"Хочу жениться на Москве". Часть 3
Женщины в политической биографии гетмана Ивана Брюховецкого
Но посчастливилось ли Ивану Мартыновичу в Москве вступить в брак с боярской дочерью? И удовлетворила ли предложенная в Москве кандидатура невесты честолюбивые замыслы казацкого гордеца?
Для каждого, кто хоть в какой-то степени знаком с украинской политической историей второй половины XVII в., вопрос, казалось бы, является риторическими. Ведь негативное восприятие гетмана Брюховецкого в Украине среди прочего базируется и на невосприятии его мезальянса с московской боярыней. Но была ли жена Брюховецкого боярыней? И действительно ли она принадлежала к старинному княжескому роду Московии? Свидетельства отдельных источников порождают по поводу этого серьезные сомнения.
Начало в запутывании этого дела положил уже сам Иван Мартынович. Только что прибыв в царскую столицу осенью 1665 г., по неизвестным и необоснованным нигде причинам, он вдруг отказался от изложенного
двумя годами ранее намерения заключить брак с вдовой, которая бы была ему "в версту", а изложил пожелание обручиться с "девицей". Когда Желябужский переспросил: "...девка ль или вдова ему надобна?", казацкий гордец твердо ответил, что "...на вдове у него мысли нет жениться, чтоб ему великий государь указал, где жениться на девке". На поставленный приставом следующий вопрос, а есть ли у него "...на примете невеста"?, Иван
Мартынович ответил отрицательно, передав дело выбора кандидатуры последней на усмотрение царя.
Процедура выборов претендентки и согласования брачных формальностей оказалась достаточно длительной. Ведь даже 31 октября, то есть больше чем через полтора месяца по прибытии Брюховецького в Москву и озвучивания его истинных брачных намерений, это вопрос еще не был решен окончательно. В это время гетман лишь договаривался относительно процедуры обручения, хотя, очевидно, вопрос кандидатуры невесты был уже снят с повестки украинско-русских переговоров.
Что до последнего замечания относительно взгляда на бракосочетание Брюховецкого не только как политического акта, но и как способа давления на казацкую делегацию - сомнений не должно быть, поскольку слишком уж
подозрительным является совпадение времени согласия гетмана на принятие условий Московского
договора - 22 октября в 1665 г. и выхода 31 октября на финишную прямую процесса женитьбы Ивана Мартыновича. Таким образом, промедление с решением этого деликатного дела, вероятнее всего, объяснялось не столько низкой котировкой личных "акций" Ивана Мартыновича на "брачном рынке" русской столицы, сколько зависело от политических мотивов брака с представительницей московской знати и могло стать наградой гетману за его
уступки в политической области.
Так все-таки, кого же избрал в невесты для своего верного слуги, но еще не боярина, "тишайший царь" Алексей Михайлович? Д. Бантыш-Каменский был убежден, что московский царь, желая крепко привязать казацкого гетмана к русскому престолу, соединил его семейными узами с домом одного из самых знатных своих
вельмож - боярина Федора Петровича Шереметева. Однако большинство историков видят фигуру свата Ивана Брюховецького в царском окольничьем и князе Дмитрии Алексеевиче Долгорукове. Часть исследователей даже называет имя невесты, Дарья, а еще другие отмечают тот факт, что гетманша приходилась царю свояченицей, поскольку ее тетя Мария Ильинична Милославская (умерла в 1645 г.) была первой женой русского монарха Алексея Михайловича.
Кроме такого взгляда на брачные дела Ивана Мартыновича, существует и другая мысль, что откровенно с ним диссонирует. Впервые она была изложена еще в 1915 г. В. Модзалевским и заключалась в том, что новобрачная
гетмана - действительно по имени Дарья - приходилась князю Д. Долгорукову не родной дочерью, а лишь падчерицей, то есть дочерью четвертой жены окольничьего - Парасковии Тимофеевны Исканской, которая осталась вдовой после смерти Олферия Исканского.
Для В. Модзалевского основанием для сомнений послужила челобитная головы московских стрельцов Ивана Елагина, адресованная царю в начале 70-х годов. В ней, в частности, указывалось на факт выдачи
замуж племянницы Елагина. "Дарьи Олферьева дочери Исканского [...] по великого государя указу [...] за Ивашку Брюховецького ". Безусловно, гипотетически можно признать тот факт, что с Дарьей Ісканской Иван Мартынович мог жениться уже во втором браке, а осенью в 1665 г. он все же таки обручился с дочерью то ли Шереметева
то ли Долгорукого. Однако, во-первых, этот эпизод нигде не зафиксирован в источниках, а во-вторых, тождественность имен родной дочери последнего и его падчериц также свидетельствует не в пользу этой гипотезы.
