел домой, а Васька, это мой сын, сразу разобрался. Я ее уронил, поднял, смотрю, колпачок слетел, а там что-то на микрофон похожее. Я его позвал, а он говорит «Это шпионская техника для записи звуков и речи».
- И что там записано? - Замковская так ничего и не понимала, хотя уже начала догадываться.
Капитан полез в карман, достал очки и коробок спичек, что-то нажал спичкой на конце ручки. Оттуда послышалось шипение, потом голос Брушко, тихий, но вполне понятный, сказал:
- Ну, здравствуй, сука…
Ирина кивнула головой:
- Понятно…
Капитан выключил диктофон, но на этот раз не протянул его Замковской, а положил рядом с собой.
- И что вы хотите? - устало спросила Ирина.
Разоблачения безнравственной жизни ее теперь не пугало, но зато легко мог возникнуть вопрос - не убийца ли она. Слова мента о том, что он ее не подозревает, были явно предисловием к чему-то.
- У меня теперь, как вы видите, ничего нет, а вы ведь явно не просто так ночью пришли…
Капитан почесал за ухом:
- Да уж не просто так, это точно. Я, конечно, не вампир и кровь не пью, тем более из мертвых…
Он почувствовал, что сморозил глупость, зажал себе рот и испуганно посмотрел на Замковскую.
- Ничего, ничего… - усмехнулась Ирина, - Я все понимаю и действительно, скорее мертвая, чем живая. Так что вы хотите? Денег нет, телом я не торгую, могу полы помыть, если хотите, обед сварить, белье простирнуть... Посуду только мыть не хотелось бы, больно на работе надоедает…
- Вы, Ирина Николаевна, - капитан кашлянул смущенно, - как у нас тут сумасшедший был один, он все время прятался и от санитаров сбегал. А если его находили или догоняли, дрался, кусался и царапался, как зверь какой. А доктор Зуев, когда его увидел, смотрел, смотрел, потом сказал: «Посмотрим, что тут можно сделать» снял свой халат и пошел к нему. Поговорил, вернулся и сказал: «Не ходите к нему в белом, шапочки снимайте, стетоскопы из карманов уберите. У него глюк такой, что он уже умер и в аду находится, а все санитары и врачи - бесы и черти всякие, за ним охотятся, хотят его на сковородке поджарить или в печке сжечь». И точно, если к нему потом подходили по гражданке одетые, он практически спокойно с ними разговаривал и все, что нужно было делать, выполнял.
- Ну и причем тут я? - опять не поняла Замковская.
- Так вы на меня смотрите и думаете, как тот сумасшедший - если я в форме, так обязательно «оборотень». А мы, менты, тоже разные бываем…
- Господи, да не тяните же вы кота за хвост, говорите, что вам надо?
- Про игрушку эту - капитан кивнул на авторучку, - никто не знает. По делу Брушко сейчас разрабатывается единственная версия - его убили за то, что он, отобрав санаторий якобы для монастыря, присвоил его себе и собрался там дворец себе строить…
Ирина покачала головой - значит, пациент отправился на тот свет, предварительно ограбив Божьих людей.
- Так что, когда вы эту ручку выкинете, а лучше сломаете, ничего вам угрожать не будет. - он увидел нетерпеливый жест Замковской, - А мне, что ж, когда вы с супругом опять воссоединитесь, может, поможете Ваську в Москву куда-нибудь пристроить учиться по математике?
Замковская опять не спала почти всю ночь, думала о том, как странно складывается ее жизнь. Из полного ноля, скорее даже из минуса, на самые вершины богатства и могущества, потом опять резко вниз на ноль, а теперь этот смешной капитан опять пророчит подъем. Прямо американские горки, которые в Америке почему-то называют «русскими».
Она вспомнила как в Мюнхене, перед родами предупредила врачей, что если ее придется «кесарить» (и действительно пришлось) и они будут использовать наркоз, то пусть не пугаются, когда она будет из него выходить.
Ирина привыкла к тому, что каждый раз очнувшись после операции, неважно был это аппендицит или аборт, заливалась безутешными слезами и просила, чтобы ее вернули обратно, туда в наркоз. Потому что пока она спала, если анестезию можно назвать сном, ей снилось, что все у нее хорошо - мама жива, есть свой уютный дом и не надо спать с потными, вонючими животными, которых, видимо, в качестве жестокой шутки называли мужчинами. Почему-то те, кого действительно так можно было называть, в клуб не приходили.
Но наркоз всегда кончался одним - пощечинами, чтобы быстрее проснулась и людьми в окровавленных одеждах - то есть жутким обломом. Поэтому она и предупредила тогда немецких врачей, чтобы не очень пугались.
Но они потом несколько раз, улыбаясь, спрашивали ее, почему фрау Замковская не выполнила своего обещания. Первый вопрос, который ей задали, когда она очнулась, тоже был на эту тему - «Почему вы не плачете, как обещали?» «А зачем мне плакать? - спросила она, - у меня теперь муж есть…» И по щекам почему-то не били
На улице стало совсем тепло, китайскую куртку можно было не застегивать. Обходя лужи, Ирина шла и, чтобы отвлечься от своей грустной жизни, вспоминала вчерашний разговор с Зуевым. Вместе они разобрались, наконец, почему у нее ничего не получалось с Серенькой, когда она ездила с ним в Москву и до этого в гостиничном номере.
Первое объяснение пришло в голову самой Замковской - коробка, из которой надо было загружать кубики, в обоих случаях располагалась не у окна. А это имело значение для ребенка, он может быть, вообще всю ту операцию с машинами воспринимал просто как движение из темноты к свету.
Дальнейшее подсказал уже Алексей Михайлович:
- Понимаете, Ирина, есть такое особенное и довольно трудное искусство, я называю его - «продлить жест игрушкой». Я попробую вам объяснить на несколько другом примере, чтобы было понагляднее. Или нет, можно на вашем. Помните, когда Матрена привозила кубики и сбрасывала их с пандуса, она все время комментировала происходящее. Всякое движение сопровождалось эмоциональными оценочными репликами, ну, там, разнообразные «Здорово! Бух!!» и так далее. И важно, чтобы эти события, в данном случае падения, происходили с кубиками, а не с вами или с ребенком. Вы как-то комментировали все это?
- Да, так же как Матрена, - Ирина задумалась, - Те же самые «Бух и Бах!»
- Те же, да не те… Потому что если слово-жест выстроены неправильно, ребенок будет чувствовать, что событие происходит с вами или с ним, а это ему не обязательно должно нравиться.
Навстречу Ирине попался Лавруха, как всегда навеселе. Поразительное умение русского пьяницы: нигде не работает, а денег на выпивку хватает. Она обогнула лужу с одной стороны, Лавруха с другой. Он приветственно помахал ей рукой и поплелся дальше.
У ворот больницы стояла сумасшедшая Маша и здоровалась с воробьями на дереве. Ирину она не заметила или не узнала, до тех пор, пока та не пересекла невидимую линию между Машей и птицами. Тогда она обиженно посмотрела на Замковскую и вдруг заплакала.
Когда Ирина, погладив бедолагу по голове и немного успокоив, открыла дверь, навстречу из-за угла выскочил Ванечка и пальнул в нее из водяного пистолета. Пальнул и замер в страхе, увидев, в кого он попал. Память о толчках и затрещинах, которые он получил когда-то от Ирины, застыла в его глазах, и он в ужасе прижался к стене, ожидая кары. А Замковская, взглянув на него, рухнула, как подкошенная.
Ванечка несколько мгновений изумленно молчал, а потом издал ликующий вопль и так с радостными криками, ринулся дальше по коридору.