Роман с Дарьей
Вопрос об авторстве "Тихого Дона" можно свести к вопросу о протографе. Изучение рукописи первой части "Тихого Дона"1 привело ряд исследователей к выводу о существовании гипотетической рукописи, которой пользовался Шолохов при написании текста, оформленного им в виде своего чернового автографа.
Встречающиеся доводы в пользу существования протографа можно подразделить на две категории. Чаще всего исследователи просто перечисляют многочисленные несостыковки шолоховского текста, считая само количество неточностей доказательством того, что Шолохов переписал чей-то текст, в деталях которого не смог разобраться. Однако наличие этих неточностей, строго говоря, свидетельствует только о небрежности Шолохова. Доводы второй категории построены на том, что ошибки Шолохова в ряде случаев не хаотичны, а зависят от каких-то не осознаваемых им самим и выявляемых лишь средствами текстологическим анализа особенностей текста.
Так, например, замеченная многими путаница имен Аксинья и Анисья у Шолохова сама по себе не говорит о существовании протографа, однако обнаруженная А.В.Неклюдовым2 связь употребления в рукописи имени Анисья с появлением "турецкого следа" в родословной Мелеховых и хромоты Мелехова-старшего (а мы добавим - еще и с наделением хромого Мелехова яростным характером3) уже позволяет предположить существование протографа. В самом деле, установленное по проставленным самим Шолоховым в черновике датам чередование обладающих внутренней целостностью частей "Аксинья - Анисья - Аксинья - Анисья" не может быть объяснено иначе, чем существованием протографа, в котором "аксиньина" версия и версия, в которой героиню зовут Анисья, а Мелеховы ведут род от турок, причем глава семьи хром и не помнит себя в гневе, - находились отдельно друг от друга. Более того, недавно нам удалось объяснить (М.Д.Соломатин. "Анисья и Аксинья". http://mike67.livejournal.com/427995.html), почему в протографе существовали две версии ("анисьина" версия была нужна для того, чтобы обойти вопрос о начале романа Григория Мелехова с соседкой, и повествовала исключительно о событиях, последовавших после того как станица узнала об их связи). Таким образом можно с уверенностью говорить о существовании в протографе двух целостных, но взаимоисключающих версий одной и той же сюжетной линии, чью внутреннюю целостность, а равно альтернативность друг другу Шолохов не осознавал.
Другой яркий пример того, как под шолоховской рукописью проглядывает не принадлежащий его перу протограф можно видеть в остатках "дарьиной" версии "Тихого Дона", согласно которой роман у Григория был не с Аксиньей и не с Анисьей, а с женой брата.
***
Одним из наиболее любопытных открытий, последовавших за опубликованием шолоховских рукописей первых книг "Тихого Дона", стала разгадка "двойного поения коня"4 в главе, описывающей проводы Петро Мелехова в майские военные лагеря. Согласно тексту печатных изданий романа утром в день сборов Григорий Мелехов ведет строевого коня своего старшего брата к Дону и, вернувшись, по просьбе матери идет будить соседей Астаховых, Степана и Аксинью. Увидев соседку спящей, Григорий чувствует влечение к ней. Позднее тем же утром отец посылает Григория напоить все того же коня к Дону, где Григорий вновь встречает Аксинью и начинает с ней заигрывать. Так начинается сюжетная линия "казачьей Анны Карениной" - одна из главных в романе. Однако рукопись показала, что никакого "двойного поения" коня первоначально не было, поскольку в самом первом варианте Григорий будил не Астаховых, а Петра с Дарьей. Это обстоятельство, разумеется не укрылось от внимания исследователей, однако "дарьину" версию никто подробно не исследовал. Приведем сцену побудки в ее первоначальном виде:
"Возле конюшни сталкивается с матерью (...)
- Иди буди Петра. Не рано уж.
Прохлада бодрит Григория тело в мурашках, от бессонной ночи свежеет голова. Через три ступеньки <беспричинно улыбаясь> бежит на крыльцо и смело хлопает дверью в сенцы. В кухне на разостланной полсти расбросав руки спит Петро, рядом Дарья рукой чуть покачивает люльку, сама <смореная усталью> спит. Рубаха сбилась комком выше колен, в потемках белеют бесстыдно раскинутые ноги. Григорий секунду смотрит на них и чувствует - кровь заливает щеки, сохнет во рту. Против воли бьет в голову мутная тяжесть, глаза вороватеют... Нагнулся.
- Дарья, - вставай!
Всхлипнула <со сна> и суетливо зашарила рукой натягивая на ноги <подол> рубаху. На подушке пятнышко <уроненой> слюны; крепок <заревой> бабий сон.
