Проститутки в старинной Москве
Такого понятия в сфере обслуживания, как "оказание населению интимных услуг", в старину не существовало. Женщины, торгующие собой, являлись изгоями, отверженными. Бывшие кухарки, горничные, фабричные работницы, соблазненные, а потом брошенные гимназистки и купеческие дочки, белошвейки, неудавшиеся артистки, жены, оставившие своих мужей, даже сельские учительницы, сбившиеся с круга, все они пополняли огромную армию проституток всех мастей и уровней. Были проститутки уличные и бульварные, которых газетчики называли "эти дамы", были проститутки-одиночки ("инди", как их теперь называют) и проститутки, состоявшие при публичных домах. Были проститутки дешевые и шикарные, высшего разряда. Помимо отечественных, были в Москве проститутки иностранные. В книге Дальтона "Социальный недуг", вышедшей в 1884 году, говорилось о том, что проституток в Россию поставляют Восточная Пруссия, Померания и Познань через Ригу и Вильно. В России остзейские "баронессы" этого невольничьего рынка переходили из одного дома в другой, все ниже и ниже, пока не оказывались на улице или в приюте.
После того как в Москве получила распространение оперетка, появились в ней "певички" или, как их еще называли, "арфистки"; полуартистки-полупроститутки, нарумяненные, набеленные, расфранченные, они в конце XIX века заполнили ресторан "Яр" и многие другие заведения. Музыкальность, мастерство, голос в их "искусстве" были необязательны.
Во время массовых гуляний, подобно тому как это бывало на Нижегородской ярмарке, проститутки катались на карусели, выставляя свои прелести, а кругом стояли мужчины и вызывали желанных пальцем. Те платили карусельщику и выходили. На бульваре в 1895 году "эти дамы" обзавелись тростями, уверяя, что это последняя парижская мода, и в случае возникновения "производственного конфликта" пускали их в ход, нещадно колотя друг дружку. Опустившиеся бездомные женщины в Александровском саду завлекали кавалеров, когда темнело, на скамейки, прозванные "заячьими номерами". Воздух Москвы, когда сгущались летние сумерки, вообще был пропитан развратом.
Фигурой, сопровождавшей женщину-проститутку на всем протяжении ее «трудового» пути, была фигура сутенера, или сводни. Сводни тоже были разные. Некоторые имели шикарные квартиры и связи. Одна из них, Ольга Яковлевна, рассылала в богатые купеческие дома приглашения, в которых сообщала о том, что в ее доме имеется большой выбор француженок, немок и полек Сообщала она и о том, что в ее квартиру могут быть вызваны и замужние женщины из общества, а также о том, что в ее распоряжении имеется и "еще кое-что попикантнее". В письма она вкладывала свою визитную карточку, в которой было сказано: "Ольга Яковлевна, кв. № 2, Цветной бульвар, дом Салтыкова (бывший Ботанова)". Фамилии своей Ольга в визитной карточке она не указывала, что было принято у московских сводней. Даже на дощечках, красующихся на дверях их квартир, указывались лишь их имена и отчества, но не фамилии.
В одних воспоминаниях описывается случай, произошедший с одним купцом в доме подобной сводни, некой мадам К, жившей тогда на Бронной улице. Однажды жена этого купца познакомилась у портнихи с почтенной на вид дамой, и та пригласила ее к себе на чай. Хорошо угостила, а главное, познакомила с кавалером и оставила ее с ним наедине. Что произошло после - нетрудно догадаться. Купчиха была в расцвете своих творческих сил, когда отказ кавалеру во взаимности был для нее невыносим. Короче говоря, купчихе это дело понравилось, и она стала приезжать к даме по вызову на радость себе, ей и очередному кавалеру. Случилось же так, что купец и сам стал пользоваться услугами этой сводни. И как-то раз он попросил ее пригласить для себя не доступную женщину, а неизбалованную, семейную даму, пообещав заплатить за это 300 рублей. Такой дамой оказалась... его собственная жена. Положение, казалось бы, сложилось безвыходное, и следовало ожидать драматической развязки, однако жена купца не растерялась. Увидев мужа, она стала кричать на него: "Вот, наконец, мерзавец, я тебя поймала, вот где ты проводишь время!" - и набросилась на него с зонтиком. Супруг упал перед ней на колени, умоляя простить его. Другой купец, с Басманной улицы, когда жена его при гостях стала голой танцевать на столе в одних атласных туфельках, только рукой махнул, сказав: «Пусть любуются, красота есть достояние эстетов!».