Кроме того, есть еще ряд опосредованных свидетельств более поздних времен (о них речь будет идти
дальше), которые также отрицают такую возможность. Соглашаясь с рассуждениями В. Модзалевского, подкрепленными собственными наблюдениями относительно отсутствия прямых семейных
связей жены Брюховецького с князем Д. Долгоруковым, в то же время не можем разделить скепсиса относительно неаристократического происхождения Дарьи. Ведь ее родня по отцовской линии - Исканские, а тем более по материнской - Елагины принадлежали к небезызвестным на то время в России дворянским родам. их представители в XVII в. занимали высокие должности и были удостоены от царя высоких почетных чинов
- воевод, бояр, стольников, стряпчих и тому подобное, то есть вряд ли брак Ивана Мартыновича имел выразительный характер именно мезальянса.
Как же сложилась супружеская жизнь гетмана Брюховецького с московской невестой в Украине? Бракосочетание Брюховецкого с представительницей московского истеблишмента (хотя и не с княжной и не родной
дочкой царского окольничьего), очевидно, подняло авторитет гетмана, по крайней мере в кругу старшин и промосковски настроенного духовенства. В частности, епископ Мефодий, узнав об оказанных
в Москве почестях гетману, делает достаточно выразительные попытки достичь примирения между ними. Однако в целом возвращение гетмана Ивана Брюховецкого из Москвы в неизвестном раньше чине царского боярина,
в окружении казацких старшин, а с недавнего времени - дворян царя не успокоило взбудораженное Руиной украинское общество. Напротив попытки реализации принятых в Москве статей 1665 г. повлекли
существенное обострение ситуации.
К ее накаливанию, как можно сделать вывод из донесений русских воевод, привели и обстоятельства, связанные с бракосочетанием гетмана. В частности, уже среди старшин, которые сопровождали Брюховецкого
в его поездке в Москву, высказывалось острое недовольство по этому поводу. Еще большее недовольство относительно этого накопилось после того, как летом 1666 г. на Левобережье началась перепись
населения, связанная с воплощением в жизнь постановления договора 1665 г. о поступлении налогов с украинского населения в царскую казну. Ведь бракосочетание гетмана "с Москвой", предоставление
ему боярства и его согласие на принятие новых украинско-русских договоренностей рассматривались как звенья одного процесса. Из-за чего, по наблюдениям воевод, "боярина и гетмана все не любят, а говорят:
у нас в предках бояр не бывало, а вот заводят новый образец, и вольности де наши от нас отходят, да и приход к нему стал тяжек".
Тем временем о самой Дарье Исканской-Брюховецкой сведений в документах сохранилось немного. Известно лишь, что в Гадяче она находилась вместе со своей сестрой. Из донесения царского посланца в
Украине Ионы Гаврииловича Леонтьева, который посетил Брюховецкого в Гадяче в начале сентября 1666 г., известно также, что накануне приезда посланца жена гетмана была беременной. Однако
согласно слухам, что пересказал Ионе в гетманской резиденции сотник московских стрелков Кирилл Кокошев (царские ратники соответственно постановлениям Московских статей 1665 г. охраняли левобережного
правителя) "...me же бабы [ведьмы] выкрали у гетмановой жены дитя из брюха".
Очевидно, именно с этим досадным случаем потери Дарьей плода связывается начало "колдовских процессов", инициированных гетманом. Тогда по приказу Брюховецького в Гадяче было сожжено "...пять
баб ведьм да шестая гадячского полковника жену.". На сожженных по приказу гетмана женщин была возложена также и вина за болезни, какие в это время подцепили гетман и его супруга: "...мнил на них
то, что они его, гетмана, и жену его портили и чахотную болезнь на них напустили".
Подтверждение информации, переданной стрелецким сотником, содержится и в сообщении гадячского воеводы
Федора Протасьєва : "...поговаривают де казаки в войске о гетмане: што де за гетман, что застиравшись сидит в городе что в лукошке? Хороший бы де шол и был в войске и всякой бы де
промысел чинил над государевыми неприятели; а то де толко за
гетманом и дела что ведми зжот".
(Продолжение следует.)
Источник: Горобец Виктор, Чухлиб Тарас НЕЗНАЙОМА КЛІО. Таємниці, казуси і курйози української історії.
Козацька доба. - Київ, видавництво "Наукова думка", 2004. 311 с.
