135
Молодой Натан Альтман, влюбленными глазами изучающий Анну Ахматову, создавая её бессмертный портрет. С вечной шалью и острыми коленями.
Тот же взгляд у сефарда Модильяни в Париже в самом конце belle époque, сопровождавший Ахматову подражатель Д`Аннунцио явно был лишним.
Валентин Серов с Идой Рубинштейн, родившие икону декадентской красоты. Реальная Ида, хоть и актриса, но девушка поверхностная, взбалмошная выскочка из семьи богатых банкиров. И фигура у неё не такая. Ида явно не тянула на уайльдовскую Саломею.
Но кисть Серова создала миф. Будто по заветам сологубовской «Творимой легенды». «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду… Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром - над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном».
Вот что я думаю о русско-еврейских отношениях. Для меня они - в двух указанных картинах со второго этажа корпуса Бенуа. Картин, возле которых завороженным можно стоять часами. Постигая их ауру, или религиозно-утопический след. А после уходить - со звучащей в голове ритурнелью из песен Генсбура… Лучше только сочинение «Поэмы без героя» где-нибудь в глубинах Средне-Центральной Азии.
Тот же взгляд у сефарда Модильяни в Париже в самом конце belle époque, сопровождавший Ахматову подражатель Д`Аннунцио явно был лишним.
Валентин Серов с Идой Рубинштейн, родившие икону декадентской красоты. Реальная Ида, хоть и актриса, но девушка поверхностная, взбалмошная выскочка из семьи богатых банкиров. И фигура у неё не такая. Ида явно не тянула на уайльдовскую Саломею.
Но кисть Серова создала миф. Будто по заветам сологубовской «Творимой легенды». «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду… Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром - над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном».
Вот что я думаю о русско-еврейских отношениях. Для меня они - в двух указанных картинах со второго этажа корпуса Бенуа. Картин, возле которых завороженным можно стоять часами. Постигая их ауру, или религиозно-утопический след. А после уходить - со звучащей в голове ритурнелью из песен Генсбура… Лучше только сочинение «Поэмы без героя» где-нибудь в глубинах Средне-Центральной Азии.