Сказка про волков и зайцев, или повесть о мёртвом депутате. Часть 2 и 3 (из 9)
2.
В письме супругов З. на сей раз не было ничего, что могло бы раздражить - и это уже само по себе радовало: то есть в их жизни со времени последнего письма не произошло ничего хорошего, а если и произошло, то они, по меньшей мере, об этом тактично умалчивали. Эта небывалая тактичность появилась вследствие других целей, которым супруги З. вверяли собственное сообщение.
Начав читать письмо он, как обычно, приготовился к грядущей ссоре, наперёд вспоминая что-нибудь о соседях, дабы сорвать на них возраставшее обычно негодование. Она затаилась в углу, в чаянии столь же грядущего примирения, но, по мере прочтения письма, они расслабились: он придвигался к ней и голос его становился всё более радостным, она тянулась к нему - и закончили чтение они уже сидя обнявшись и чуть ли не смеясь, потому как ничего не произошло. Их лица излучали непреднамеренное семейное счастье, но дело было не только в том, что в письме отсутствовали типичные новости о продвижении семейного корабля З. в землю обетованную, отчего так некомфортно чувствовали себя в уютной лодчонке даже без вёсел и болтающейся у берега необоснованных ожиданий супруги Р.
С военно-торгового фрегата З. им, скорбным морякам-неудачникам Р., делали предложение; нет, не взойти на фрегат, отчего сердце Р. не выдержало бы, и всё закончилось бы уже не примирением, но смертоубийством, и чьим именно - сказать трудно, всё зависело бы от тягостных обстоятельств, и сомневаться им не следовало бы лишь в том, что эти обстоятельства будут в любом случае тягостными. Нет, супруги З., напротив, хотели приехать в гости.
Но это предложение, будь лишь оно содержанием письма, было бы ещё более удушающим, поскольку приезд к З. ещё мог оставить за Р. свободу импровизации в стиле: “у нас тоже там всё хорошо, не хуже вашего, по крайней мере, точно”. Если же З. будут здесь и увидят всё взаправду, то тут уж сушите вёсла, которых, напоминаем, на утлом беспарусном судёнышке семейной жизни Р. не предназначалось по конструкции самой жизни - а то вдруг куда-нибудь уплывут ещё.
Супруги З. предлагали супругам Р. опробовать - на любезно предоставляемой последними территории - буржуазную форму развлечения, свойственную исключительно таким же как и они - как З. и как Р. - свингерство. Здесь счастье Р. при чтении достигло апогея - ведь тут открытым текстом З. приравнивали себя к Р., и он даже перечитал эту часть письма: “такие как они - как З. и как Р.”, и это значит, что либо их, З., хвалёный фрегат - такая же жалкая посудина и болтается где-то среди мусора в пристанных водах, либо то, что их, Р., жалкая посудина - такой же полноценный фрегат, как и у Р., просто они ещё не до конца поверили в себя и неосновательно комплексовали, в то время как их счастье всего-навсего заключалось в способности переменить точку зрения на свою жизнь и на жизнь З.: в свою пользу, за счёт умаления З.
3.
Более того, уже долгое время каждый из супругов Р. тайно изменял другому с тяжелой мыслью, что так дальше уже нельзя, и в течение десяти последних лет, пока это продолжалось, они не стали как все, нет, для них это не вошло в норму, ибо после того как каждый раз одевала свои излишне кокетливые рюшечные трусики, глядя в успокоенные глаза молодого любовника, знала, что дальше так продолжаться не может, потому как всё равно этот мужчина не исполнит своих обещаний; и он, застегивая свою накрахмаленную рубашку на все, кроме верхней, пуговицы, уверялся в который раз и опять окончательно, что лежащая на кровати очередная девушка в общем-то, помимо молодости, ума и красоты, ничем не лучше его законной супруги. Итак, каждый из них вновь и вновь говорил себе: “со всем этим пора завязывать”.