- Вставай, стряпать иди... Буди Петра, светает.
Григорию стыдно, будто что-то украл. Выходит в сенцы. Сзади жаркий и хриплый шепот.
- Петюшка, вставай. Слышишь? Светает.
Петро что-то глухо бурчит, зевает, шелестит дерюжка. Дарья <что-то> шепчет испугано и <задыхаясь> тихонько смеется.
Григорий все утро томашился помогая собираться брату и все утро его не покидало чувство какой-то неловкости. Он виновато поглядывал на Петра, искоса рассматривал его лицо, по новому всматривался в каждую черточку и упираясь глазами в глаза смущенно отворачивался"5.
Этими словами завершается оборотная сторона 8-го листа рукописи. С 9-го листа начинается описание сборов Петра в лагеря, во время которых и произойдет встреча Григория с Аксиньей у Дона (второе поение коня). Очевидно, что описание чувств Григория к брату логически завершало эпизод проводов Петра и не предусматривало дальнейшего возвращения к этому сюжету. То есть в черновой рукописи рядом присутствуют не просто два альтернативные друг другу эпизода (первое и второе поение коня), а два цельных и завершенных описания одного и того же дня. Более того, вся первая часть главы повествующей о проводах Петра, начинающаяся словами "Григорий пришел с игрищ [в полночь] после первых петухов" и заканчивающаяся цитировавшимися выше словами "смущенно отворачивался", то есть тот фрагмент, что занимает целиком лицевую и оборотную сторону 8-го листа черновой рукописи, целиком относится к "дарьиной" версии. В этом фрагменте, с которого Шолохов и начал 8 ноября 1926 года рукопись "Тихого Дона", читателю первым делом показывают Григория и Дарью, Григорий думает о Дарье засыпая, а утром обнаруживает, что испытывает к ней запретное чувство. При этом с первых же строк читателя готовят к тому, что Дарья станет героиней еще не начавшейся драмы: "Григорий засыпает под мерный баюкающий напев, сквозь сон вспоминает, 'А ведь завтра Петру в лагери идти. Останется Дашка с дитем... Ну, да месяц, какой, обойдемся и без него...'". Перескок мысли Григория к Дарье весьма прихотлив: служба казака в майских лагерях создает сложности для его семьи при полевых работах, а не для жены при уходе за ребенком6, - но этот скачок предвосхищает головокружительную траекторию, по которой вскоре сместятся чувства Григория. Следует попутно отметить, что в рукописях "Тихого Дона" немало таких, видимо, восходящих к протографу, деталей, едва заметно но крепко схватывающих сюжетные линии и соединяющих в одно целое композицию романа, однако шолоховская правка, придирчивая к стилю, на редкость нечутка ко всему, что относится к композиции.
С 9-го листа рукописи воспоминания о полуголой Дарье больше не мучают Григория, а уже на оборотной стороне того же листа рукописи сказано, что Мелехов, встретив Аксинью у Дона "невольно вспоминал ее такой, какой видел на заре". Однако напрашивающийся вывод, что Шолохов за один день с 8-го на 9-е ноября успел перепланировать сюжетную линию с Дарьи на Аксинью, был бы ошибочным. Дело в том, что в рукописи еще некоторое время сохраняются следы любовной интриги Григория с золовкой. Об этих следах еще никто не писал.
В двух ключевых для развития любовной интриги "тихого Дона" эпизодах, а именно на луговом покосе и во время ночной рыбалки следовало бы ожидать участия Дарьи, а не Аксиньи, но оба раза в дело вступает свекровь Дарьи Ильинична, которая выводит невестку из игры:
- Когда-ж косить? - Спросил Григорий.
- С праздников.
- Дарью возьмете штоль? - нахмурилась мать.
Старик махнул рукой.
- Куда там ее с дитем. [сами] сами с Гришкой управимся. (...) дуняшка <сметая в ладонь хлебные крошки> робко глянула на отца.
- Батяня, а копнить кто-же будет?
- А ты-то [чево] што будешь делать?
- Одной неуправно.
- Аксютку Степанову кликнем, пособит. Степан <надысь> просил скосить ему. Надо уважить7.
- Кто-ж бродить пойдет? Дарье нельзя, могет груди застудить. - неунималась старуха.
- Мы с Гришкой, а с другим бреднем Аксинью покличем и [ишо] ково-нибудь из [Дроздовых] баб8.
