(no subject)
Третья военная Пасха.
В прежние годы для меня на первый план выходило календарное следование литургическому циклу с его драматургией, и пасхальной развязкой. В великопостно-пасхальный цикл воспроизводилась историческая последовательность событий. Христианам предлагается, особенно в Страстную и послепасхальные недели, как будто сопутствовать историческим событиям двухтысячелетней давности, идти по шагам рядом. Это понятно, объяснимо, имеет свой смысл.
Но я думаю теперь, что, после завершения событий жизни, смерти, воскресения Иисуса, мы каждый день имеем все вместе, а нет нужды идти по шагам истории. Как и в отношении собственного прошлого, оно есть целиком, сразу, а не в последовательности. И разные моменты прошлого накладываются один на другой, выступают то ярче, то глуше. Так и здесь.
И вот, последние годы, Пасха скорее видится через призму провала миссии, предательства, страдания, смерти. Да, Он воскрес, но это не отменяет всего прочего, что было, особенно для нас, бредущих дорогами истории. Прежнее экстатическое "ура победа", "Христос воскрес", "веселыми ногами", все это, что было главной картиной, главным настроением, оно осталось, но стало другим. Речь не про куличи и яйца. Раньше мы как будто нажимали на скорость, чтобы скорее вылететь на залитую солнцем пасхальную площадь, чтобы скорее ликовать и радоваться, чтобы скорее пасхальная волна смысла всю скорбь и тоску. А теперь я не никуда не жму, никуда не тороплюсь.
Все остается, все пребывает, никуда не уходит. И потому даже в самый яркий пасхальный полдень не уходит никуда стылость ночи страданий. Никуда не уходят улюлюканье толпы, все эти подначки "сойди с креста", весь ужас смерти.
Такие вот уже три года "страстные пасхи". Смерть и страдания остаются вместе с надеждой и воскресением. Это сложное сочетание, трудное и в чем то мучительное. Но оно какое то более настоящее, насколько это вообще возможно в сдвинутом мире.
В прежние годы для меня на первый план выходило календарное следование литургическому циклу с его драматургией, и пасхальной развязкой. В великопостно-пасхальный цикл воспроизводилась историческая последовательность событий. Христианам предлагается, особенно в Страстную и послепасхальные недели, как будто сопутствовать историческим событиям двухтысячелетней давности, идти по шагам рядом. Это понятно, объяснимо, имеет свой смысл.
Но я думаю теперь, что, после завершения событий жизни, смерти, воскресения Иисуса, мы каждый день имеем все вместе, а нет нужды идти по шагам истории. Как и в отношении собственного прошлого, оно есть целиком, сразу, а не в последовательности. И разные моменты прошлого накладываются один на другой, выступают то ярче, то глуше. Так и здесь.
И вот, последние годы, Пасха скорее видится через призму провала миссии, предательства, страдания, смерти. Да, Он воскрес, но это не отменяет всего прочего, что было, особенно для нас, бредущих дорогами истории. Прежнее экстатическое "ура победа", "Христос воскрес", "веселыми ногами", все это, что было главной картиной, главным настроением, оно осталось, но стало другим. Речь не про куличи и яйца. Раньше мы как будто нажимали на скорость, чтобы скорее вылететь на залитую солнцем пасхальную площадь, чтобы скорее ликовать и радоваться, чтобы скорее пасхальная волна смысла всю скорбь и тоску. А теперь я не никуда не жму, никуда не тороплюсь.
Все остается, все пребывает, никуда не уходит. И потому даже в самый яркий пасхальный полдень не уходит никуда стылость ночи страданий. Никуда не уходят улюлюканье толпы, все эти подначки "сойди с креста", весь ужас смерти.
Такие вот уже три года "страстные пасхи". Смерть и страдания остаются вместе с надеждой и воскресением. Это сложное сочетание, трудное и в чем то мучительное. Но оно какое то более настоящее, насколько это вообще возможно в сдвинутом мире.