И они были друг перед другом предельно честны, а об этих изменах не говорили меж собой лишь потому, что, во-первых, измены эти были в последний раз, а к чему ссориться из-за прошлого, когда впереди раскинулось манящее супружеское догробное счастье. Во-вторых, потому, что после этих измен каждый из супругов усматривал в другом такие, впрочем, уже начинающие истлевать стороны внешности и характера, остроумия и новизны, обидеть которые прозвучавшей как гром среди ясного неба новостью об измене было бы просто кощунством. Лучше уже расслабленно лечь в цветущий луг под ясным небом и блаженно обняв другого, уснуть. Или, если любовник благородно оставил силы, на этом лугу можно с супругом даже развлечься, вспоминая и сравнивая, телами смакуя различия законной постели с постелью изменной, в такие мгновения навсегда уплывающей в прошлое. По меньшей мере, до утра точно, и это была точность, за которую каждый - в эти мгновения - мог бы поручиться чем угодно, и при этом не соврать.
И теперь супруги З. предложили им такой выход, за который было не стыдно ухватиться, ведь это именно от них, от этих взбалмошных З., исходило довольно постыдное предложение совместных забав, а посему, если Р. примут его, то это вовсе не из-за своих измен и их замалчивания. Напротив, принять предложение З., предварительно обсудив все его детали, значило утвердить свою невинность и чистоту перед этими З., но, и может быть, во что, впрочем, ни он, ни она не верили, может быть ещё утвердить свою чистоту - лишний раз - друг перед другом, хотя к чему это? Ведь они чисты друг перед другом.
В любом случае, они радостно переглянулись, он сказал, что наверное З. сошли с ума, она сказала, что они ужасно, оказывается, похабны и похотливы, он сказал, что ему даже в голову не приходило никогда с кем-то, кроме неё, а особенно - с супругой З., спать, ведь он даже не помнит как она выглядела, а теперь уж, после родов, и подавно. Она подтвердила, что, конечно же, никогда, ей тоже. И они, осудив З., пришли к выводу, что предложение супругов З. следует, всё же, принять, дабы не пасть в грязь лицом перед людьми.
Назначив день Х, они отписали супругам З. ответное письмо, где было сказано, что их предложение с радостью принято, что они сами давно хотели им это предложить, да “дела - и замешкались”, и что в день Х. - через две недели, они ждут З. в гости “на это действо”. И тут-то и была интрига: супругам З. был обещан, ко всему прочему, ещё и “приятный сюрприз”.
В письме супругов З. на сей раз не было ничего, что могло бы раздражить - и это уже само по себе радовало: то есть в их жизни со времени последнего письма не произошло ничего хорошего, а если и произошло, то они, по меньшей мере, об этом тактично умалчивали. Эта небывалая тактичность появилась вследствие других целей, которым супруги З. вверяли собственное сообщение.
Начав читать письмо он, как обычно, приготовился к грядущей ссоре, наперёд вспоминая что-нибудь о соседях, дабы сорвать на них возраставшее обычно негодование. Она затаилась в углу, в чаянии столь же грядущего примирения, но, по мере прочтения письма, они расслабились: он придвигался к ней и голос его становился всё более радостным, она тянулась к нему - и закончили чтение они уже сидя обнявшись и чуть ли не смеясь, потому как ничего не произошло. Их лица излучали непреднамеренное семейное счастье, но дело было не только в том, что в письме отсутствовали типичные новости о продвижении семейного корабля З. в землю обетованную, отчего так некомфортно чувствовали себя в уютной лодчонке даже без вёсел и болтающейся у берега необоснованных ожиданий супруги Р.
С военно-торгового фрегата З. им, скорбным морякам-неудачникам Р., делали предложение; нет, не взойти на фрегат, отчего сердце Р. не выдержало бы, и всё закончилось бы уже не примирением, но смертоубийством, и чьим именно - сказать трудно, всё зависело бы от тягостных обстоятельств, и сомневаться им не следовало бы лишь в том, что эти обстоятельства будут в любом случае тягостными. Нет, супруги З., напротив, хотели приехать в гости.
Но это предложение, будь лишь оно содержанием письма, было бы ещё более удушающим, поскольку приезд к З. ещё мог оставить за Р. свободу импровизации в стиле: “у нас тоже там всё хорошо, не хуже вашего, по крайней мере, точно”. Если же З. будут здесь и увидят всё взаправду, то тут уж сушите вёсла, которых, напоминаем, на утлом беспарусном судёнышке семейной жизни Р. не предназначалось по конструкции самой жизни - а то вдруг куда-нибудь уплывут ещё.