В ситуации с луговым покосом для реализации запланированного по сюжету адюльтера проще всего было бы отправить Григория на делянку Астаховых, но этого не происходит: мы вообще так и не узнаем, помогли ли Мелеховы Степану. Аксинью мы видим на покосе у Мелеховых, где неожиданно оказывается и Дарья, про которую недавно сказали: "куда там ее с дитем". Если не считать Дуняшки, чье присутствие на покосе планировалось заранее, то из двух взрослых женщин одна явно лишняя. Об их рабочей активности мы узнаем, что "после обеда бабы начали гресть", "Аксинья догребла остатние ряды и пошла <к стану> варить кашу", "Дарья уложила под арбой дитя и с Дуняшкой пошла в лес за хворостом", "Дарья подолом исподней юбки вытерла ложки, кликнула Григория". Очевидно, автор с большим трудом находит занятия для Дарьи с Аксиньей в ситуации, где в принципе хватило бы и одной Дуняшки. Более того, в какой-то момент мизансцена вообще сводится к стандартной схеме "двое молодых и следящий за ними старший родственник": "Аксинья догребла остатние ряды и пошла <к стану> варить кашу. Григорий погнал к пруду поить быков. Отец, наблюдал за ним и за Аксиньей. Он неприязненно поглядывая на Григория сказал..." . Ту же расстановку действующих лиц мы видим и в финале главы: "От арбы оторвалась серая укутанная фигура [и] зигзагами медленно двинулась навстречу Григорию. Не доходя два-три шага остановилась. <Она. Аксинья.> Гулко и дробно, сдваивая заколотилось у Григория сердце. Приседая шагнул вперед, откинув полу зипуна прижал к себе [гор] <послушную> полыхающую жаром. У нея подгибались [колени] ноги, дрожала вся сотрясаясь вызванивая зубами. [Дрожь перекинулась на Григория.] Грубым рывком кинул ее на руки, путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь побежал.
- Ой, Гри-ша, Гришенька... Отец!..
- Молчи!..
- Пусти меня... Теперь што-уж... [Я] сама пойду, - [шепнула] [выдохнула] <почти крикнула> плачущим голосом".
В обоих этих сценах из пяти участников задействованы оказываются только трое, что лишний раз свидетельствует в пользу того, что кто-то из двух взрослых женщин изначально отсутствовал в тексте, описывающем луговой покос. Судя по всему, отсутствовала Аксинья, которую вписали в текст позже, поскольку по эпизоду "Дележ луга" заметно, что автор выводит Дарью из игры, чтобы отправить на покос Аксинью, то есть в первоначальном пласте текста на покос должна была поехать именно Дарья. Добавим, что если бы "аксиньина" версия не писалась поверх "дарьиной", автору протографа было бы гораздо проще организовать встречу Григория с Аксиньей на делянке Астаховых.
Отметим, что в кульминации "Лугового покоса" очень странно выглядит пояснение "Она. Аксинья". Читатель, знакомый только с печатной версией романа, не знает о черновом варианте, согласно которому роман у Григория был с Дарьей, и не нуждается в подобных пояснениях. Между тем слова "Она. Аксинья" вписаны Шолоховым на полях. Это дает основание предположить, что в протографе путаница с ролями Дарьи и Аксиньи была еще больше той, которую мы наблюдаем в черновике, поэтому Шолохов счел нужным пояснить, кто именно пошел ночью на встречу с Григорием. Характерно, что, за исключением этих вынесенных на поля уточняющих слов, ничто в этом эпизоде не подсказывает нам имени григорьевой любовницы. Более того, возглас "Ой, Гри-ша, Гришенька... Отец!", скорее приличествует Дарье, чем Аксинье (хотя и не может быть полностью исключен для последней). Добавим, что упоминания Мелехова-старшего как "отца" встречаются у Аксиньи и в сцене с поением коня у Дона ("Вот я скажу отцу, как ты ездишь!"), и во время ночной рыбалки ("Испужался отца, а тоже...").
***
Подведем итог. Взаимные чувства Григория и Аксиньи от знакомства до грехопадения развивались, как известно из печатной версии "Тихого Дона", через следующие этапы:
1) побудка Астаховых в день ухода казаков в майские лагери;
2) встреча у Дона, во время которой Григорий стал открыто заигрывать с соседкой;
3) рыбалка бреднем, завершившаяся вырванным у Аксиньи поцелуем;
4) встреча после скачек;
5) луговой покос, с которого и начинается любовная связь.
Во всех этих эпизодах участие Дарьи вместо Аксиньи было бы не только допустимым, но и более логичным. Например, на луговом покосе Григорий запросто мог оказаться наедине с Аксиньей, поскольку участие самой Аксиньи в этих работах было мотивировано тем, что Степан просил скосить его участок луга. Однако же в каждом из этих эпизодов Аксинья оказывается там, где могла, а то и должна была присутствовать Дарья, которую в результате приходится под разными предлогами устранять из той или иной мизансцены.
