Вспомнишь веселого человека... Об А. М. Пятигорском (1929 - 2009)
С Александром Моисеевичем мы познакомились в Лондоне, когда я там жил весной 1989 г., в первой своей вылазке из России на Запад. Было два вечера плотного общения - достаточно, чтобы почувствовать сердечное расположение к этому человеку и вместе с тем осознать границы нашего взаимопонимания.
Мы бродили по Лондону, заходили (вечером 12 апреля) в его университет и в его кабинет, где АМ достал из личного холодильника и угостил каким-то мягким алкоголем. Меня, привыкшего к тому, что университет (МГУ) - это набор казенных мест (деканат, кафедры, лаборатории, учебные аудитории), приятно удивило само наличие в нем столь частного пространства и возможность распить в нем бутылочку. В другой вечер мы бродили вокруг каких-то прудов, обставленных уютными фонарями, и их огоньки сначала расплывались в тумане, потом отражались в воде, что напоминало мне мерцание нашей беседы: много бликов, но никакого движения, и даже трудно представить то направление, куда она могла бы вести. По сферам интересов у нас обнаружилось не так много общего. АМ не интересовала Россия и постмодерн, а у меня не нашлось достаточного внутреннего отзыва на Индию и буддизм. Тем более, что в это время АМ занимался уже чем-то другим, кажется, масонами. И выяснилось, что ни в какие буддистские храмы он не ходит и даже места их в Лондоне ему не известны (я и то, прожив месяца два, уже имел к тому времени буддистско-лондонский опыт, поскольку любознательному человеку, просто бродящему по улицам многоверного города, от этого невозможно уклониться).
Я познакомился с АМ через его жену, активную прихожанку церкви митрополита Антония Сурожского, с которым за несколько дней до этого у меня состоялись две душепотрясающие беседы, и поэтому контраст двух типов общения, сверхнаправленного и ненаправленного, был особенно резким. АМ читал мою книгу "Парадоксы новизны" и сделал ряд легких замечаний, с которыми я начал было спорить, но быстро сообразил, что даже дружеский идейный конфликт или логический спор с АМ вряд ли нужен и возможен. Он не выдвигал логических аргументов, он просто играл, бурлил мыслью, он сверкал парадоксами, он говорил много умных и теплых вещей, которые вряд ли были его убеждениями, потому что буддисту и не пристало иметь убеждений. Он очень оживлялся, высказывая какую-то мысль, и казалось, что это и был его способ оживиться, повысить свой тонус и настроение. Его высказывания не были связаны какой-то последовательностью или системой, они "торчали" в разные стороны и, если вдуматься, даже противоречили себе. Так какой же смысл противоречить человеку, если он сам себе противоречит так легко, спокойно и весело? Он просто тешил себя и меня философическими остротами, скептическими переоценками любого слова или понятия, как только ему придавалась хоть какая-то принципиальность, так что связный разговор рассыпался от этих мгновенных деконструкций. Этим можно было любоваться, это можно было вкушать, как пенящийся коктейль, но сцепляться логически, убеждать, переубеждать было бы нарушением правил этой игры. Да и зачем? я ведь сам не люблю споров и уговоров. Так, проговорив вечера два, мы и разошлись, как мне кажется, вполне довольные друг другом и малостью тех претензий и надежд, которыми мы друг друга обременили. О книгах его, о том, какую он воздвиг Память о себе, я здесь говорить не буду: это доступно всем, я же хотел лишь поделиться своим крошечным воспоминанием. Мир праху его, вечная память его летучему творческому существу!
Мы бродили по Лондону, заходили (вечером 12 апреля) в его университет и в его кабинет, где АМ достал из личного холодильника и угостил каким-то мягким алкоголем. Меня, привыкшего к тому, что университет (МГУ) - это набор казенных мест (деканат, кафедры, лаборатории, учебные аудитории), приятно удивило само наличие в нем столь частного пространства и возможность распить в нем бутылочку. В другой вечер мы бродили вокруг каких-то прудов, обставленных уютными фонарями, и их огоньки сначала расплывались в тумане, потом отражались в воде, что напоминало мне мерцание нашей беседы: много бликов, но никакого движения, и даже трудно представить то направление, куда она могла бы вести. По сферам интересов у нас обнаружилось не так много общего. АМ не интересовала Россия и постмодерн, а у меня не нашлось достаточного внутреннего отзыва на Индию и буддизм. Тем более, что в это время АМ занимался уже чем-то другим, кажется, масонами. И выяснилось, что ни в какие буддистские храмы он не ходит и даже места их в Лондоне ему не известны (я и то, прожив месяца два, уже имел к тому времени буддистско-лондонский опыт, поскольку любознательному человеку, просто бродящему по улицам многоверного города, от этого невозможно уклониться).
Я познакомился с АМ через его жену, активную прихожанку церкви митрополита Антония Сурожского, с которым за несколько дней до этого у меня состоялись две душепотрясающие беседы, и поэтому контраст двух типов общения, сверхнаправленного и ненаправленного, был особенно резким. АМ читал мою книгу "Парадоксы новизны" и сделал ряд легких замечаний, с которыми я начал было спорить, но быстро сообразил, что даже дружеский идейный конфликт или логический спор с АМ вряд ли нужен и возможен. Он не выдвигал логических аргументов, он просто играл, бурлил мыслью, он сверкал парадоксами, он говорил много умных и теплых вещей, которые вряд ли были его убеждениями, потому что буддисту и не пристало иметь убеждений. Он очень оживлялся, высказывая какую-то мысль, и казалось, что это и был его способ оживиться, повысить свой тонус и настроение. Его высказывания не были связаны какой-то последовательностью или системой, они "торчали" в разные стороны и, если вдуматься, даже противоречили себе. Так какой же смысл противоречить человеку, если он сам себе противоречит так легко, спокойно и весело? Он просто тешил себя и меня философическими остротами, скептическими переоценками любого слова или понятия, как только ему придавалась хоть какая-то принципиальность, так что связный разговор рассыпался от этих мгновенных деконструкций. Этим можно было любоваться, это можно было вкушать, как пенящийся коктейль, но сцепляться логически, убеждать, переубеждать было бы нарушением правил этой игры. Да и зачем? я ведь сам не люблю споров и уговоров. Так, проговорив вечера два, мы и разошлись, как мне кажется, вполне довольные друг другом и малостью тех претензий и надежд, которыми мы друг друга обременили. О книгах его, о том, какую он воздвиг Память о себе, я здесь говорить не буду: это доступно всем, я же хотел лишь поделиться своим крошечным воспоминанием. Мир праху его, вечная память его летучему творческому существу!