Перевод с украинского - наш собственный.
Но посчастливилось ли Ивану Мартыновичу в Москве вступить в брак с боярской дочерью? И удовлетворила ли предложенная в Москве кандидатура невесты честолюбивые замыслы казацкого гордеца?
Для каждого, кто хоть в какой-то степени знаком с украинской политической историей второй половины XVII в., вопрос, казалось бы, является риторическими. Ведь негативное восприятие гетмана Брюховецкого в Украине среди прочего базируется и на невосприятии его мезальянса с московской боярыней. Но была ли жена Брюховецкого боярыней? И действительно ли она принадлежала к старинному княжескому роду Московии? Свидетельства отдельных источников порождают по поводу этого серьезные сомнения.
Начало в запутывании этого дела положил уже сам Иван Мартынович. Только что прибыв в царскую столицу осенью 1665 г., по неизвестным и необоснованным нигде причинам, он вдруг отказался от изложенного
двумя годами ранее намерения заключить брак с вдовой, которая бы была ему "в версту", а изложил пожелание обручиться с "девицей". Когда Желябужский переспросил: "...девка ль или вдова ему надобна?", казацкий гордец твердо ответил, что "...на вдове у него мысли нет жениться, чтоб ему великий государь указал, где жениться на девке". На поставленный приставом следующий вопрос, а есть ли у него "...на примете невеста"?, Иван
Мартынович ответил отрицательно, передав дело выбора кандидатуры последней на усмотрение царя.
Процедура выборов претендентки и согласования брачных формальностей оказалась достаточно длительной. Ведь даже 31 октября, то есть больше чем через полтора месяца по прибытии Брюховецького в Москву и озвучивания его истинных брачных намерений, это вопрос еще не был решен окончательно. В это время гетман лишь договаривался относительно процедуры обручения, хотя, очевидно, вопрос кандидатуры невесты был уже снят с повестки украинско-русских переговоров.
Что до последнего замечания относительно взгляда на бракосочетание Брюховецкого не только как политического акта, но и как способа давления на казацкую делегацию - сомнений не должно быть, поскольку слишком уж
подозрительным является совпадение времени согласия гетмана на принятие условий Московского
договора - 22 октября в 1665 г. и выхода 31 октября на финишную прямую процесса женитьбы Ивана Мартыновича. Таким образом, промедление с решением этого деликатного дела, вероятнее всего, объяснялось не столько низкой котировкой личных "акций" Ивана Мартыновича на "брачном рынке" русской столицы, сколько зависело от политических мотивов брака с представительницей московской знати и могло стать наградой гетману за его
уступки в политической области.
Так все-таки, кого же избрал в невесты для своего верного слуги, но еще не боярина, "тишайший царь" Алексей Михайлович? Д. Бантыш-Каменский был убежден, что московский царь, желая крепко привязать казацкого гетмана к русскому престолу, соединил его семейными узами с домом одного из самых знатных своих
вельмож - боярина Федора Петровича Шереметева. Однако большинство историков видят фигуру свата Ивана Брюховецького в царском окольничьем и князе Дмитрии Алексеевиче Долгорукове. Часть исследователей даже называет имя невесты, Дарья, а еще другие отмечают тот факт, что гетманша приходилась царю свояченицей, поскольку ее тетя Мария Ильинична Милославская (умерла в 1645 г.) была первой женой русского монарха Алексея Михайловича.
Кроме такого взгляда на брачные дела Ивана Мартыновича, существует и другая мысль, что откровенно с ним диссонирует. Впервые она была изложена еще в 1915 г. В. Модзалевским и заключалась в том, что новобрачная
гетмана - действительно по имени Дарья - приходилась князю Д. Долгорукову не родной дочерью, а лишь падчерицей, то есть дочерью четвертой жены окольничьего - Парасковии Тимофеевны Исканской, которая осталась вдовой после смерти Олферия Исканского.
Для В. Модзалевского основанием для сомнений послужила челобитная головы московских стрельцов Ивана Елагина, адресованная царю в начале 70-х годов. В ней, в частности, указывалось на факт выдачи
замуж племянницы Елагина. "Дарьи Олферьева дочери Исканского [...] по великого государя указу [...] за Ивашку Брюховецького ". Безусловно, гипотетически можно признать тот факт, что с Дарьей Ісканской Иван Мартынович мог жениться уже во втором браке, а осенью в 1665 г. он все же таки обручился с дочерью то ли Шереметева
то ли Долгорукого. Однако, во-первых, этот эпизод нигде не зафиксирован в источниках, а во-вторых, тождественность имен родной дочери последнего и его падчериц также свидетельствует не в пользу этой гипотезы.