В то же время эти пять этапов целиком и полностью вписываются в "аксиньину" версию "Тихого Дона", ни один из них не относится к "анисьиной", которая, как мы указывали, повествует исключительно о событиях, случившихся после начала любовной связи Григория с Аксиньей. Из этого можно сделать вывод, что "дарьина" версия первой главы "Тихого Дона" была изначальной, "аксиньина" - второй, а "анисьина" - третьей, причем "дарьина" версия была переработана в "аксиньину" и произошло это еще на стадии протографа. Уцелела "дарьина" версия только в одном фрагменте протографа - том, по которому была написана сцена первого поения коня шолоховской рукописи. Избежать переработки в "аксиньину" версию этот фрагмент протографа смог потому, что уже в протографе была создана альтернативная версия начала (второе поение коня), ставшая основой для последующих эпизодов, развивающих тему любовной связи Григория с Дарьей.
Остается ответить на вопрос: зачем автору протографа понадобилось сочинять две альтернативные версии знакомства Григория с будущей пассией? Описанная нами эволюция "дарьиной" версии - это и есть ключ к ответу. Показать Григорию красоту Дарьи было удобнее, послав его разбудить ее, с Аксиньей же такой вариант не годился9. Эпизод со вторым поением коня был создан, видимо, при переработке "дарьиной" версии в "аксиньину", поскольку неизвестный автор протографа, если он был сколько-нибудь опытным писателем, вряд ли счел бы возможным отправить соседа утром в чужой курень, да еще и объяснять потом читателю, почему не стесненные домочадцами Астаховы разлеглись в кухне на полу (Аксинья нашлась: "от блох"). "Первое поение коня" при этом оказывалось не нужным, поэтому при переработке "дарьиной" версии" в "аксиньину" фрагмент с утренней побудкой избежал правки и достался Шолохову в "первозданном" виде, с указанием на Дарью как на будущую возлюбленную Григория. Но если теория протографа удовлетворительно объясняет появление "второго поения коня", то теория шолоховского авторства не объясняет, зачем писатель сочинил подряд два альтернативных эпизода, а затем включил в роман их оба.
***
1 (ИМЛИ, Ф. 143, Оп. 9, ед.хр. 2/1)
2 А.В.Неклюдов. Хромая судьба. // Загадки и тайны "Тихого Дона". Двенадцать лет поисков и находок. М.: АИРО-XXI. 2010. С. 109-117
3 В "аксиньиной" версии Мелехов-старший (который первоначально звался Иваном Семеновичем, а только к концу первой части получил имя Пантелей Прокофьевич) не обладает теми чертами характера, которыми он наделяется при первом своем появлении в "анисьиной" части ("в гневе доходил до беспамятства и как видно этим <раньше> [до] поры [до] <и> времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную морщинами, горбатую и брюзглую жену"). При внимательном чтении заметно, что в "аксиньиной" части Мелехов-старший не похож на того буйного Пантелея Прокофьевича, который попал в роман из "анисьиной" (т.е. турецкой) части, он ни на кого не кричит, а, напротив, имеет привычку добродушно посмеиваться: "С [Маланьей] <Меланьей>не страшно, она замерзнуть не дасть, [посмеиваясь] <посмеивался> в бороду старик"; "Не моя вина, бабья! - усмехался Иван Семенович".
4 Двойное за одно утро поение коня у Дона, которое можно увидеть во всех печатных изданиях "Тихого Дона", было замечено впервые, кажется, Самариным (В.И.Самарин. Страсти по "Тихому Дону". Заметки на полях романа. М.: АИРО. 2005. С. 86) и с той поры стало общим местом в работах "антишолоховедов".
5 При цитировании по рукописи мы не учитываем правку фиолетовыми чернилами, поскольку она делалась после завершения всей первой части и не может помочь нам для реконструкции ранних этапов работы Шолохова над рукописью. Цитаты даются по рукописи. Издание "Михаил Шолохов. "Тихий Дон" Динамическая транскрипция рукописи. М., 2011" в данном случае не может быть использовано для цитирования, поскольку не учитывает позднейшего характера "фиолетовой" правки. Вычеркнутые в рукописи слова мы заключаем в квадратные скобки [ ], вписанные - в угловые < >.
6 Характерно, что уже в первом беловике Шолохов попытается убрать это противоречие, но в результате текст получится вовсе невнятным: "А ведь завтра Петру в лагери выходить. Останется Дашка с дитем... Косить должно без него будем".
7 Л.10 об.
8 Л. 11
9 Придуманный Шолоховым в беловике вариант, когда мать посылает Григория разбудить Астаховых (Степан-де "с нашим собирался"), явно неуклюж. В черновике Шолохов решает этот вопрос еще проще, поменяв Петра на Астаховых в фразе: "Иди буди Петра. Не рано уж".
