Тюрьмы, исправдома и допры в Москве 1920-х годов. Часть 4
Кроме большой Бутырской тюрьмы можно было оказаться в маленькой, в Сретенской. Если бы мы в двадцатые-тридцатые годы пошли от Трубной площади вдоль бульвара к Петровским Воротам, то в конце первого переулка направо (3-го Колобовского) увидели каланчу Сретенской пожарной части, а под ней Сретенский арестный дом. Там и теперь стоят красные аварийные машины, только Мосгаза. Близкое соседство пожарников и тюремщиков приводило иногда к недоразумениям. Пожарник заберется на каланчу дежурить, ну а милиционер, охраняющий дом заключения, запрет вход на каланчу да уйдет куда-нибудь с пакетом. Пожарник так и сидит на каланче, дожидается своего освобождения.
В мае 1924 года корреспондент "Известий" административного отдела Моссовета увидел в домзаке чистоту, цветочки на окнах, портреты вождей над койками арестованных. Заключенные, как сообщалось в корреспонденции, выписывали "Правду", занимались в школе, устраивали литературные вечера. Прямо не тюрьма, а литературный институт.
Но уже в 1926 картина этой тюрьмы стала иной. Посещавший в те времена дома заключений по делам службы работник уголовного розыска Павел Сергеевич Ларионов рассказывал, как, войдя в камеру, давал команду всем отойти в противоположный угол. Если этого не сделать, то заключенные, стоявшие сзади, забросают тебя вшами. Вот такая была обстановка. Вообще Сретенский домзак был старый, давно не ремонтированный. Побывавшие в нем отмечали, что в камерах душно, с потолков валилась штукатурка, полы прогнили, камеры переполнены. Вместо одиннадцати - пятнадцати человек в них содержалось тридцать пять - сорок, поэтому многие спали под койками, в проходах, прямо на полу или подложив под себя тонкие дореволюционные матрацы, содержавшие в себе немного гнилой соломенной трухи. Ели заключенные на полу - столов не было. Учебно-воспитательную часть домзака возглавлял некий Певзнер. Фактически он был главным в этом убогом заведении. Он переводил арестованных из камеры в камеру по своему усмотрению, вызывал их (не являясь следователем) к себе на допрос после одиннадцати часов вечера и, вообще, делал все, что хотел. Воспитательная работа в тюрьме не велась. Из книг, хранившихся в библиотеке, заключенные крутили цигарки и делали карты, которыми играли в "стос". В 1927 году Сретенский домзак возглавил Фрумзон. В это время руководство страны стало уделять больше внимания производственной деятельности осужденных. Выполнение плана тогда являлось основным показателем в деятельности исправительно-трудовых учреждений. Заключенные Сретенского домзака работали в каменоломнях у Щелковских фабрик, за Клязьмой. Добывали желтый камень, содержащий магнезит, необходимый чугунолитейным заводам. В летнее время заключенные купались в Клязьме, играли в городки, ловили рыбу.
Двухэтажный кирпичный четырехугольник женской Новинской тюрьмы выходил на Новинский бульвар (часть Садового кольца в районе Нового Арбата). Во дворе ее стояло здание церкви. Тюрьма эта считалась образцовой. Рассчитана она была на двести сорок женщин, которых собирали сюда из разных концов страны. Начальник тюрьмы Давыдова устроила в ней ясли, в которых дети под присмотром осужденных-нянечек проводили весь день, а вечером, после трудового дня, детей забирали матери. К детям была приставлена вольная сестра, тюрьму ежедневно посещал врач. Работали осужденные на ткацкой фабрике, которую Давыдова открыла на месте полукустарной прачечной. В тюрьме существовали самодеятельность, школа и даже товарищеский суд. Возглавляла его осужденная за бандитизм Бажанова.
Ближе к концу 1920-х в тюрьмах и исправдомах заработали станки. В Сокольнической тюрьме стали делать кровати, столы, в Лефортовской - открыли ткацкую фабрику, в Таганке - типографию и т. д. В 1928 году в Москве прошла выставка изделий, созданных в местах лишения свободы, а в 1929-1930 годах места заключения вообще перешли на самоокупаемость.
Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-30 годы. М.: "Молодая гвардия", 2008 г.
В мае 1924 года корреспондент "Известий" административного отдела Моссовета увидел в домзаке чистоту, цветочки на окнах, портреты вождей над койками арестованных. Заключенные, как сообщалось в корреспонденции, выписывали "Правду", занимались в школе, устраивали литературные вечера. Прямо не тюрьма, а литературный институт.
Но уже в 1926 картина этой тюрьмы стала иной. Посещавший в те времена дома заключений по делам службы работник уголовного розыска Павел Сергеевич Ларионов рассказывал, как, войдя в камеру, давал команду всем отойти в противоположный угол. Если этого не сделать, то заключенные, стоявшие сзади, забросают тебя вшами. Вот такая была обстановка. Вообще Сретенский домзак был старый, давно не ремонтированный. Побывавшие в нем отмечали, что в камерах душно, с потолков валилась штукатурка, полы прогнили, камеры переполнены. Вместо одиннадцати - пятнадцати человек в них содержалось тридцать пять - сорок, поэтому многие спали под койками, в проходах, прямо на полу или подложив под себя тонкие дореволюционные матрацы, содержавшие в себе немного гнилой соломенной трухи. Ели заключенные на полу - столов не было. Учебно-воспитательную часть домзака возглавлял некий Певзнер. Фактически он был главным в этом убогом заведении. Он переводил арестованных из камеры в камеру по своему усмотрению, вызывал их (не являясь следователем) к себе на допрос после одиннадцати часов вечера и, вообще, делал все, что хотел. Воспитательная работа в тюрьме не велась. Из книг, хранившихся в библиотеке, заключенные крутили цигарки и делали карты, которыми играли в "стос". В 1927 году Сретенский домзак возглавил Фрумзон. В это время руководство страны стало уделять больше внимания производственной деятельности осужденных. Выполнение плана тогда являлось основным показателем в деятельности исправительно-трудовых учреждений. Заключенные Сретенского домзака работали в каменоломнях у Щелковских фабрик, за Клязьмой. Добывали желтый камень, содержащий магнезит, необходимый чугунолитейным заводам. В летнее время заключенные купались в Клязьме, играли в городки, ловили рыбу.
Двухэтажный кирпичный четырехугольник женской Новинской тюрьмы выходил на Новинский бульвар (часть Садового кольца в районе Нового Арбата). Во дворе ее стояло здание церкви. Тюрьма эта считалась образцовой. Рассчитана она была на двести сорок женщин, которых собирали сюда из разных концов страны. Начальник тюрьмы Давыдова устроила в ней ясли, в которых дети под присмотром осужденных-нянечек проводили весь день, а вечером, после трудового дня, детей забирали матери. К детям была приставлена вольная сестра, тюрьму ежедневно посещал врач. Работали осужденные на ткацкой фабрике, которую Давыдова открыла на месте полукустарной прачечной. В тюрьме существовали самодеятельность, школа и даже товарищеский суд. Возглавляла его осужденная за бандитизм Бажанова.
Ближе к концу 1920-х в тюрьмах и исправдомах заработали станки. В Сокольнической тюрьме стали делать кровати, столы, в Лефортовской - открыли ткацкую фабрику, в Таганке - типографию и т. д. В 1928 году в Москве прошла выставка изделий, созданных в местах лишения свободы, а в 1929-1930 годах места заключения вообще перешли на самоокупаемость.
Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-30 годы. М.: "Молодая гвардия", 2008 г.