Суровые романтики и проза жизни
Не все, наверное, помнят о таком течении в советской живописи конца 50-х - 60-х годов, как "суровый стиль" соцреализма. Работы этого направления отличал нарочитый отказ от академизма, стремящееся к плакатности пренебрежение колоритом и деталями, напряженное сосредоточение на главной цели - строительстве коммунизма. "Суровые" очень многим не нравятся, поэтому о них не стоит читать всех подряд. Алексей Бобриков в прекрасной статье: "Суровый стиль: мобилизация и культурная революция" назвал движение "суровых" советской Реформацией. Это очень точное замечание, особенно если сравнить параллельно "оттепель" с Возрождением. Разница между двумя концепциями состояла в том, что люди "оттепели" просто наслаждались полученным глотком воздуха (многие даже растянули его на всю жизнь), а "суровые" вдохнули его, чтобы продолжить путь к коммунистическому будущему, которое многим уже виделось на горизонте ("Никогда еще у писателей фантастов не было такого широкого, все растущего круга читателей - от школьников и до академиков, включительно. Но не будем "винить" в этом только писателей. В первую очередь в этом "виновна" замечательная эпоха, в которую мы живем, трудимся, мечтаем, - коммунизм, на наших глазах превращающийся в реальность", - писал в 1961 году Лазарь Лагин, отец "Старика Хоттабыча".)
Виктор Попков ("Строители Братска", 1960-1961), Таир Салахов ("Ремонтники", 1960)
Николай Андронов ("Плотогоны", 1958-1961), Павел Никонов ("Геологи", 1962) .
Когда к концу 60-х коммунистический проект был фактически свернут, "суровые", ужасавшие своим ригоризмом даже Хрущева, как это ни странно, удачно вписались в брежневскую эпоху. Говорят, они начисто "подметали" крупные заказы, когда власти распорядились выделять 2% с оборота предприятий на художественно-оформительские нужды. "Даже простой стилистический анализ говорит о том, что бесконечные мозаики и фрески в заводоуправлениях, домах культуры и станциях метро восходят к образцам, разработанным Андроновым, Никоновым, Элькониным и их соратниками", - пишет Андрей Ковалев и он, как это подтвердит любой имеющий глаза, совершенно прав.
"Суровые" отнеслись к своей новой роли с мужественным достоинством и даже в итальянских кафе, куда заносили их творческие командировки, продолжали трудиться на благо социализма, как, например, Гелий Коржев (автор знаменитого триптиха "Коммунисты"), П. Оссовский, Е.Зверьков, Д.Жилинский и В.Иванов на картине Виктора Иванова "В кафе «Греко »", экспонировавшейся не где-нибудь, а на Всесоюзной художественной выставке "Слава Труду" в 1976 году. Впрочем, с точки зрения диалектики никакого противоречия не было: рахметовское пренебрежение к мелочам позволяло "суровым" не замечать некоторого несоответствия своей бытовой практики исповедуемому идеалу (тот же Ковалев отмечает, что они говорили исключительно о страданиях культуры, но никогда - о страданиях отдельного человека).
В итоге от "суровых" остался лишь стиль, ненужный без его идейной начинки. А ведь начинкой была вовсе не коммунистическая идея, как может показаться, а возвращение "суровых" к метафоричности, выглядевшее поразительным анахронизмом на фоне неуклонного и обязательного для XX века падения смысловой составляющей культуры. Сама задача обратиться к истокам, реформаторски очистить коммунистическую идею от наносного, вела "суровых" к "ветхому" человеку, человеку физического труда. Но от этих иссушенных работой крестьян, от сталеваров с черными ладонями, от обожженных войной танкистов (сравним с образом Краюхина из "Страны багровых туч": "Человек этот был огромного роста, чрезвычайно широк в плечах и, вероятно, очень тяжел. Лицо его, обтянутое бурой изрытой кожей, казалось маской, тонкогубый рот сжат в прямую линию, а из-под мощного выпуклого лба холодно и внимательно уставились на Быкова круглые, без ресниц глаза") надо было перекинуть мост к человеку новому. Это были не две задачи, как считает Бобриков, а одна. И здесь разверзалась такая метафизическая пропасть, рядом с которой нельзя было долго находиться. Стоя над ней, можно было изъясняться только метафорами, желательно, равными ей по глубине. И "суровые" потихоньку отходили в сторону. Но не все.
"Женщины-вдовы поют песни, их слушают студенты - физики, музыканты или художники. Вот и все… Мне хотелось показать в картине слитность двух противоположных групп людей", - писал Виктор Попков об одной из самых известных своих картин - "Северная песня ("Ой, как всех мужей побрали на войну...")". Хотел показать слитность, но не смог их сблизить, и чем больше старался, тем сильнее разверзалась пропасть. И границу между пытающимися понять друг друга персонажами обозначает, как пишет неизвестный мне искусствовед, "единственное сильное цветовое место - ярко-красная герань, прозванная в народе «солдатской кровью»". Вот и все, дальше неизбежное: "деревня еще живет старыми традициями, сохраняя свою культуру, которая может вызывать лишь этнографический интерес". Вот и все, и это все - в одной картине. На нее можно долго смотреть. Но оказалось, что и это не все.
Прочитав, что Попков погиб молодым, я захотел узнать об обстоятельствах его смерти - нередко бывает, что человек вот так накрепко связанный со своей эпохой, не способен по разным причинам физически перейти ее пределы. Посмотрел и вздрогнул. Эту историю, о художнике, застреленном инкассатором, я слышал в детстве не один раз. Позвонил матери, спросил - да, он. Она хорошо знала его вдову. После худсовета мужики выпили, Попков принял инкассатора за таксиста. Заминка, после чего то, чего я раньше не слышал. Оказывается, Попков, вернувшись со своего Севера, любил рассказывать, что одна из старух предсказала ему смерть от огнестрельного оружия. Эпизод с "таксистом" уже заканчивался - машина была закрыта, художники тянули коллегу за рукав. И тут инкассатор, чтоб уж отпугнуть наверняка, наставил на него пистолет. Увидев оружие, Попков бросился вперед. А вдова его погибла позже, но это уже не относится к теме.
