Михаил Дроздовский, Алексей Толстой, Иван Ильин
Наткнулся недавно на архиинтересный фрагмент из "Хождения по мукам" Алексея Толстого в дружескому блоге - у Сергея Зеленина (zeleninsergey). Знаменитый "красный граф" описывает события, хорошо известные всем, кто интересуется историей Гражданской войны: бой за Белую Глину в ходе 2-го Кубанского похода, убийство полковника Жебрака и последовавшая за этим расправа Дроздовского над пленными красноармейцами. Однако, описание это выглядит весьма и весьма неожиданно для Толстого. Размещение текста здесь.
«Полковник Жебрак, ведший дроздовцев, напоролся в темноте на хутор - на передовые цепи; встреченный в упор огнем, кинулся в атаку и упал замертво. Дроздовцы отхлынули и залегли. Но уже к девяти часам утра с юга в Белую Глину ворвались Кутепов с корниловцами, конный полк дроздовцев и броневик. Со стороны захваченной станции подходил Боровский. Начался уличный бой. Красные почувствовали, что окружены, и заметались. Броневик врезывался в их толпы. Запылали соломенные крыши. Коровы и лошади носились среди огня, выстрелов, воплей… <…> В сумерки в селе, на дворах, слышались короткие залпы: это дроздовцы мстили за убитого Жебрака - расстреливали пленных красноармейцев.
Деникин пил чай в хате, полной мух. Несмотря на духоту ночи, плотная тужурка на нем, с широкими погонами, была застегнута до шеи. После каждого залпа он оборачивался к разбитому окошку и скомканным платочком проводил по лбу и с боков носа.
- Василий Васильевич, голубчик, - сказал он своему адъютанту, - попросите ко мне прийти Дроздовского; так же нельзя все-таки. <…>
Резко раскрылась дверь. Вошел смертельно бледный тридцатилетний человек в измятом френче с мягкими, тоже измятыми, генеральскими погонами. Свет керосиновой лампы тускло отразился в стеклах его пенсне. Квадратный подбородок с ямочкой щетинился, выпячивался, впавшие щеки подергивались. Он остановился в дверях. Деникин тяжело приподнялся с лавки, протянул навстречу руку:
- Михаил Григорьевич, присаживайтесь, Может быть, чайку?
- Покорно благодарю, нет времени.
Это был Дроздовский, недавно произведенный в генералы. Он знал, зачем позвал его главнокомандующий, и, как всегда - ожидая замечания, - мучительно сдерживал бешенство. Нагнув голову, глядел вбок.
- Михаил Григорьевич, я хотел насчет этих расстрелов, голубчик…
- У меня нет сил сдержать моих офицеров, - еще более бледнея, заговорил Дроздовский неприятно высоким, срывающимся на истерику голосом. - Известно вашему высокопревосходительству, - полковник Жебрак зверски замучен большевиками… Тридцать пять офицеров… кого я привел из Румынии… замучены и обезображены… Большевики убивают и мучат всех… Да, всех… (Сорвался, задохнулся.) Не могу сдержать… Отказываюсь… Не угоден вам, ради Бога - рапорт… За счастье почту - быть рядовым…
- Ай, ай, ай, - сказал Деникин. - Михаил Григорьевич, нельзя так нервничать… При чем тут рапорт… Поймите, Михаил Григорьевич: расстреливая пленных, мы тем самым увеличиваем сопротивление противника… Слух о расстрелах пойдет гулять. Зачем же нам самим наносить вред армии? Вы согласны со мной? Не правда ли? (Дроздовский молчал.) Передайте это вашим офицерам, чтобы подобные факты не повторялись.
- Слушаюсь! - Дроздовский повернулся и хлопнул за собой дверью.
Деникин долго еще покачивал головой, думая над стаканом чая. Вдалеке разорвался последний залп, и ночь затихла» (конец цитаты).
Михаил Гордеевич Дроздовский
В этом отрывке полно исторических неточностей. Например, Михаил Гордеевич Дроздовский назван "Михаилом Григорьевичем" и произведён в генералы раньше на несколько месяцев (как наверняка известно постоянным читателям моего журнала, Дроздовский был произведён в генералы уже после своего ранения, оказавшегося смертельным - в госпитале). Однако привлекает к себе внимание в первую очередь не это. А то, что в данном отрывке явно прорывается симпатия Толстого к белым. Такое чувство, что автор пытается обойти советскую цензуру (а роман в целом написан в "идеологически выдержанных" тонах) и донести до своих читателей хотя бы часть правды о Белом Движении, его мотивах и его лидерах. Так, Жебрак у него не "убит" и не "казнён", а "замучен" большевиками, красные "заметались", броневик врезается в их "толпы" (а не "ряды"). Толстой - не мальчик в литературе, чтобы такие детали могли оказаться случайностью. И самое главное. Если красными тридцать пять офицеров "замучены и обезображены" (Толстой тут занизил число жертв со стороны белых), то Деникин искренне возмущён расстрелом пленных, который учинил Дроздовский, и призывает последнего прекратить расправу.
Сцена достоверна, хотя, конечно, в реальности всё происходило не совсем так: Деникин сам прибыл к Дроздовскому, а не вызвал его к себе через адъютанта. Антон Иванович оставил об этом эпизоде свои воспоминания, не доверять которым у меня нет оснований. В "Очерках Русской Смуты" Деникин честен, не скрывая жестокостей белых (там, где таковые имели место) и воздавая должное красным как достойному противнику. Но когда Деникин пишет о том, как просил Дроздовского прекратить расстрелы пленных, - это понятно: полководец вступается за честь своей армии. А вот когда об этом же пишет симпатизирующий красным Толстой... То поневоле закрадываются сомнения в искренности этой симпатии к красным. Толстой хотел писать, безусловно. Столь же безусловно, что ему хотелось жить в России, пусть и изменившейся до неузнаваемости. Эти два обстоятельства ставили его творчество в довольно жёсткие рамки. И вдруг в этом эпизоде боя за Белую Глину и последующего расстрела пленных красноармейцев симпатия к Деникину, Дроздовскому и их боевым соратникам прорывается наружу сквозь толщу "классового подхода". Почему? Возможно, Алексей Николаевич читал наставления русского философа (и одного из идеологов Белого Движения) Ивана Ильина, который призывал эмигрантов идти на сотрудничество с советской властью ради того, чтобы получить доступ к ушам и сердцам подконвойных ей граждан (в особенности - солдат Красной Армии) и затем в удобный момент сокрушить эту власть хорошо рассчитанным ударом изнутри, поднять против неё восстание в самой России. Как мы знаем из истории, попытки выполнить этот совет Ильина предпринимались. И были пресечены в ходе устроенной чекистами масштабной провокации, известной под названием "Операция "Трест"". Разделял ли Толстой мысли Ильина во время своей работы над "Хождением по мукам"? Кто знает!
Иван Ильин
А возможно, Толстой и искренне принял идеи сменовеховства и всерьёз включился в работу на благо новой власти. Но включиться-то он включился - а побороть в себе симпатию к людям, которые были героями высочайшей пробы, особенно на фоне неубедительности их противников, так и не смог. И периодически эта симпатия прорывалась в виде таких вот отрывков - где белые генералы не окарикатурены, а их гнев на большевиков - справедлив.