Встречающиеся доводы в пользу существования протографа можно подразделить на две категории. Чаще всего исследователи просто перечисляют многочисленные несостыковки шолоховского текста, считая само количество неточностей доказательством того, что Шолохов переписал чей-то текст, в деталях которого не смог разобраться. Однако наличие этих неточностей, строго говоря, свидетельствует только о небрежности Шолохова. Доводы второй категории построены на том, что ошибки Шолохова в ряде случаев не хаотичны, а зависят от каких-то не осознаваемых им самим и выявляемых лишь средствами текстологическим анализа особенностей текста.
Так, например, замеченная многими путаница имен Аксинья и Анисья у Шолохова сама по себе не говорит о существовании протографа, однако обнаруженная А.В.Неклюдовым2 связь употребления в рукописи имени Анисья с появлением "турецкого следа" в родословной Мелеховых и хромоты Мелехова-старшего (а мы добавим - еще и с наделением хромого Мелехова яростным характером3) уже позволяет предположить существование протографа. В самом деле, установленное по проставленным самим Шолоховым в черновике датам чередование обладающих внутренней целостностью частей "Аксинья - Анисья - Аксинья - Анисья" не может быть объяснено иначе, чем существованием протографа, в котором "аксиньина" версия и версия, в которой героиню зовут Анисья, а Мелеховы ведут род от турок, причем глава семьи хром и не помнит себя в гневе, - находились отдельно друг от друга. Более того, недавно нам удалось объяснить (М.Д.Соломатин. "Анисья и Аксинья". http://mike67.livejournal.com/427995.html), почему в протографе существовали две версии ("анисьина" версия была нужна для того, чтобы обойти вопрос о начале романа Григория Мелехова с соседкой, и повествовала исключительно о событиях, последовавших после того как станица узнала об их связи). Таким образом можно с уверенностью говорить о существовании в протографе двух целостных, но взаимоисключающих версий одной и той же сюжетной линии, чью внутреннюю целостность, а равно альтернативность друг другу Шолохов не осознавал.
Другой яркий пример того, как под шолоховской рукописью проглядывает не принадлежащий его перу протограф можно видеть в остатках "дарьиной" версии "Тихого Дона", согласно которой роман у Григория был не с Аксиньей и не с Анисьей, а с женой брата.
***
Одним из наиболее любопытных открытий, последовавших за опубликованием шолоховских рукописей первых книг "Тихого Дона", стала разгадка "двойного поения коня"4 в главе, описывающей проводы Петро Мелехова в майские военные лагеря. Согласно тексту печатных изданий романа утром в день сборов Григорий Мелехов ведет строевого коня своего старшего брата к Дону и, вернувшись, по просьбе матери идет будить соседей Астаховых, Степана и Аксинью. Увидев соседку спящей, Григорий чувствует влечение к ней. Позднее тем же утром отец посылает Григория напоить все того же коня к Дону, где Григорий вновь встречает Аксинью и начинает с ней заигрывать. Так начинается сюжетная линия "казачьей Анны Карениной" - одна из главных в романе. Однако рукопись показала, что никакого "двойного поения" коня первоначально не было, поскольку в самом первом варианте Григорий будил не Астаховых, а Петра с Дарьей. Это обстоятельство, разумеется не укрылось от внимания исследователей, однако "дарьину" версию никто подробно не исследовал. Приведем сцену побудки в ее первоначальном виде:
"Возле конюшни сталкивается с матерью (...)
- Иди буди Петра. Не рано уж.
Прохлада бодрит Григория тело в мурашках, от бессонной ночи свежеет голова. Через три ступеньки <беспричинно улыбаясь> бежит на крыльцо и смело хлопает дверью в сенцы. В кухне на разостланной полсти расбросав руки спит Петро, рядом Дарья рукой чуть покачивает люльку, сама <смореная усталью> спит. Рубаха сбилась комком выше колен, в потемках белеют бесстыдно раскинутые ноги. Григорий секунду смотрит на них и чувствует - кровь заливает щеки, сохнет во рту. Против воли бьет в голову мутная тяжесть, глаза вороватеют... Нагнулся.
- Дарья, - вставай!
Всхлипнула <со сна> и суетливо зашарила рукой натягивая на ноги <подол> рубаху. На подушке пятнышко <уроненой> слюны; крепок <заревой> бабий сон.
- Вставай, стряпать иди... Буди Петра, светает.
Григорию стыдно, будто что-то украл. Выходит в сенцы. Сзади жаркий и хриплый шепот.