О развращенности нравов тех лет можно судить по некоторым текстам к картинкам в юмористических журналах. В одном из них приводился такой разговор двух сестер, почтенных дам: «Смотри, Саша, вот идет в красном платье венгерка - любовница моего Роди! А направо от нее - твоего Жоржа! Правда, они очень милы? Можно ли не простить их увлечения?" Выражение "Vive la cocoterie!" - "Да здравствуют кокотки!" - стало модной фразой. Ее не постеснялась произнести в виде тоста на собственной свадьбе дочь одного московского миллионера. Впрочем, это могло сойти и за шутку. Доля шутки присутствовала и в популярной в те времена поговорке: "Любить мужа по закону, офицера - для чувств, кучера - для удовольствия".
Со временем роль сводни стали брать на себя швейные мастерские и ателье. Когда какой-нибудь господин интересовался заказчицами, хозяйка мастерской говорила ему: "Не хотите ли познакомиться с такой-то? Пожалуйста, поезжайте прямо к ней, не стесняйтесь". В мастерских по определенным дням устраивали вечеринки (журфиксы) с ужинами, картами, шампанским.
На проституток, искавших клиентов на улицах и не состоявших в притонах, в полиции заводились специальные журналы, в которые записывались их фамилии, имена, отчества и звание, номер санитарного альбома, или, по-нашему, истории болезни, адрес и кое-какие дополнительные сведения. В Москве с разрешения обер-полицмейстера существовали квартиры для свиданий мужчин и женщин. К местам расположения их предъявлялись определенные требования. Об этом свидетельствует заключение, сделанное полицией по письму анонима, сообщившего в августе 1896 года о притоне разврата в Богословском переулке на Бронной. В заключении указывалось на то, что «квартиры эти от ближайшей церкви находятся на расстоянии 80 сажен и имеют подъезды с улицы совершенно отдельные".
Став проституткой, женщина должна была зарегистрировать свою профессиональную принадлежность, сдав паспорт, если он у нее был, и получить «желтый билет», как тогда говорили, а вернее, книжку, на первой странице которой указывались ее имя и происхождение. Чтобы вернуться к нормальной жизни, оставив свой промысел, надо было добиться разрешения обер-полицмейстера. Отцу одной из проституток, отставному рядовому Артемию Васильеву, для того чтобы вернуть дочь к нормальной жизни, пришлось писать ходатайство на имя московского обер-полицмейстера с просьбой «о возвращении к нему дочери его, Натальи Артемьевой, находящейся в доме терпимости, и об увольнении ее из разряда проституток под личное его поручительство». После того как полиция собрала сведения, свидетельствующие «о прекращении ею за последнее время промысла развратом», Артемьева была «исключена из разряда женщин „вольного обращения“» и отдана на поручительство отцу.
Подобные строгости объяснялись, в частности, тем, что проститутки состояли не только под полицейским, но и под медицинским надзором, так как являлись распространителями венерических заболеваний. Времена, когда существовала Драчёвка, для тех, кто вел медицинский надзор за проститутками, имели свои преимущества, поскольку проституция в основном была сосредоточена в одном районе. Согласно докладу Московской городской управы по вопросу об организации надзора за проститутками от 10 октября 1887 года, врачебные осмотры проституток производились в полицейских домах: в Сретенском, Яузском и Хамовническом. В первом из них осматривалась тогда главная масса проституток На 1 января 1887 года личный состав проституток в этих местах насчитывал 2998 особ. Правда, толку от этих осмотров было немного - ибо времени на нормальный осмотр у мужчины-врача и не было. Ежедневно на пункт осмотра являлось 230-250 женщин, в то время как врач за три часа работы мог осмотреть не более шестидесяти-семидесяти, тем более что никакие анализы при этом не делались. Осмотр производился с помощью одного зеркала, которое не всегда мылось, а потому само нередко служило источником заражения. Если врач обнаруживал заболевание, то проститутку препровождали в больницу под конвоем.
