Сознание как черное сияние смерти (у могилы Гейдара Джемаля)
СОЗНАНИЕ КАК ЧЕРНОЕ СИЯНИЕ СМЕРТИ
(У МОГИЛЫ ГЕЙДАРА ДЖЕМАЛЯ)
Символично, что самый крупный интеллектуал постсоветской России уехал умирать в другую страну. Не желая быть похороненным в Москве. Также символично, что на его могиле нет ни слова по-русски. Только арабский язык, шахада и цитаты из священного для мусульман Корана.
Гейдар Джемаль противопоставлял себя суфизму и суфийской традиции зиярата, где места погребения шейхов становились местами паломничества. Тем не менее, уже шесть лет почитатели мыслителя устремляются в предгорье Заилийского Алатау, на кладбище Баганашыл.
Гейдар хотел быть похороненным рядом с горами. Для России начала XXI века он сам был горой, особенно на фоне самозваных «ведущих интеллектуалов» с их песочницами, что справа, что слева.
Мне довелось встретиться с Джемалем десять лет назад, осенью 2013 года, на Днях петербургской философии, проходивших на Менделеевской линии в СПбГУ. В сегодняшней Z-России такие дискуссии вряд ли возможны. Помню, мы пожали друг другу руки.
Я никогда не был «джемалистом», но его политическая теология меня волновала. В мусульманском интеллектуальном пространстве мне и тогда, и сейчас был ближе персоналистский ислам Али Шариати, многое почерпнувший у Мансура ал-Халладжа, Айн ал-Кузата ал-Хамадани и Шихаб ад-Дина Сухраварди - трех великих мистиков мусульманского средневековья, казненных по приказу властителей. Перефразируя Эрнста Блоха, мистический туман субъекта, мыслящего себя в личном союзе с Богом и делающего это серьезно, порой лунной ночью открывает социально-революционные перспективы… Однако Джемаль думал иначе, «страсти» указанных мистиков были ему чужды, суфизм во всех его ипостасях, включая нонконформистские, рассматривался как ловушка традиционалистского клуба. То же самое относилось к иным гетеродоксальным течениям внутри ислама: между средневековыми карматами и пьющим чай с британской королевой Ага-ханом словно бы нет никакой разницы.
Не меньше волновала траектория развития его мысли: Джемаль «южинского» периода, Джемаль 1980-х, Джемаль 1990-х с телепередачей «Ныне» сильно отличаются от Джемаля 2000-х, обратившегося «влево». Его оценки Русской революции, марксизма и советского опыта, Иранской революции и Хомейни претерпевают серьезные изменения. Это легко обнаружить в его книгах, многие из них есть сборники статей, написанных в разное время.
Джемаль поражал своей разноплановостью. Один из первопроходцев школы Генона в СССР, порвавший с традиционализмом, ибо ислам для Джемаля - это контр-Традиция, это радикальное отрицание status quo и общественной пирамиды, абсолютизированной традиционализмом. От указанной школы у Джемаля останется только культ кшатриев, или почтение к воинской касте. Именно этот культ кшатриев и маскулинности помешает более глубокому сближению с левыми, что наметилось позднее.
Его диалог с левыми будет сопровождаться переосмыслением Маркса, автора «гениального текста», где «колоссальным образом сконцентрирована логика, метод описания действительности - очень качественный и обладающий генеративной способностью. Он порождает политику, политическую реальность. Она, конечно, может быть сниженной, может быть совершенно другой, проэволюционировавшей в иную сторону, но в ядре «Капитала» мысль восхищала своей плодотворной напряженностью и ясностью» (Г. Джемаль, Сады и пустоши, М.2021, с.475). Согласитесь, необычные слова для пылкого антикоммуниста в не столь давнем прошлом.
Еще одна особенность Джемаля - его укорененность в русской философской традиции, особенно в Достоевском, почитаемом Гейдаром за «религиозно-революционного гения», для которого религия и революция синонимичны. Подобный взгляд на Достоевского и подобные размышления можно было обнаружить в эпоху Первой русской революции у Дмитрия Мережковского, в статье «Пророк русской революции» или в изданном за рубежом сборнике «Царь и революция». Поразительно услышать созвучные мысли сто лет спустя у ведущего теоретика политического ислама.
Изучение интеллектуального наследия Гейдара Джемаля - дело будущего. На сегодняшний день из попыток систематизированного исследования его мировоззрения вспоминается только невразумительная, откровенно поповская, брошюра российского шиита-джафарита, пишущего под именем Амин Рамин, что стремится представить Джемаля сторонником манихейства, маскирующегося под ислам. Остальное - личные воспоминания друзей и поклонников. Без какой-либо системы и стремления к объективности. Политическая теология Джемаля продолжает волновать, одновременно, ожидая добросовестных исследователей, чье мышление далеко как от поповских лекал, так и примитивных совково-ленинистских бравад про «хороший материализм» и «плохой идеализм», выдаваемых за «левую теорию».