Супруги З. предлагали супругам Р. опробовать - на любезно предоставляемой последними территории - буржуазную форму развлечения, свойственную исключительно таким же как и они - как З. и как Р. - свингерство. Здесь счастье Р. при чтении достигло апогея - ведь тут открытым текстом З. приравнивали себя к Р., и он даже перечитал эту часть письма: “такие как они - как З. и как Р.”, и это значит, что либо их, З., хвалёный фрегат - такая же жалкая посудина и болтается где-то среди мусора в пристанных водах, либо то, что их, Р., жалкая посудина - такой же полноценный фрегат, как и у Р., просто они ещё не до конца поверили в себя и неосновательно комплексовали, в то время как их счастье всего-навсего заключалось в способности переменить точку зрения на свою жизнь и на жизнь З.: в свою пользу, за счёт умаления З.
3.
Более того, уже долгое время каждый из супругов Р. тайно изменял другому с тяжелой мыслью, что так дальше уже нельзя, и в течение десяти последних лет, пока это продолжалось, они не стали как все, нет, для них это не вошло в норму, ибо после того как каждый раз одевала свои излишне кокетливые рюшечные трусики, глядя в успокоенные глаза молодого любовника, знала, что дальше так продолжаться не может, потому как всё равно этот мужчина не исполнит своих обещаний; и он, застегивая свою накрахмаленную рубашку на все, кроме верхней, пуговицы, уверялся в который раз и опять окончательно, что лежащая на кровати очередная девушка в общем-то, помимо молодости, ума и красоты, ничем не лучше его законной супруги. Итак, каждый из них вновь и вновь говорил себе: “со всем этим пора завязывать”.
И они были друг перед другом предельно честны, а об этих изменах не говорили меж собой лишь потому, что, во-первых, измены эти были в последний раз, а к чему ссориться из-за прошлого, когда впереди раскинулось манящее супружеское догробное счастье. Во-вторых, потому, что после этих измен каждый из супругов усматривал в другом такие, впрочем, уже начинающие истлевать стороны внешности и характера, остроумия и новизны, обидеть которые прозвучавшей как гром среди ясного неба новостью об измене было бы просто кощунством. Лучше уже расслабленно лечь в цветущий луг под ясным небом и блаженно обняв другого, уснуть. Или, если любовник благородно оставил силы, на этом лугу можно с супругом даже развлечься, вспоминая и сравнивая, телами смакуя различия законной постели с постелью изменной, в такие мгновения навсегда уплывающей в прошлое. По меньшей мере, до утра точно, и это была точность, за которую каждый - в эти мгновения - мог бы поручиться чем угодно, и при этом не соврать.
И теперь супруги З. предложили им такой выход, за который было не стыдно ухватиться, ведь это именно от них, от этих взбалмошных З., исходило довольно постыдное предложение совместных забав, а посему, если Р. примут его, то это вовсе не из-за своих измен и их замалчивания. Напротив, принять предложение З., предварительно обсудив все его детали, значило утвердить свою невинность и чистоту перед этими З., но, и может быть, во что, впрочем, ни он, ни она не верили, может быть ещё утвердить свою чистоту - лишний раз - друг перед другом, хотя к чему это? Ведь они чисты друг перед другом.
В любом случае, они радостно переглянулись, он сказал, что наверное З. сошли с ума, она сказала, что они ужасно, оказывается, похабны и похотливы, он сказал, что ему даже в голову не приходило никогда с кем-то, кроме неё, а особенно - с супругой З., спать, ведь он даже не помнит как она выглядела, а теперь уж, после родов, и подавно. Она подтвердила, что, конечно же, никогда, ей тоже. И они, осудив З., пришли к выводу, что предложение супругов З. следует, всё же, принять, дабы не пасть в грязь лицом перед людьми.
Назначив день Х, они отписали супругам З. ответное письмо, где было сказано, что их предложение с радостью принято, что они сами давно хотели им это предложить, да “дела - и замешкались”, и что в день Х. - через две недели, они ждут З. в гости “на это действо”. И тут-то и была интрига: супругам З. был обещан, ко всему прочему, ещё и “приятный сюрприз”.