- Петюшка, вставай. Слышишь? Светает.
Петро что-то глухо бурчит, зевает, шелестит дерюжка. Дарья <что-то> шепчет испугано и <задыхаясь> тихонько смеется.
Григорий все утро томашился помогая собираться брату и все утро его не покидало чувство какой-то неловкости. Он виновато поглядывал на Петра, искоса рассматривал его лицо, по новому всматривался в каждую черточку и упираясь глазами в глаза смущенно отворачивался"5.
Этими словами завершается оборотная сторона 8-го листа рукописи. С 9-го листа начинается описание сборов Петра в лагеря, во время которых и произойдет встреча Григория с Аксиньей у Дона (второе поение коня). Очевидно, что описание чувств Григория к брату логически завершало эпизод проводов Петра и не предусматривало дальнейшего возвращения к этому сюжету. То есть в черновой рукописи рядом присутствуют не просто два альтернативные друг другу эпизода (первое и второе поение коня), а два цельных и завершенных описания одного и того же дня. Более того, вся первая часть главы повествующей о проводах Петра, начинающаяся словами "Григорий пришел с игрищ [в полночь] после первых петухов" и заканчивающаяся цитировавшимися выше словами "смущенно отворачивался", то есть тот фрагмент, что занимает целиком лицевую и оборотную сторону 8-го листа черновой рукописи, целиком относится к "дарьиной" версии. В этом фрагменте, с которого Шолохов и начал 8 ноября 1926 года рукопись "Тихого Дона", читателю первым делом показывают Григория и Дарью, Григорий думает о Дарье засыпая, а утром обнаруживает, что испытывает к ней запретное чувство. При этом с первых же строк читателя готовят к тому, что Дарья станет героиней еще не начавшейся драмы: "Григорий засыпает под мерный баюкающий напев, сквозь сон вспоминает, 'А ведь завтра Петру в лагери идти. Останется Дашка с дитем... Ну, да месяц, какой, обойдемся и без него...'". Перескок мысли Григория к Дарье весьма прихотлив: служба казака в майских лагерях создает сложности для его семьи при полевых работах, а не для жены при уходе за ребенком6, - но этот скачок предвосхищает головокружительную траекторию, по которой вскоре сместятся чувства Григория. Следует попутно отметить, что в рукописях "Тихого Дона" немало таких, видимо, восходящих к протографу, деталей, едва заметно но крепко схватывающих сюжетные линии и соединяющих в одно целое композицию романа, однако шолоховская правка, придирчивая к стилю, на редкость нечутка ко всему, что относится к композиции.
С 9-го листа рукописи воспоминания о полуголой Дарье больше не мучают Григория, а уже на оборотной стороне того же листа рукописи сказано, что Мелехов, встретив Аксинью у Дона "невольно вспоминал ее такой, какой видел на заре". Однако напрашивающийся вывод, что Шолохов за один день с 8-го на 9-е ноября успел перепланировать сюжетную линию с Дарьи на Аксинью, был бы ошибочным. Дело в том, что в рукописи еще некоторое время сохраняются следы любовной интриги Григория с золовкой. Об этих следах еще никто не писал.
В двух ключевых для развития любовной интриги "тихого Дона" эпизодах, а именно на луговом покосе и во время ночной рыбалки следовало бы ожидать участия Дарьи, а не Аксиньи, но оба раза в дело вступает свекровь Дарьи Ильинична, которая выводит невестку из игры:
- Когда-ж косить? - Спросил Григорий.
- С праздников.
- Дарью возьмете штоль? - нахмурилась мать.
Старик махнул рукой.
- Куда там ее с дитем. [сами] сами с Гришкой управимся. (...) дуняшка <сметая в ладонь хлебные крошки> робко глянула на отца.
- Батяня, а копнить кто-же будет?
- А ты-то [чево] што будешь делать?
- Одной неуправно.
- Аксютку Степанову кликнем, пособит. Степан <надысь> просил скосить ему. Надо уважить7.
- Кто-ж бродить пойдет? Дарье нельзя, могет груди застудить. - неунималась старуха.
- Мы с Гришкой, а с другим бреднем Аксинью покличем и [ишо] ково-нибудь из [Дроздовых] баб8.