(У МОГИЛЫ ГЕЙДАРА ДЖЕМАЛЯ)
Символично, что самый крупный интеллектуал постсоветской России уехал умирать в другую страну. Не желая быть похороненным в Москве. Также символично, что на его могиле нет ни слова по-русски. Только арабский язык, шахада и цитаты из священного для мусульман Корана.
Гейдар Джемаль противопоставлял себя суфизму и суфийской традиции зиярата, где места погребения шейхов становились местами паломничества. Тем не менее, уже шесть лет почитатели мыслителя устремляются в предгорье Заилийского Алатау, на кладбище Баганашыл.
Гейдар хотел быть похороненным рядом с горами. Для России начала XXI века он сам был горой, особенно на фоне самозваных «ведущих интеллектуалов» с их песочницами, что справа, что слева.
Мне довелось встретиться с Джемалем десять лет назад, осенью 2013 года, на Днях петербургской философии, проходивших на Менделеевской линии в СПбГУ. В сегодняшней Z-России такие дискуссии вряд ли возможны. Помню, мы пожали друг другу руки.
Я никогда не был «джемалистом», но его политическая теология меня волновала. В мусульманском интеллектуальном пространстве мне и тогда, и сейчас был ближе персоналистский ислам Али Шариати, многое почерпнувший у Мансура ал-Халладжа, Айн ал-Кузата ал-Хамадани и Шихаб ад-Дина Сухраварди - трех великих мистиков мусульманского средневековья, казненных по приказу властителей. Перефразируя Эрнста Блоха, мистический туман субъекта, мыслящего себя в личном союзе с Богом и делающего это серьезно, порой лунной ночью открывает социально-революционные перспективы… Однако Джемаль думал иначе, «страсти» указанных мистиков были ему чужды, суфизм во всех его ипостасях, включая нонконформистские, рассматривался как ловушка традиционалистского клуба. То же самое относилось к иным гетеродоксальным течениям внутри ислама: между средневековыми карматами и пьющим чай с британской королевой Ага-ханом словно бы нет никакой разницы.
Не меньше волновала траектория развития его мысли: Джемаль «южинского» периода, Джемаль 1980-х, Джемаль 1990-х с телепередачей «Ныне» сильно отличаются от Джемаля 2000-х, обратившегося «влево». Его оценки Русской революции, марксизма и советского опыта, Иранской революции и Хомейни претерпевают серьезные изменения. Это легко обнаружить в его книгах, многие из них есть сборники статей, написанных в разное время.
Джемаль поражал своей разноплановостью. Один из первопроходцев школы Генона в СССР, порвавший с традиционализмом, ибо ислам для Джемаля - это контр-Традиция, это радикальное отрицание status quo и общественной пирамиды, абсолютизированной традиционализмом. От указанной школы у Джемаля останется только культ кшатриев, или почтение к воинской касте. Именно этот культ кшатриев и маскулинности помешает более глубокому сближению с левыми, что наметилось позднее.
Его диалог с левыми будет сопровождаться переосмыслением Маркса, автора «гениального текста», где «колоссальным образом сконцентрирована логика, метод описания действительности - очень качественный и обладающий генеративной способностью. Он порождает политику, политическую реальность. Она, конечно, может быть сниженной, может быть совершенно другой, проэволюционировавшей в иную сторону, но в ядре «Капитала» мысль восхищала своей плодотворной напряженностью и ясностью» (Г. Джемаль, Сады и пустоши, М.2021, с.475). Согласитесь, необычные слова для пылкого антикоммуниста в не столь давнем прошлом.
Еще одна особенность Джемаля - его укорененность в русской философской традиции, особенно в Достоевском, почитаемом Гейдаром за «религиозно-революционного гения», для которого религия и революция синонимичны. Подобный взгляд на Достоевского и подобные размышления можно было обнаружить в эпоху Первой русской революции у Дмитрия Мережковского, в статье «Пророк русской революции» или в изданном за рубежом сборнике «Царь и революция». Поразительно услышать созвучные мысли сто лет спустя у ведущего теоретика политического ислама.
Изучение интеллектуального наследия Гейдара Джемаля - дело будущего. На сегодняшний день из попыток систематизированного исследования его мировоззрения вспоминается только невразумительная, откровенно поповская, брошюра российского шиита-джафарита, пишущего под именем Амин Рамин, что стремится представить Джемаля сторонником манихейства, маскирующегося под ислам. Остальное - личные воспоминания друзей и поклонников. Без какой-либо системы и стремления к объективности. Политическая теология Джемаля продолжает волновать, одновременно, ожидая добросовестных исследователей, чье мышление далеко как от поповских лекал, так и примитивных совково-ленинистских бравад про «хороший материализм» и «плохой идеализм», выдаваемых за «левую теорию».