После того как была ликвидирована Драчёвка, жрицы любви рассредоточились по городу и облюбовали бульвары. Постепенно их стали теснить и там. В начале XX века наиболее приличные проститутки, в недавнем прошлом какие-нибудь хористки, арфистки и пр., облюбовали кофейню при булочной Филиппова на Тверской. Местом их обитания стал и тротуар от этой кофейни до Елисеевского магазина. Его называли «Тротуаром любви». Получила своё название и задняя часть кофейни, которая пряталась за колоннами, стоявшими напротив входа. Окна этой части кофейни выходили во двор, и называлась она «Малинником». До появления здесь женщин кофейня была местом сбора деловых людей, которые требовали не только кофе, но бумагу и чернила. Не кофейня - а канцелярия какая-то. Хозяину это в конце концов надоело, и он запретил подавать посетителям письменные принадлежности.С женщинами было иначе - они привлекали публику, что способствовало увеличению выручки. Так и дожил этот «Малинник» до самой революции.
Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX - ХХ веков. М.: "Молодая гвардия", 2009 г.
После того как в Москве получила распространение оперетка, появились в ней "певички" или, как их еще называли, "арфистки"; полуартистки-полупроститутки, нарумяненные, набеленные, расфранченные, они в конце XIX века заполнили ресторан "Яр" и многие другие заведения. Музыкальность, мастерство, голос в их "искусстве" были необязательны.
Во время массовых гуляний, подобно тому как это бывало на Нижегородской ярмарке, проститутки катались на карусели, выставляя свои прелести, а кругом стояли мужчины и вызывали желанных пальцем. Те платили карусельщику и выходили. На бульваре в 1895 году "эти дамы" обзавелись тростями, уверяя, что это последняя парижская мода, и в случае возникновения "производственного конфликта" пускали их в ход, нещадно колотя друг дружку. Опустившиеся бездомные женщины в Александровском саду завлекали кавалеров, когда темнело, на скамейки, прозванные "заячьими номерами". Воздух Москвы, когда сгущались летние сумерки, вообще был пропитан развратом.
Фигурой, сопровождавшей женщину-проститутку на всем протяжении ее «трудового» пути, была фигура сутенера, или сводни. Сводни тоже были разные. Некоторые имели шикарные квартиры и связи. Одна из них, Ольга Яковлевна, рассылала в богатые купеческие дома приглашения, в которых сообщала о том, что в ее доме имеется большой выбор француженок, немок и полек Сообщала она и о том, что в ее квартиру могут быть вызваны и замужние женщины из общества, а также о том, что в ее распоряжении имеется и "еще кое-что попикантнее". В письма она вкладывала свою визитную карточку, в которой было сказано: "Ольга Яковлевна, кв. № 2, Цветной бульвар, дом Салтыкова (бывший Ботанова)". Фамилии своей Ольга в визитной карточке она не указывала, что было принято у московских сводней. Даже на дощечках, красующихся на дверях их квартир, указывались лишь их имена и отчества, но не фамилии.
В одних воспоминаниях описывается случай, произошедший с одним купцом в доме подобной сводни, некой мадам К, жившей тогда на Бронной улице. Однажды жена этого купца познакомилась у портнихи с почтенной на вид дамой, и та пригласила ее к себе на чай. Хорошо угостила, а главное, познакомила с кавалером и оставила ее с ним наедине. Что произошло после - нетрудно догадаться. Купчиха была в расцвете своих творческих сил, когда отказ кавалеру во взаимности был для нее невыносим. Короче говоря, купчихе это дело понравилось, и она стала приезжать к даме по вызову на радость себе, ей и очередному кавалеру. Случилось же так, что купец и сам стал пользоваться услугами этой сводни. И как-то раз он попросил ее пригласить для себя не доступную женщину, а неизбалованную, семейную даму, пообещав заплатить за это 300 рублей. Такой дамой оказалась... его собственная жена. Положение, казалось бы, сложилось безвыходное, и следовало ожидать драматической развязки, однако жена купца не растерялась. Увидев мужа, она стала кричать на него: "Вот, наконец, мерзавец, я тебя поймала, вот где ты проводишь время!" - и набросилась на него с зонтиком. Супруг упал перед ней на колени, умоляя простить его. Другой купец, с Басманной улицы, когда жена его при гостях стала голой танцевать на столе в одних атласных туфельках, только рукой махнул, сказав: «Пусть любуются, красота есть достояние эстетов!».
О развращенности нравов тех лет можно судить по некоторым текстам к картинкам в юмористических журналах. В одном из них приводился такой разговор двух сестер, почтенных дам: «Смотри, Саша, вот идет в красном платье венгерка - любовница моего Роди! А направо от нее - твоего Жоржа! Правда, они очень милы? Можно ли не простить их увлечения?" Выражение "Vive la cocoterie!" - "Да здравствуют кокотки!" - стало модной фразой. Ее не постеснялась произнести в виде тоста на собственной свадьбе дочь одного московского миллионера. Впрочем, это могло сойти и за шутку. Доля шутки присутствовала и в популярной в те времена поговорке: "Любить мужа по закону, офицера - для чувств, кучера - для удовольствия".
