Неравная память
Удивительно, но именно сейчас я, при всей моей любви к сверхшироким обобщениям, не могу сказать, что ушла эпоха. В этом специфика Аксенова - его не обобщишь. Для писателя, который собирается не только повлиять на историю, но и оставить в ней свой след, это серьезный недостаток. Во многих своих начинаниях Аксенов оказывался первым. Но каждое новое уводило в сторону, как бы прерывало стаж, идущий в зачет посмертной славы. "Коллеги", "Пора, мой друг, пора", рассказы - едва ли не лучшее, что создано в жанре юношеско-молодежной прозы, для того возраста, в котором романтические порывы, еще не утратившие своей силы, налетают на стену реальности. А в начале 60-х это еще и совпадало с внутренним возрастом страны, которая на какой-то момент почувствовала себя восемнадцатилетней, какой ее запечатлел в 1963 Данелия. Эти настроения исчезли уже через несколько лет.
"Бочкотара" и "В поисках жанра" - новое направление в советской литературе. Маленький эпос. Сказка для взрослых. В этом малом эпосе , каждый по-своему, будут потом работать Юрий Коваль и Венедикт Ерофеев.
"Детская" дилогия: "Мой дедушка - памятник" и "Сундучок, в котором что-то стучит". Это стеб. В 70 и 72 году. Никаких аналогов такой литературе тогда не было. После тоже - потому что стеб с элементами эзопова языка мог появиться только в один исторический период.
К сожалению, после этого Аксенов сделал еще одно открытие: что книги можно "делать". И он первым начал лепить высококлассную коммерческую халтуру. Поразительно, но это был совершенно бескорыстный эксперимент: какой могла быть коммерческая выгода от написанного в СССР "Острова Крым"? Это тоже открыло новый путь в литературе. Уродливая триада "action - sex - философские рассуждения", и хорошо всем знакомая по литературе и фильмам 90-х манера изображения туповатых, но хитроумных советских властей и коварного, но вечно садящегося в лужу КГБ - все это восходит - к "Острову Крым".
Многие считают, что более поздние произведения Аксенова читать и вовсе невозможно. Сейчас, обнаруживая, что Пелевин пересказывает подсмотренные в сети анекдоты, Липскеров аккуратно втискивает в новую повесть свои старые рассказы, а некий метивший чуть ли не во вторые Аксеновы автор по нескольку раз использует куски своих ранних текстов, перемежая их философскими обобщениями, от которых бы стало дурно даже М.Леонтьеву, именно сейчас видно, что запрет на бездарную серость с талантливых авторов снял, увы, все тот же Аксенов.
Если вспомнить обо всем, то получится, что он играл русской литературой последних десятилетий как хотел. Непонятно - зачем. Зачем халтура талантливому и обеспеченному. Зачем плевать в свой же след. Будто не желал, чтобы о нем вспоминали, не желал становиться памятником. Он добился своего: теперь сразу и не вспомнишь, сколько хорошего с ним связано, а начнешь припоминать и…
и "Бочкотара" на соседнем столе - случайно увидел месяц назад и купил, вспомнив, что лет 20 назад мечтал иметь свою;
и текст мой о низовой демократии в СССР, "Бабушки русского гражданского общества" оказывается, во многом построен на эпизоде из "Острова Крым", а я уже и забыл;
и снятый с производства ликер "Кянукукк", который мне пару раз привозили из Таллина, и который я уже лет 10 безуспешно ищу его через эстонских друзей - это из "Пора, мой друг, пора";
и рассказ о шахматисте, который я часто цитирую и считаю гениальным, и, как недавно выяснилось, не только я;
и первый… нет, все-таки второй из трех случаев в моей жизни, когда я заставил людей, с которыми много общался, ознакомиться с произведением, чтобы они могли правильно реагировать на мои цитаты - это "Мой дедушка - памятник" и "Сундучок".
Это много. Очень. И этот человек не захотел казаться великим. Или мы оказались неблагодарными читателями.
R.I.P.
"Бочкотара" и "В поисках жанра" - новое направление в советской литературе. Маленький эпос. Сказка для взрослых. В этом малом эпосе , каждый по-своему, будут потом работать Юрий Коваль и Венедикт Ерофеев.
"Детская" дилогия: "Мой дедушка - памятник" и "Сундучок, в котором что-то стучит". Это стеб. В 70 и 72 году. Никаких аналогов такой литературе тогда не было. После тоже - потому что стеб с элементами эзопова языка мог появиться только в один исторический период.
К сожалению, после этого Аксенов сделал еще одно открытие: что книги можно "делать". И он первым начал лепить высококлассную коммерческую халтуру. Поразительно, но это был совершенно бескорыстный эксперимент: какой могла быть коммерческая выгода от написанного в СССР "Острова Крым"? Это тоже открыло новый путь в литературе. Уродливая триада "action - sex - философские рассуждения", и хорошо всем знакомая по литературе и фильмам 90-х манера изображения туповатых, но хитроумных советских властей и коварного, но вечно садящегося в лужу КГБ - все это восходит - к "Острову Крым".
Многие считают, что более поздние произведения Аксенова читать и вовсе невозможно. Сейчас, обнаруживая, что Пелевин пересказывает подсмотренные в сети анекдоты, Липскеров аккуратно втискивает в новую повесть свои старые рассказы, а некий метивший чуть ли не во вторые Аксеновы автор по нескольку раз использует куски своих ранних текстов, перемежая их философскими обобщениями, от которых бы стало дурно даже М.Леонтьеву, именно сейчас видно, что запрет на бездарную серость с талантливых авторов снял, увы, все тот же Аксенов.
Если вспомнить обо всем, то получится, что он играл русской литературой последних десятилетий как хотел. Непонятно - зачем. Зачем халтура талантливому и обеспеченному. Зачем плевать в свой же след. Будто не желал, чтобы о нем вспоминали, не желал становиться памятником. Он добился своего: теперь сразу и не вспомнишь, сколько хорошего с ним связано, а начнешь припоминать и…
и "Бочкотара" на соседнем столе - случайно увидел месяц назад и купил, вспомнив, что лет 20 назад мечтал иметь свою;
и текст мой о низовой демократии в СССР, "Бабушки русского гражданского общества" оказывается, во многом построен на эпизоде из "Острова Крым", а я уже и забыл;
и снятый с производства ликер "Кянукукк", который мне пару раз привозили из Таллина, и который я уже лет 10 безуспешно ищу его через эстонских друзей - это из "Пора, мой друг, пора";
и рассказ о шахматисте, который я часто цитирую и считаю гениальным, и, как недавно выяснилось, не только я;
и первый… нет, все-таки второй из трех случаев в моей жизни, когда я заставил людей, с которыми много общался, ознакомиться с произведением, чтобы они могли правильно реагировать на мои цитаты - это "Мой дедушка - памятник" и "Сундучок".
Это много. Очень. И этот человек не захотел казаться великим. Или мы оказались неблагодарными читателями.
R.I.P.