В ситуации с луговым покосом для реализации запланированного по сюжету адюльтера проще всего было бы отправить Григория на делянку Астаховых, но этого не происходит: мы вообще так и не узнаем, помогли ли Мелеховы Степану. Аксинью мы видим на покосе у Мелеховых, где неожиданно оказывается и Дарья, про которую недавно сказали: "куда там ее с дитем". Если не считать Дуняшки, чье присутствие на покосе планировалось заранее, то из двух взрослых женщин одна явно лишняя. Об их рабочей активности мы узнаем, что "после обеда бабы начали гресть", "Аксинья догребла остатние ряды и пошла <к стану> варить кашу", "Дарья уложила под арбой дитя и с Дуняшкой пошла в лес за хворостом", "Дарья подолом исподней юбки вытерла ложки, кликнула Григория". Очевидно, автор с большим трудом находит занятия для Дарьи с Аксиньей в ситуации, где в принципе хватило бы и одной Дуняшки. Более того, в какой-то момент мизансцена вообще сводится к стандартной схеме "двое молодых и следящий за ними старший родственник": "Аксинья догребла остатние ряды и пошла <к стану> варить кашу. Григорий погнал к пруду поить быков. Отец, наблюдал за ним и за Аксиньей. Он неприязненно поглядывая на Григория сказал..." . Ту же расстановку действующих лиц мы видим и в финале главы: "От арбы оторвалась серая укутанная фигура [и] зигзагами медленно двинулась навстречу Григорию. Не доходя два-три шага остановилась. <Она. Аксинья.> Гулко и дробно, сдваивая заколотилось у Григория сердце. Приседая шагнул вперед, откинув полу зипуна прижал к себе [гор] <послушную> полыхающую жаром. У нея подгибались [колени] ноги, дрожала вся сотрясаясь вызванивая зубами. [Дрожь перекинулась на Григория.] Грубым рывком кинул ее на руки, путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь побежал.
- Ой, Гри-ша, Гришенька... Отец!..
- Молчи!..
- Пусти меня... Теперь што-уж... [Я] сама пойду, - [шепнула] [выдохнула] <почти крикнула> плачущим голосом".
В обоих этих сценах из пяти участников задействованы оказываются только трое, что лишний раз свидетельствует в пользу того, что кто-то из двух взрослых женщин изначально отсутствовал в тексте, описывающем луговой покос. Судя по всему, отсутствовала Аксинья, которую вписали в текст позже, поскольку по эпизоду "Дележ луга" заметно, что автор выводит Дарью из игры, чтобы отправить на покос Аксинью, то есть в первоначальном пласте текста на покос должна была поехать именно Дарья. Добавим, что если бы "аксиньина" версия не писалась поверх "дарьиной", автору протографа было бы гораздо проще организовать встречу Григория с Аксиньей на делянке Астаховых.
Отметим, что в кульминации "Лугового покоса" очень странно выглядит пояснение "Она. Аксинья". Читатель, знакомый только с печатной версией романа, не знает о черновом варианте, согласно которому роман у Григория был с Дарьей, и не нуждается в подобных пояснениях. Между тем слова "Она. Аксинья" вписаны Шолоховым на полях. Это дает основание предположить, что в протографе путаница с ролями Дарьи и Аксиньи была еще больше той, которую мы наблюдаем в черновике, поэтому Шолохов счел нужным пояснить, кто именно пошел ночью на встречу с Григорием. Характерно, что, за исключением этих вынесенных на поля уточняющих слов, ничто в этом эпизоде не подсказывает нам имени григорьевой любовницы. Более того, возглас "Ой, Гри-ша, Гришенька... Отец!", скорее приличествует Дарье, чем Аксинье (хотя и не может быть полностью исключен для последней). Добавим, что упоминания Мелехова-старшего как "отца" встречаются у Аксиньи и в сцене с поением коня у Дона ("Вот я скажу отцу, как ты ездишь!"), и во время ночной рыбалки ("Испужался отца, а тоже...").
***
Подведем итог. Взаимные чувства Григория и Аксиньи от знакомства до грехопадения развивались, как известно из печатной версии "Тихого Дона", через следующие этапы:
1) побудка Астаховых в день ухода казаков в майские лагери;
2) встреча у Дона, во время которой Григорий стал открыто заигрывать с соседкой;
3) рыбалка бреднем, завершившаяся вырванным у Аксиньи поцелуем;
4) встреча после скачек;
5) луговой покос, с которого и начинается любовная связь.
Во всех этих эпизодах участие Дарьи вместо Аксиньи было бы не только допустимым, но и более логичным. Например, на луговом покосе Григорий запросто мог оказаться наедине с Аксиньей, поскольку участие самой Аксиньи в этих работах было мотивировано тем, что Степан просил скосить его участок луга. Однако же в каждом из этих эпизодов Аксинья оказывается там, где могла, а то и должна была присутствовать Дарья, которую в результате приходится под разными предлогами устранять из той или иной мизансцены.
