Недолюбленность (2)
Хочу привести (с некоторыми сокращениями) интересные размышления на эту тему журналиста Николая Габалова, написавшего три комментария к "Sola Amore". Третий - как раз о недолюбленности.
Николай Габалов.
Хочется еще кое-что добавить по поводу замечательной недавно вышедшей книги Михаила Эпштейна «Sola amore. Любовь в пяти измерениях».
Одну главу мне хочется отметить особо. Собственно, подозреваю, что глава «Недолюбленность» в разделе «Прощание с темой» - лишь набросок будущего труда, интригующий и требующий раскрытия. Краткая, сжатая практически до тезисов глава, по силе риторических вопросов и догадок стоящая иных толстых томов.
Против вакуума
«Может быть, и все преступления, тиранства, насилия - это формы недолюбленности, поиск любви, мучительный и для ищущего, и особенно для искомых. И если тиран ставит кого-нибудь на колени, то этим он отчаянно просит: полюби меня!..»
(Читаешь - и перед глазами, словно видеоряд, кадры триллера-детектива «Красный дракон» из кинотрилогии об интеллектуале и людоеде Ганнибале Лектере. Хладнокровный убийца вырезает целые семьи, рассаживает жертвы, чтобы они «смотрели на него», заменяя им глаза осколками зеркал, - и периодически в его ушах страшным фоном звучат угрозы тётки из детства, угрозы, из-за которых он боится, что его никто не полюбит, что он урод…)
О том же, но ближе к обыденным реалиям:
«Мы ведь знаем, что, когда гневаемся, упрекаем, скандалим в семье, обижаем и обижаемся, - за всем этим стоит только один неслышный вопль: ну пожалуйста, полюби меня»…
(Ремарка: «обижаем и обижаемся» стоят рядом, но, что чрезвычайно в этом контексте важно, находятся в прямой зависимости и «одновременности». Это яркое наблюдение из моноспектакля Евгения Гришковца: дескать, как только мы научаемся обижаться, тут же, в эту секунду мы становимся способными обижать. ОдноврЕмЕнно. Полагаю, М.Эпштейн рассуждал так же.)
Если бы в моей власти было назначить тему следующей книги, в которой Михаил Наумович взялся бы - как лирик, ученый, как философ и культуролог, как филолог и писатель - столь же ярко и подробно исследовать предмет, я бы предложил именно такую: «Нелюбовь», нелюбь (слово М.Э.).
И если вышедшая книга настраивает сердце на любовь - как зарытая в теплую землю виноградная косточка, то нужна и другая - чтобы чувствующие в очередной раз смогли ужаснуться еще раз тому «вакууму», которым недолюбленный и безлюбовный человеческий мир и себя губит, и заодно все живое вокруг.
Как сказал апостол Павел, «тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8:19-22).
Как ты мог сравнить меня с другими?!
Прав М.Эпштейн: «контрабандные способы любви» заполонили мир, в том числе в виде творческих и иных «поприщ».
Именно это высокопарное слово - «поприща» - интонационно (очень иронично) подчеркивается в произносимом за кадром тексте автора в фильме «Несколько дней из жизни И.И.Обломова».
Действительно великий фильм о России.
И о любви.
Говорю о фильме, а не о романе И.А.Гончарова «Обломов» именно потому, что в киноверсии Никиты Михалкова, на мой взгляд, намеренно отставлены многие сюжетные линии романа, чтобы подчеркнуть и максимально рельефно представить простую, по сути, мысль.
Трагедия Обломова, оказывается, не в том, что он бездеятелен или слабоволен. А в том именно, что, в отличие от всех окружающих, он долюблен в детстве. И оттого постоянно недоумевает: почему и окружающий мир, и даже близкие и любимые люди подсовывают ему контрабанду? Почему ему все советуют, как себя менять, а он не чувствует в себе недостатка, потому что прогрет на всю жизнь искренней и жаркой любовью!
«Как ты мог сравнить меня с другими?!» - этот монолог лишь по форме каприз не повзрослевшего и к 35 годам барчука. По сути это протест любви, это манифест любви!
Потому что для любви нет других и нет сравнения!
Признаться кому-то в любви - это сказать: есть ты, ты единственный.
Не помню, кто высказался афористично: пока человек не полюбил, мир вокруг состоит из мужчин и женщин, но стоит полюбить - и вокруг просто люди.
И прав Илья Ильич: другой - он «линейку под мышку, пару белья - и переезжает». Но разве это хорошо?
С какой любовью, пусть подчас ироничной, но такой щедрой и многокрасочной рисуется детство маленького Ильи Ильича! Мать, отец, нянька, сама знойная природа в «губернии, что чуть не в Азии» - это всё купает Илюшу в такой любви, которой не могут восполнить все новомодные веяния, светские этикеты, которыми пытается заполнить его жизнь Штольц.