Со временем роль сводни стали брать на себя швейные мастерские и ателье. Когда какой-нибудь господин интересовался заказчицами, хозяйка мастерской говорила ему: "Не хотите ли познакомиться с такой-то? Пожалуйста, поезжайте прямо к ней, не стесняйтесь". В мастерских по определенным дням устраивали вечеринки (журфиксы) с ужинами, картами, шампанским.
На проституток, искавших клиентов на улицах и не состоявших в притонах, в полиции заводились специальные журналы, в которые записывались их фамилии, имена, отчества и звание, номер санитарного альбома, или, по-нашему, истории болезни, адрес и кое-какие дополнительные сведения. В Москве с разрешения обер-полицмейстера существовали квартиры для свиданий мужчин и женщин. К местам расположения их предъявлялись определенные требования. Об этом свидетельствует заключение, сделанное полицией по письму анонима, сообщившего в августе 1896 года о притоне разврата в Богословском переулке на Бронной. В заключении указывалось на то, что «квартиры эти от ближайшей церкви находятся на расстоянии 80 сажен и имеют подъезды с улицы совершенно отдельные".
Став проституткой, женщина должна была зарегистрировать свою профессиональную принадлежность, сдав паспорт, если он у нее был, и получить «желтый билет», как тогда говорили, а вернее, книжку, на первой странице которой указывались ее имя и происхождение. Чтобы вернуться к нормальной жизни, оставив свой промысел, надо было добиться разрешения обер-полицмейстера. Отцу одной из проституток, отставному рядовому Артемию Васильеву, для того чтобы вернуть дочь к нормальной жизни, пришлось писать ходатайство на имя московского обер-полицмейстера с просьбой «о возвращении к нему дочери его, Натальи Артемьевой, находящейся в доме терпимости, и об увольнении ее из разряда проституток под личное его поручительство». После того как полиция собрала сведения, свидетельствующие «о прекращении ею за последнее время промысла развратом», Артемьева была «исключена из разряда женщин „вольного обращения“» и отдана на поручительство отцу.
Подобные строгости объяснялись, в частности, тем, что проститутки состояли не только под полицейским, но и под медицинским надзором, так как являлись распространителями венерических заболеваний. Времена, когда существовала Драчёвка, для тех, кто вел медицинский надзор за проститутками, имели свои преимущества, поскольку проституция в основном была сосредоточена в одном районе. Согласно докладу Московской городской управы по вопросу об организации надзора за проститутками от 10 октября 1887 года, врачебные осмотры проституток производились в полицейских домах: в Сретенском, Яузском и Хамовническом. В первом из них осматривалась тогда главная масса проституток На 1 января 1887 года личный состав проституток в этих местах насчитывал 2998 особ. Правда, толку от этих осмотров было немного - ибо времени на нормальный осмотр у мужчины-врача и не было. Ежедневно на пункт осмотра являлось 230-250 женщин, в то время как врач за три часа работы мог осмотреть не более шестидесяти-семидесяти, тем более что никакие анализы при этом не делались. Осмотр производился с помощью одного зеркала, которое не всегда мылось, а потому само нередко служило источником заражения. Если врач обнаруживал заболевание, то проститутку препровождали в больницу под конвоем.
После того как была ликвидирована Драчёвка, жрицы любви рассредоточились по городу и облюбовали бульвары. Постепенно их стали теснить и там. В начале XX века наиболее приличные проститутки, в недавнем прошлом какие-нибудь хористки, арфистки и пр., облюбовали кофейню при булочной Филиппова на Тверской. Местом их обитания стал и тротуар от этой кофейни до Елисеевского магазина. Его называли «Тротуаром любви». Получила своё название и задняя часть кофейни, которая пряталась за колоннами, стоявшими напротив входа. Окна этой части кофейни выходили во двор, и называлась она «Малинником». До появления здесь женщин кофейня была местом сбора деловых людей, которые требовали не только кофе, но бумагу и чернила. Не кофейня - а канцелярия какая-то. Хозяину это в конце концов надоело, и он запретил подавать посетителям письменные принадлежности.С женщинами было иначе - они привлекали публику, что способствовало увеличению выручки. Так и дожил этот «Малинник» до самой революции.
Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX - ХХ веков. М.: "Молодая гвардия", 2009 г.