В то же время эти пять этапов целиком и полностью вписываются в "аксиньину" версию "Тихого Дона", ни один из них не относится к "анисьиной", которая, как мы указывали, повествует исключительно о событиях, случившихся после начала любовной связи Григория с Аксиньей. Из этого можно сделать вывод, что "дарьина" версия первой главы "Тихого Дона" была изначальной, "аксиньина" - второй, а "анисьина" - третьей, причем "дарьина" версия была переработана в "аксиньину" и произошло это еще на стадии протографа. Уцелела "дарьина" версия только в одном фрагменте протографа - том, по которому была написана сцена первого поения коня шолоховской рукописи. Избежать переработки в "аксиньину" версию этот фрагмент протографа смог потому, что уже в протографе была создана альтернативная версия начала (второе поение коня), ставшая основой для последующих эпизодов, развивающих тему любовной связи Григория с Дарьей.
Остается ответить на вопрос: зачем автору протографа понадобилось сочинять две альтернативные версии знакомства Григория с будущей пассией? Описанная нами эволюция "дарьиной" версии - это и есть ключ к ответу. Показать Григорию красоту Дарьи было удобнее, послав его разбудить ее, с Аксиньей же такой вариант не годился9. Эпизод со вторым поением коня был создан, видимо, при переработке "дарьиной" версии в "аксиньину", поскольку неизвестный автор протографа, если он был сколько-нибудь опытным писателем, вряд ли счел бы возможным отправить соседа утром в чужой курень, да еще и объяснять потом читателю, почему не стесненные домочадцами Астаховы разлеглись в кухне на полу (Аксинья нашлась: "от блох"). "Первое поение коня" при этом оказывалось не нужным, поэтому при переработке "дарьиной" версии" в "аксиньину" фрагмент с утренней побудкой избежал правки и достался Шолохову в "первозданном" виде, с указанием на Дарью как на будущую возлюбленную Григория. Но если теория протографа удовлетворительно объясняет появление "второго поения коня", то теория шолоховского авторства не объясняет, зачем писатель сочинил подряд два альтернативных эпизода, а затем включил в роман их оба.
***
1 (ИМЛИ, Ф. 143, Оп. 9, ед.хр. 2/1)
2 А.В.Неклюдов. Хромая судьба. // Загадки и тайны "Тихого Дона". Двенадцать лет поисков и находок. М.: АИРО-XXI. 2010. С. 109-117
3 В "аксиньиной" версии Мелехов-старший (который первоначально звался Иваном Семеновичем, а только к концу первой части получил имя Пантелей Прокофьевич) не обладает теми чертами характера, которыми он наделяется при первом своем появлении в "анисьиной" части ("в гневе доходил до беспамятства и как видно этим <раньше> [до] поры [до] <и> времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную морщинами, горбатую и брюзглую жену"). При внимательном чтении заметно, что в "аксиньиной" части Мелехов-старший не похож на того буйного Пантелея Прокофьевича, который попал в роман из "анисьиной" (т.е. турецкой) части, он ни на кого не кричит, а, напротив, имеет привычку добродушно посмеиваться: "С [Маланьей] <Меланьей>не страшно, она замерзнуть не дасть, [посмеиваясь] <посмеивался> в бороду старик"; "Не моя вина, бабья! - усмехался Иван Семенович".
4 Двойное за одно утро поение коня у Дона, которое можно увидеть во всех печатных изданиях "Тихого Дона", было замечено впервые, кажется, Самариным (В.И.Самарин. Страсти по "Тихому Дону". Заметки на полях романа. М.: АИРО. 2005. С. 86) и с той поры стало общим местом в работах "антишолоховедов".
5 При цитировании по рукописи мы не учитываем правку фиолетовыми чернилами, поскольку она делалась после завершения всей первой части и не может помочь нам для реконструкции ранних этапов работы Шолохова над рукописью. Цитаты даются по рукописи. Издание "Михаил Шолохов. "Тихий Дон" Динамическая транскрипция рукописи. М., 2011" в данном случае не может быть использовано для цитирования, поскольку не учитывает позднейшего характера "фиолетовой" правки. Вычеркнутые в рукописи слова мы заключаем в квадратные скобки [ ], вписанные - в угловые < >.
6 Характерно, что уже в первом беловике Шолохов попытается убрать это противоречие, но в результате текст получится вовсе невнятным: "А ведь завтра Петру в лагери выходить. Останется Дашка с дитем... Косить должно без него будем".
7 Л.10 об.
8 Л. 11
9 Придуманный Шолоховым в беловике вариант, когда мать посылает Григория разбудить Астаховых (Степан-де "с нашим собирался"), явно неуклюж. В черновике Шолохов решает этот вопрос еще проще, поменяв Петра на Астаховых в фразе: "Иди буди Петра. Не рано уж".