Штольц - это тоже подчеркивается, особенно в сцене прощания с отцом, - катастрофически недолюблен! И так получается, что всю жизнь он «добирает» - но опять же суррогатами. Дела, обучение, подчиненность распорядку…
Забавно посмотреть, что именно Штольц привозит из-за границы и горячо рекламирует - как то, «чем вся просвещенная Европа вскоре будет пользоваться». Вскоре - потому что, оказывается, и там еще не все прониклись.
А привозит он то роторную овощерезку, то велосипед, то нелепую кожаную шляпу. Вещи ограниченно или вообще условно полезные, смешные и, как сейчас очевидно, далеко отстоящие от столбовой дороги прогресса.
Комичность этих заграничных даров доходит просто до гротеска, когда Штольц дарит Алексееву брелок. И лишь потом выясняет, что у бедняги и часов-то нет. Вот он - бесчувственный, не по любви, дар, всегда превращающийся в тягостную и грубую подачку. А то и в глиняные черепки вместо золота, как в мудрой сказке Р.Киплинга про золотую антилопу.
Штольц не чувствует при этом ни малейшей неловкости, зато мягкосердечный и покорный Алексеев, всегда гревшийся щедро исходившей от Обломова энергией детской любви, «покрывает любовью» неуклюжий жест Штольца: «Я часы теперь нарочно куплю»…
Лучше смотреть это все в фильме, а не читать в пересказе. И на каждом кадре, на каждой мизансцене делать выводы - сквозь призму любви.
Съемочная группа, в которой каждый заслуживает высших похвал, в уже далеком 1979-м сделала гениальный фильм о любви. О том «родниковом сердце», о котором пишет М.Эпштейн. И одновременно - о недолюбленности - как ржавчине, которая разъедает русскую жизнь суррогатами, «контрабандой», тягой к «новенькому», непрожеванному и непереваренному, которая властно пытается заместить мягкосердечие и теплоту, нежность и безграничное доверие…
Финал сделан оптимистичным. Маленький Андрюша Обломов, кудрявый ангелочек, прослышав, что маменька приехала и идет на дачу к воспитывающим его Штольцам, бежит через русские холмы и луга с радостным возгласом «Маменька приехала!» И поверх приокских пейзажей, поднимаясь все выше, этот радостный клич переплетается с великой музыкой Рахманинова, его «Всенощным бдением». И тенор поет молитву Симеона Богоприимца: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое…»
Да - вот он, младенец, спасение. Потому что рождается Любовь, как гласит Евангелие. «На падение и восстание многих в Израиле»…
… Так вот, в самых первых кадрах голос за автора говорит, что Илья Ильич размышлял о высоком предназначении, о поприщах…
Но поприща - они для других.
Преимущественно - для недолюбленных…
Полностью здесь: nick-gabalov.livejournal.com/16285.html
Николай Габалов.
Хочется еще кое-что добавить по поводу замечательной недавно вышедшей книги Михаила Эпштейна «Sola amore. Любовь в пяти измерениях».
Одну главу мне хочется отметить особо. Собственно, подозреваю, что глава «Недолюбленность» в разделе «Прощание с темой» - лишь набросок будущего труда, интригующий и требующий раскрытия. Краткая, сжатая практически до тезисов глава, по силе риторических вопросов и догадок стоящая иных толстых томов.
Против вакуума
«Может быть, и все преступления, тиранства, насилия - это формы недолюбленности, поиск любви, мучительный и для ищущего, и особенно для искомых. И если тиран ставит кого-нибудь на колени, то этим он отчаянно просит: полюби меня!..»
(Читаешь - и перед глазами, словно видеоряд, кадры триллера-детектива «Красный дракон» из кинотрилогии об интеллектуале и людоеде Ганнибале Лектере. Хладнокровный убийца вырезает целые семьи, рассаживает жертвы, чтобы они «смотрели на него», заменяя им глаза осколками зеркал, - и периодически в его ушах страшным фоном звучат угрозы тётки из детства, угрозы, из-за которых он боится, что его никто не полюбит, что он урод…)
О том же, но ближе к обыденным реалиям:
«Мы ведь знаем, что, когда гневаемся, упрекаем, скандалим в семье, обижаем и обижаемся, - за всем этим стоит только один неслышный вопль: ну пожалуйста, полюби меня»…
(Ремарка: «обижаем и обижаемся» стоят рядом, но, что чрезвычайно в этом контексте важно, находятся в прямой зависимости и «одновременности». Это яркое наблюдение из моноспектакля Евгения Гришковца: дескать, как только мы научаемся обижаться, тут же, в эту секунду мы становимся способными обижать. ОдноврЕмЕнно. Полагаю, М.Эпштейн рассуждал так же.)
Если бы в моей власти было назначить тему следующей книги, в которой Михаил Наумович взялся бы - как лирик, ученый, как философ и культуролог, как филолог и писатель - столь же ярко и подробно исследовать предмет, я бы предложил именно такую: «Нелюбовь», нелюбь (слово М.Э.).
И если вышедшая книга настраивает сердце на любовь - как зарытая в теплую землю виноградная косточка, то нужна и другая - чтобы чувствующие в очередной раз смогли ужаснуться еще раз тому «вакууму», которым недолюбленный и безлюбовный человеческий мир и себя губит, и заодно все живое вокруг.