Я-то о другом хотел написать - об употреблении словечка "кагбе", но наткнулся на текст о кафе "Греко", а там одно за другое - и вот. Мне кажется, что вокруг постоянно происходит что-то очень важное, а мы его замечаем только когда оно исчезнет.
Виктор Попков ("Строители Братска", 1960-1961), Таир Салахов ("Ремонтники", 1960)
Николай Андронов ("Плотогоны", 1958-1961), Павел Никонов ("Геологи", 1962) .
Когда к концу 60-х коммунистический проект был фактически свернут, "суровые", ужасавшие своим ригоризмом даже Хрущева, как это ни странно, удачно вписались в брежневскую эпоху. Говорят, они начисто "подметали" крупные заказы, когда власти распорядились выделять 2% с оборота предприятий на художественно-оформительские нужды. "Даже простой стилистический анализ говорит о том, что бесконечные мозаики и фрески в заводоуправлениях, домах культуры и станциях метро восходят к образцам, разработанным Андроновым, Никоновым, Элькониным и их соратниками", - пишет Андрей Ковалев и он, как это подтвердит любой имеющий глаза, совершенно прав.
"Суровые" отнеслись к своей новой роли с мужественным достоинством и даже в итальянских кафе, куда заносили их творческие командировки, продолжали трудиться на благо социализма, как, например, Гелий Коржев (автор знаменитого триптиха "Коммунисты"), П. Оссовский, Е.Зверьков, Д.Жилинский и В.Иванов на картине Виктора Иванова "В кафе «Греко »", экспонировавшейся не где-нибудь, а на Всесоюзной художественной выставке "Слава Труду" в 1976 году. Впрочем, с точки зрения диалектики никакого противоречия не было: рахметовское пренебрежение к мелочам позволяло "суровым" не замечать некоторого несоответствия своей бытовой практики исповедуемому идеалу (тот же Ковалев отмечает, что они говорили исключительно о страданиях культуры, но никогда - о страданиях отдельного человека).
В итоге от "суровых" остался лишь стиль, ненужный без его идейной начинки. А ведь начинкой была вовсе не коммунистическая идея, как может показаться, а возвращение "суровых" к метафоричности, выглядевшее поразительным анахронизмом на фоне неуклонного и обязательного для XX века падения смысловой составляющей культуры. Сама задача обратиться к истокам, реформаторски очистить коммунистическую идею от наносного, вела "суровых" к "ветхому" человеку, человеку физического труда. Но от этих иссушенных работой крестьян, от сталеваров с черными ладонями, от обожженных войной танкистов (сравним с образом Краюхина из "Страны багровых туч": "Человек этот был огромного роста, чрезвычайно широк в плечах и, вероятно, очень тяжел. Лицо его, обтянутое бурой изрытой кожей, казалось маской, тонкогубый рот сжат в прямую линию, а из-под мощного выпуклого лба холодно и внимательно уставились на Быкова круглые, без ресниц глаза") надо было перекинуть мост к человеку новому. Это были не две задачи, как считает Бобриков, а одна. И здесь разверзалась такая метафизическая пропасть, рядом с которой нельзя было долго находиться. Стоя над ней, можно было изъясняться только метафорами, желательно, равными ей по глубине. И "суровые" потихоньку отходили в сторону. Но не все.
"Женщины-вдовы поют песни, их слушают студенты - физики, музыканты или художники. Вот и все… Мне хотелось показать в картине слитность двух противоположных групп людей", - писал Виктор Попков об одной из самых известных своих картин - "Северная песня ("Ой, как всех мужей побрали на войну...")". Хотел показать слитность, но не смог их сблизить, и чем больше старался, тем сильнее разверзалась пропасть. И границу между пытающимися понять друг друга персонажами обозначает, как пишет неизвестный мне искусствовед, "единственное сильное цветовое место - ярко-красная герань, прозванная в народе «солдатской кровью»". Вот и все, дальше неизбежное: "деревня еще живет старыми традициями, сохраняя свою культуру, которая может вызывать лишь этнографический интерес". Вот и все, и это все - в одной картине. На нее можно долго смотреть. Но оказалось, что и это не все.
Прочитав, что Попков погиб молодым, я захотел узнать об обстоятельствах его смерти - нередко бывает, что человек вот так накрепко связанный со своей эпохой, не способен по разным причинам физически перейти ее пределы. Посмотрел и вздрогнул. Эту историю, о художнике, застреленном инкассатором, я слышал в детстве не один раз. Позвонил матери, спросил - да, он. Она хорошо знала его вдову. После худсовета мужики выпили, Попков принял инкассатора за таксиста. Заминка, после чего то, чего я раньше не слышал. Оказывается, Попков, вернувшись со своего Севера, любил рассказывать, что одна из старух предсказала ему смерть от огнестрельного оружия. Эпизод с "таксистом" уже заканчивался - машина была закрыта, художники тянули коллегу за рукав. И тут инкассатор, чтоб уж отпугнуть наверняка, наставил на него пистолет. Увидев оружие, Попков бросился вперед. А вдова его погибла позже, но это уже не относится к теме.
Я-то о другом хотел написать - об употреблении словечка "кагбе", но наткнулся на текст о кафе "Греко", а там одно за другое - и вот. Мне кажется, что вокруг постоянно происходит что-то очень важное, а мы его замечаем только когда оно исчезнет.