Кроме того, есть еще ряд опосредованных свидетельств более поздних времен (о них речь будет идти
дальше), которые также отрицают такую возможность. Соглашаясь с рассуждениями В. Модзалевского, подкрепленными собственными наблюдениями относительно отсутствия прямых семейных
связей жены Брюховецького с князем Д. Долгоруковым, в то же время не можем разделить скепсиса относительно неаристократического происхождения Дарьи. Ведь ее родня по отцовской линии - Исканские, а тем более по материнской - Елагины принадлежали к небезызвестным на то время в России дворянским родам. их представители в XVII в. занимали высокие должности и были удостоены от царя высоких почетных чинов
- воевод, бояр, стольников, стряпчих и тому подобное, то есть вряд ли брак Ивана Мартыновича имел выразительный характер именно мезальянса.
Как же сложилась супружеская жизнь гетмана Брюховецького с московской невестой в Украине? Бракосочетание Брюховецкого с представительницей московского истеблишмента (хотя и не с княжной и не родной
дочкой царского окольничьего), очевидно, подняло авторитет гетмана, по крайней мере в кругу старшин и промосковски настроенного духовенства. В частности, епископ Мефодий, узнав об оказанных
в Москве почестях гетману, делает достаточно выразительные попытки достичь примирения между ними. Однако в целом возвращение гетмана Ивана Брюховецкого из Москвы в неизвестном раньше чине царского боярина,
в окружении казацких старшин, а с недавнего времени - дворян царя не успокоило взбудораженное Руиной украинское общество. Напротив попытки реализации принятых в Москве статей 1665 г. повлекли
существенное обострение ситуации.
К ее накаливанию, как можно сделать вывод из донесений русских воевод, привели и обстоятельства, связанные с бракосочетанием гетмана. В частности, уже среди старшин, которые сопровождали Брюховецкого
в его поездке в Москву, высказывалось острое недовольство по этому поводу. Еще большее недовольство относительно этого накопилось после того, как летом 1666 г. на Левобережье началась перепись
населения, связанная с воплощением в жизнь постановления договора 1665 г. о поступлении налогов с украинского населения в царскую казну. Ведь бракосочетание гетмана "с Москвой", предоставление
ему боярства и его согласие на принятие новых украинско-русских договоренностей рассматривались как звенья одного процесса. Из-за чего, по наблюдениям воевод, "боярина и гетмана все не любят, а говорят:
у нас в предках бояр не бывало, а вот заводят новый образец, и вольности де наши от нас отходят, да и приход к нему стал тяжек".
Тем временем о самой Дарье Исканской-Брюховецкой сведений в документах сохранилось немного. Известно лишь, что в Гадяче она находилась вместе со своей сестрой. Из донесения царского посланца в
Украине Ионы Гаврииловича Леонтьева, который посетил Брюховецкого в Гадяче в начале сентября 1666 г., известно также, что накануне приезда посланца жена гетмана была беременной. Однако
согласно слухам, что пересказал Ионе в гетманской резиденции сотник московских стрелков Кирилл Кокошев (царские ратники соответственно постановлениям Московских статей 1665 г. охраняли левобережного
правителя) "...me же бабы [ведьмы] выкрали у гетмановой жены дитя из брюха".
Очевидно, именно с этим досадным случаем потери Дарьей плода связывается начало "колдовских процессов", инициированных гетманом. Тогда по приказу Брюховецького в Гадяче было сожжено "...пять
баб ведьм да шестая гадячского полковника жену.". На сожженных по приказу гетмана женщин была возложена также и вина за болезни, какие в это время подцепили гетман и его супруга: "...мнил на них
то, что они его, гетмана, и жену его портили и чахотную болезнь на них напустили".
Подтверждение информации, переданной стрелецким сотником, содержится и в сообщении гадячского воеводы
Федора Протасьєва : "...поговаривают де казаки в войске о гетмане: што де за гетман, что застиравшись сидит в городе что в лукошке? Хороший бы де шол и был в войске и всякой бы де
промысел чинил над государевыми неприятели; а то де толко за
гетманом и дела что ведми зжот".
(Продолжение следует.)
Источник: Горобец Виктор, Чухлиб Тарас НЕЗНАЙОМА КЛІО. Таємниці, казуси і курйози української історії.
Козацька доба. - Київ, видавництво "Наукова думка", 2004. 311 с.
Перевод с украинского - наш собственный.