Как сказал апостол Павел, «тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8:19-22).
Как ты мог сравнить меня с другими?!
Прав М.Эпштейн: «контрабандные способы любви» заполонили мир, в том числе в виде творческих и иных «поприщ».
Именно это высокопарное слово - «поприща» - интонационно (очень иронично) подчеркивается в произносимом за кадром тексте автора в фильме «Несколько дней из жизни И.И.Обломова».
Действительно великий фильм о России.
И о любви.
Говорю о фильме, а не о романе И.А.Гончарова «Обломов» именно потому, что в киноверсии Никиты Михалкова, на мой взгляд, намеренно отставлены многие сюжетные линии романа, чтобы подчеркнуть и максимально рельефно представить простую, по сути, мысль.
Трагедия Обломова, оказывается, не в том, что он бездеятелен или слабоволен. А в том именно, что, в отличие от всех окружающих, он долюблен в детстве. И оттого постоянно недоумевает: почему и окружающий мир, и даже близкие и любимые люди подсовывают ему контрабанду? Почему ему все советуют, как себя менять, а он не чувствует в себе недостатка, потому что прогрет на всю жизнь искренней и жаркой любовью!
«Как ты мог сравнить меня с другими?!» - этот монолог лишь по форме каприз не повзрослевшего и к 35 годам барчука. По сути это протест любви, это манифест любви!
Потому что для любви нет других и нет сравнения!
Признаться кому-то в любви - это сказать: есть ты, ты единственный.
Не помню, кто высказался афористично: пока человек не полюбил, мир вокруг состоит из мужчин и женщин, но стоит полюбить - и вокруг просто люди.
И прав Илья Ильич: другой - он «линейку под мышку, пару белья - и переезжает». Но разве это хорошо?
С какой любовью, пусть подчас ироничной, но такой щедрой и многокрасочной рисуется детство маленького Ильи Ильича! Мать, отец, нянька, сама знойная природа в «губернии, что чуть не в Азии» - это всё купает Илюшу в такой любви, которой не могут восполнить все новомодные веяния, светские этикеты, которыми пытается заполнить его жизнь Штольц.
Штольц - это тоже подчеркивается, особенно в сцене прощания с отцом, - катастрофически недолюблен! И так получается, что всю жизнь он «добирает» - но опять же суррогатами. Дела, обучение, подчиненность распорядку…
Забавно посмотреть, что именно Штольц привозит из-за границы и горячо рекламирует - как то, «чем вся просвещенная Европа вскоре будет пользоваться». Вскоре - потому что, оказывается, и там еще не все прониклись.
А привозит он то роторную овощерезку, то велосипед, то нелепую кожаную шляпу. Вещи ограниченно или вообще условно полезные, смешные и, как сейчас очевидно, далеко отстоящие от столбовой дороги прогресса.
Комичность этих заграничных даров доходит просто до гротеска, когда Штольц дарит Алексееву брелок. И лишь потом выясняет, что у бедняги и часов-то нет. Вот он - бесчувственный, не по любви, дар, всегда превращающийся в тягостную и грубую подачку. А то и в глиняные черепки вместо золота, как в мудрой сказке Р.Киплинга про золотую антилопу.
Штольц не чувствует при этом ни малейшей неловкости, зато мягкосердечный и покорный Алексеев, всегда гревшийся щедро исходившей от Обломова энергией детской любви, «покрывает любовью» неуклюжий жест Штольца: «Я часы теперь нарочно куплю»…
Лучше смотреть это все в фильме, а не читать в пересказе. И на каждом кадре, на каждой мизансцене делать выводы - сквозь призму любви.
Съемочная группа, в которой каждый заслуживает высших похвал, в уже далеком 1979-м сделала гениальный фильм о любви. О том «родниковом сердце», о котором пишет М.Эпштейн. И одновременно - о недолюбленности - как ржавчине, которая разъедает русскую жизнь суррогатами, «контрабандой», тягой к «новенькому», непрожеванному и непереваренному, которая властно пытается заместить мягкосердечие и теплоту, нежность и безграничное доверие…
Финал сделан оптимистичным. Маленький Андрюша Обломов, кудрявый ангелочек, прослышав, что маменька приехала и идет на дачу к воспитывающим его Штольцам, бежит через русские холмы и луга с радостным возгласом «Маменька приехала!» И поверх приокских пейзажей, поднимаясь все выше, этот радостный клич переплетается с великой музыкой Рахманинова, его «Всенощным бдением». И тенор поет молитву Симеона Богоприимца: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое…»
Да - вот он, младенец, спасение. Потому что рождается Любовь, как гласит Евангелие. «На падение и восстание многих в Израиле»…
… Так вот, в самых первых кадрах голос за автора говорит, что Илья Ильич размышлял о высоком предназначении, о поприщах…
Но поприща - они для других.
Преимущественно - для недолюбленных…
Полностью здесь: nick-gabalov.livejournal.com/16285.html